Страница 28 из 33
Во время очередных осмотров личного состава у некоторых матросов оказались десны разрыхленными, припухли, гиперемированы и кровоточили. Но за цингу считать этого было нельзя, т. к. совершенно не было скорбутных пятен. Однако 14 марта все же пришлось поставить первый диагноз цинги у матроса Эллера.
Очень интересное явление пришлось наблюдать у матроса Мячина, уроженца Астраханской губернии: еще до военной службы он болел малярией, и вот теперь, в суровом полярном климате, у него стали все чаще и чаще повторяться приступы этой болезни. Дни быстро проходили в разных приготовлениях, наступал апрель, и с ним тепло; морозы редко превышали теперь –12°. 8 апреля подле корабля порхал и бойко чирикал свою милую песенку первый живой вестник весны – снежный подорожник. За время зимовки мы не были избалованы посещением каких-либо живых существ. Еще до наступления темноты кое-когда подходили к кораблю белые медведи, и один из них даже настолько заинтересовался этим незнакомым ему предметом, что, решившись взойти на палубу, сделал уже несколько шагов по сходне. Конечно, он поплатился жизнью за свое любопытство. С наступлением полярной ночи прекратили свои посещения и медведи. Только в конце декабря как-то совершенно случайно забрел заблудившийся песец, которого затравили наши судовые собаки. Медведи стали появляться опять только в конце марта, когда заря длилась всю ночь.
С 11 апреля солнце перестало прятаться за горизонтом; наступил бесконечный день.
Первое время постоянное присутствие солнца вызывает радостное чувство, обусловленное отчасти контрастом с удручающей темнотой трехмесячной полярной ночи, отчасти и непривычкой к этому редкому явлению.
С наступлением светлого времени стали подготовлять корабль к предстоящему плаванию, а также начались экскурсии на берег и окрестные острова, которые хотя и были описаны зимовавшей в 1901 г. русской экспедицией Толля, но все-таки не вполне достаточно и точно. Метеорологические и некоторые гидрологические наблюдения систематически велись круглую зиму даже в самый темный период полярной ночи и трескучих морозов. Приятнейшим днем во время зимовки для всех была суббота. В этот день радиостанция «Эклипса» передавала нам иногда сообщения из Петербурга и нередко интересные новости о войне, которые удавалось в течение недели перехватить из переговоров очень мощных станций Нордкапа в Норвегии со Шпицбергеном или же Архангельска с Югорским Шаром. Такие сообщения вносили значительный интерес в нашу скучную, монотонную жизнь и сознание, что мы не окончательно оторваны от остального мира. Это, конечно, придавало нам много бодрости и облегчало гнет тяжелой полярной зимовки. 21 марта Свердруп телеграфировал, что в мае собирается прийти за людьми, которых начальник экспедиции намеревался отправить при его помощи в Петербург для сбережения провизии на случай второй зимовки.
За ними на «Эклипс» должен был прийти из устья Енисея с оленями весьма опытный полярный промышленник Бегичев, бывший боцман «Зари».
Он-то и должен был доставить наших людей с «Эклипса» в селение Гольчиху, расположенное в устье Енисея. Оттуда они должны были отправиться на пароходе вверх по реке до Красноярска и затем по железной дороге в Петербург.
От места нашей зимовки до Гольчихи было более 2000 километров, которые им предстояло пройти по льду и тундре Таймырского полуострова. Одним из крупных недостатков нашей экспедиции было то, что мы не имели ездовых собак, поэтому Свердруп должен был лично прийти к нам с тремя нартами для перевозки клади и провизии. 14 апреля доктор Тржемесский телеграфировал с «Эклипса», что капитан Свердруп выехал на «Таймыр». Мы уже приготовили 18 человек матросов и одного офицера из наиболее слабых и болезненных, снабдив их всем необходимым для путешествия.
Погода стояла отличная, на солнышке слегка припекало, и температура была выше нуля. 21 апреля мне пришлось наблюдать интересное оптическое явление: около 11 ч вечера были видны три солнца, причем настоящее было посредине и два ложных по бокам. В ожидании прихода Свердрупа все были заняты составлением донесений и писанием писем. Наконец 29 апреля с «Таймыра» увидели три нарты и людей, направляющихся к кораблю. Все вышли навстречу славному путешественнику. Со Свердрупом прибыли еще два норвежца: Нильсен и Кнудсен. Бодрый и крепкий 63-летний старик, капитан Отто Свердруп, по словам его спутников, совершил весь переход пешком на лыжах, ни разу не пользуясь нартой и идя все время на уровне с собаками.
