Страница 93 из 188
Гудрун послушно поплелась за ним. Он склонился над женой, погладил её по щеке, и поправил выбившуюся прядь волос ей за ухо. Где-то совсем близко, видимо, за стеной, снова заплакал ребёнок. Тёплый комочек в руках Гудрун завошкался и тоже захныкал, изо всех сил крутя головой, видимо проголодавшись. Теперь Гудрун поняла, почему эта девочка такая маленькая. Их должно было быть двое. Она передала её отцу, и он аккуратно прислонил к себе светленькую головёнку, прижавшись губами к мягкому светлому пушку на затылке, торчавшему из сбившейся набок пелёнки. На звук её голоса Ирма пришла в себя и увидев их всех вместе, улыбнулась. Стас положил кряхтящую малышку ей на грудь и ещё немного похрюкав, она затихла.
На руке у Гудрун настойчиво запищал браслет.
- Я должна идти, - сказала она, - Но теперь у меня есть возможность вас навещать, - сказала она, глядя на малышку, - Берегите нашу Сару!
И она растаяла, словно её здесь никогда и не было.
В тот момент она ещё не знала, что свидеться им больше в этой жизни так и не придётся. Оба хрустальных шара в её карманах окажутся пусты. И на обоих будут висеть так и не приклеенные Метки.
Даже за одно из совершенных ей преступлений полагалась смертная казнь, а она совершила целых три. Она потеряла Душу, она не приклеила Метку и её видели люди. Один человек, который, впрочем, не поднял крик и не обратил на неё вообще никакого внимания. Но эта старая еврейка почему-то сразу стала подозреваться в воровстве Души, и то, что она ещё и видела Долорес воочию стало отягчающим обстоятельством. Дора -Гудрун была со всеми обвинениями согласна полностью Непростительная халатность с её стороны – забыть про Метку. Преступная легкомысленность – быть обнаруженной человеком. Но как могла исчезнуть Душа, она понятия не имела. Кстати, записка с именами, которые Гудрун так и не посмотрела тоже пропала. Но записку можно было и выронить, это всего лишь бумажка, а вот потерять Душу из хрустального шара - таких прецедентов не было.
Она не просила адвоката, но всё же он у неё был. Пожилой дядька, с золотистой сединой в волосах, которая бывает только у стареющих керов, он говорил тихо, складно и немногословно, строго по существу. Производить впечатление в зале суда было не на кого - ни зрителей, ни присяжных - но тем не менее его речь сильно повлияла на приговор. Вместо казни, Долорес приговорили к заключению. Вместо пожизненного заключения ей отмерили срок до возвращения утерянной Души, а значит, максимум, 120 лет. И ей разрешено было одно посещение один раз в год, на котором даже разрешалось говорить.
С момента назначения приговора до дня, когда зацвело Дерево прошло 74 года.