Примавера

– Марк, – шептала она и почему-то отчаянно кусала меня за ухо.

А я не мог ничего сказать в ответ, онемевший от страха, обессилевший и покрытый испариной, словно после забега на десять километров. Больше всего мне хотелось, чтобы это скорее закончилась и Рита наконец-то оставила меня и мое ухо в покое. Я был похож на сжавшуюся пружину и не хотел уже больше никакой нежности (что я мог тогда понимать о ней), а лишь мечтал, что сейчас открою глаза – и никого не будет рядом, Рита исчезнет, а вместе с ней и это чувство стыда, и навязчивый запах дешевых духов, с которыми она явно переборщила.

– А как насчет того чтобы повторить? – Она сбросила с себя одеяло, а я боролся с подступающей тошнотой. Мне не хотелось быть грубым, и я промямлил:

– Прости, я что-то плохо себя чувствую. Видимо, съел что-то не то.

– Ну как знаешь. – Она резко встала и поспешно оделась.

Уходя, она бросила мне небрежно: «Слабак!» – что было обидно услышать от совсем еще юной девушки. А я закрыл глаза и, как мне показалось, умер от стыда и отвратительного чувства брезгливости и нервного перевозбуждения. Стеснение повлекло за собой недоверчивость и подозрительность – самые страшные враги отношений. Постепенно к ним начало примешиваться раздражение, и вот – чувств как и не бывало. И когда ты случайно встречаешь на улице того, с кем был в заговоре тел (не успев перейти на другую сторону), сказать вам друг другу уже нечего.

– Как твои дела?

– Нормально, – отвечаешь ты, выжимая из себя улыбку. – Ну, удачи тебе во всем, – продолжаешь чуть виноватым голосом и, сославшись на то, что спешишь, удаляешься быстрыми шагами, словно вор.

Потом была еще одна девушка, и много других, имена которых я сейчас и не вспомню. Была опытная вдова неопределенного возраста, которая в буквальном смысле напала на меня со всем своим накопившемся жаром в одном из баров, когда я начинал зарабатывать первые деньги и серьезно задумываться о бизнесе. Я благодарен ей за те тайны удовольствий, которые она открыла для меня. Словом, у меня был определенный опыт общения с женщинами. Но я все еще чего-то ждал.

Я точно помню, почему я оказался именно у этой станции метро и что там делал. Когда в нашей жизни происходит что-то очень важное, самое важное, в памяти, как на пленке, фиксируются все особенности этого момента, все краски и нюансы. В тот день я встречался с одним предпринимателем, который предлагал очень выгодные цены на принтеры. Ему удалось закупить их без всяких наценок. Предложение было выгодным, отсутствие взаимодействия с российской таможней уже внушало оптимизм, и я согласился на его условия встречи и подъехал в одно из кафе неподалеку от метро «Горьковская». Я даже сам не заметил, как из подающего надежды физика превратился в торговца компьютерами, или бизнесмена, как с гордостью называли себя в девяностые те, кто не смог устоять перед соблазном заработать, даже ценой отказа от своего предназначения. Сам не зная почему я решил поехать в метро, хотя уже давно от него отвык, и с какой-то прямо-таки жадностью и удовольствием наблюдал за людьми, за их такими разными лицами и позами, за тем, как многие, к моей радости, увлеченно читают. Когда, довольный результатом переговоров и предстоящей сделкой, я возвращался к метро, со мной произошло нечто, что невозможно запланировать и предвидеть, – я встретил женщину, которая изменила мою жизнь. Ее невозможно было не заметить. Удивительное лицо: открытое, красивое и страстное, чуть бледное, – в волнах каштановых волос оно казалось аристократически благородным и таинственным. Незнакомка выглядела прелестно в светлом, очень светлом платье с расклешенной юбкой, подчеркивающей тонкую талию. На улице всеми красками цвел май. Самый прекрасный период в Петербурге, когда после долгих темных дней, мало чем отличающихся от утра или вечера, мир переходил в другое состояние – цветения и волнения.

– Добрый день, – неожиданно для себя произнес я и тут же добавил решительно, словно говорил это каждый день: – Я провожу вас?