Отдохнув два дня на «Таймыре», он пришел с визитом к нам на «Вайгач». Эта прогулка ни больше ни меньше как 30 с лишним километров, и мы, конечно, были польщены посещением такого маститого полярного исследователя. На всех он произвел самое хорошее впечатление своей спокойной, тихой, но уверенной речью и совершенной простотой в обращении. Он был настолько деликатен, что хотел расположиться на ночлег в палатке рядом с кораблем, не желая нас стеснять. Нам стоило немало труда уговорить его воспользоваться одной из наших кают, и, конечно, ему было отведено лучшее помещение на корабле – каюта командира. Свердруп проделывал свою девятую полярную зимовку в жизни, и любимой его поговоркой было: «Чтоб узнать хорошо человека, не нужно съедать с ним пуда соли, а достаточно провести совместно одну полярную зиму». Он прекрасно говорил по-английски, и мы до поздней ночи с необычайным интересом слушали его рассказы о бесконечных полярных странствованиях.
Он лично знал всех корифеев полярной науки, и нас очень интересовала его характеристика этих личностей. Кука он называл просто шарлатаном, очень неважно отзывался о Пири, с которым ему пришлось провести одну полярную зиму на севере Гренландии; но зато исключительно лестно говорил о Шеклтоне и Скотте, называя их истинными джентльменами.
Отдавая должное отваге и энергии своего соотечественника Амундсена, он сказал, что тот все-таки поступил не gentelma
Прогостив у нас двое суток, Свердруп вместе с предназначенной к отправке партией 2 мая утром ушел на «Таймыр»[101]. От нас уходило 18 человек наиболее слабых, перенесших во время зимовки цингу, а также желающих и главным образом боявшихся вторичной зимовки, что, конечно, отражалось на моральном состоянии их сотоварищей. Необходимо заметить, что ни одного матроса на экспедицию не принималось по назначению, а исключительно лишь по собственному желанию, с предупреждением и объяснением всех опасностей и тяжести похода. К сожалению, малодушие часто берет верх при встрече с настоящими лишениями: начинаются ропот и нытье, наводящие уныние и на более твердых. Из офицеров, по приказу начальника экспедиции, уходящих к устью Енисея должен был вести лейтенант Гельшерт[102].
Проводы носили самый сердечный и трогательный характер. Тяжело было нам всем расставаться с Гельшертом, особенно мне, т. к. мы с ним участвовали в экспедиции с самого ее возникновения, когда «Вайгач» стоял еще на стапели верфи Невского судостроительного завода в Петербурге. Я отлично понимал, как ему было тяжело расставаться с кораблем и как ему хотелось замкнуть на нем кольцо вокруг Старого Света. Провожать их пошли до «Таймыра» командир с двумя человеками и мичман Никольский с шестью до мыса Медвежий Яр на полуострове Короля Оскара.
99
Как подобает порядочному человеку (англ.). – Ред.
100
Добро пожаловать! (фр.). – Ред.
101
В подлинном дневнике д-ра Арнгольда говорится, что в этот приезд Свердруп не был на «Вайгаче»; в конспектах же его лекций имеется приведенный здесь рассказ о посещении Свердрупом «Вайгача». Я полагаю, что записям в дневнике следует более доверять, чем лекциям, которые составлялись, вероятно, по памяти, а не по документам. Беседа же со Свердрупом, приводимая здесь, несомненно, подлинная, но она имела место, вероятно, на острове Диксон или во время плавания «Вайгача» к селению. – Ред. Действительно, Свердруп не смог посетить «Вайгач». Это подтверждает и Н. И. Евгенов: «13 мая [1 мая по юлианскому („старому“) стилю] Б. А. Вилькицкий послал радио на „Вайгач“: Капитан Свердруп просит передать сожаление, что не может заехать на „Вайгач“. Прошу сообщить, когда может выйти ваша партия. Вилькицкий» (Евгенов Н. И., Купецкий В. Н. Указ. соч. С. 270). – Сост.
102
Всю партию личного состава, уходившего с «Таймыра» и «Вайгача», возглавил Д. Н. Александров. 17 апреля 1915 г. Э. Е. Арнгольд писал Л. М. Старокадомскому: «Новопашенный и Гельшерт ужасно возмущены, что Вилькицкий назначил начальником партии Александрова. Самолюбие флотских офицеров поражено в самое сердце: „как так, паршивый механик – и вдруг начальник партии“. Был момент, когда Гельшерт уже был почти отставлен от похода и вместо него хотели назначить нашего механика. Только неистовое желание Петруши сплавить во что бы то ни стало Гельшерта побудило пойти на такой компромисс для флотского сердечка. Ох, знаете, ну и полярные эксплораторы! Сидеть бы им в канцелярии да считаться чинами и орденами. Я Вам серьезно говорю, что этот поход может кончиться трагикомически, тем более что Александров, насколько мне кажется, большим умом не отличается. Интересно, знает ли Свердруп, что людей совершенно не хотят оставлять на „Эклипсе“, а немедленно они отправятся дальше на юг. Мне почему-то кажется, что Свердруп на это не рассчитывает, иначе он бы поторопился с приездом, так как партия может застрять у Пясины» (РГАЭ. Ф. 245. Оп. 1. Д. 132. Л. 33об.–34об.). – Сост.