Это был не вопрос: жизненная необходимость преобразовала интонацию в утвердительную. В моем обращении не было излишней вежливости или заранее подготовленных острот. Я просто знал, что должен проводить эту женщину. Она улыбнулась, молча соглашаясь, и так очаровательно сложила губы вишенкой, что мне тут же захотелось, чтобы они всегда вот так, удивленно-естественно, отражались в моих глазах.

– Меня зовут Диана, – мелодично пропела она и уверенно протянула тонкую руку, без притворства или надуманного кокетства.

– Марк, – нарочито громко ответил я и взял ее руку в свою.

Она была мягкой и теплой. У меня возникло странное ощущение чего-то родного и знакомого, чего-то из детства, что давало мне силы, пробуждало доверие и согревало. Ее прикосновение, напоминающее материнское, стало наградой за все предыдущие годы звенящей пустоты, стало оправданием моего существования.

Ее рука была как музыка, и мне показалось, что именно я смогу сочинить великолепную увертюру к нашей последующей истории. Я держал ее за руку и чувствовал… Чувствовал, что люблю эту женщину всем своим прошлым и настоящим. Ее появление было сродни приходу весны: весна ведь всегда, в отличие от других времен года, наступает неожиданно и вместе с тем торжественно, пробуждая дремлющие в природе силы, оживляя мир новыми красками и запахами.

Я в мельчайших деталях запомнил каждую черту ее необычной внешности, в которой прошлое как будто переплеталось с настоящим: ее нежное лицо, обрамленное каштановыми локонами, напоминало лица дам эпохи Возрождения. В ней не было ни капли жеманства, она казалась настоящей – и мне трудно подобрать здесь другое определение.

Диана ворвалась в мою жизнь со сдержанной улыбкой Джоконды. А ее удивительная кожа… Я, наверное, слишком чувствителен – сенсорик, познающий мир больше кончиками пальцев, чем органами зрения и слуха. Быть может, я продвигаюсь по жизни на ощупь и Диану тоже встретил в каком-то смысле на ощупь: как будто шел в кромешной темноте по длинному узкому коридору, держась за шершавую стену, и вдруг наткнулся на теплую нежную руку.

Какая-то незаконченность, своего рода некоторая угловатость в фигуре Дианы придавала ей особое очарование. Даже став матерью, она сохранила обаяние девичьего образа. А еще Диана была словно окутана непостижимой дымкой доверчивости и растерянности, которые также читались и в ее взгляде. Глаза ее напоминали мне глаза алжирских красавиц Ренуара. Диана была эклектична до невероятности, собрав в себе все нюансы эпох, но в этом она была и прекрасна, создавая для меня непостижимый уникальный образ женской красоты.

Диана была моим спасением. Она стала оправданием моего существования. Я должен был доказать, что я лучший, не разочаровать любимую женщину. Диана придавала особый смысл всему и словно дышала весной. Да. Да… До встречи с ней я не различал запахов, не ощущал их оттенков и тонкостей. Диана пахла весной, настоящей весной с набухшими почками, ароматом пробуждающейся сирени и только что распустившейся мать-и-мачехи. У нее был особый, чуть терпковатый запах. У каждой женщины есть такой свой запах, который невозможно заглушить даже самыми сильными духами, и мы, мужчины, всегда его чувствуем. Может быть, я беру на себя слишком большую ответственность, говоря от лица всех мужчин. Во всяком случае, мне казалось, что так у всех. Мы часто гуляли в парке, и я любовался природой, в которой вершилась своя история, не выдуманная, а реальная. Подснежники сменялись незабудками, а те – иван-да-марьей. Я держал Диану за руку и был счастлив.

В десятом классе каждый задавался сложным вопросом выбора. Правда, большинство моих сверстников в то время интересовали больше свидания и всякие посиделки, попросту говоря попойки, когда кто-то умудрялся достать дешевого вина или портвейна. Я не встречался с девушками и не пил. Поэтому был мало кому интересен. Не то чтобы девушки совсем меня не интересовали или я был геем. Нет. Просто не встретил ту, которая бы пахла весной и слушала джаз. Поэтому я продолжал прилежно учиться и готовиться к вступительным.