Элемента.L

Но, улыбнувшись, всё же вошла в дом. И восхищение, которое Феликс пытался вызвать в ней к своей особе, целиком получило их старинное многоэтажное жилище. В этом доме её восхищало всё. И четырехметровой высоты потолки, где-то там на высоте птичьего полета украшенные лепниной. Именно из-за этих непропорционально высоких потолков Феликсу и казался таким неуютным этот дом. Возможно, предполагалось, что с потолка должны свисать огромные многоярусные хрустальные люстры, может они даже когда-то здесь и были, но все те светильники с потугами на старину, что развесила здесь Клара, казались жалкими, и высота поглощала и их свет, и их потуги. И широкие распашные двери, тоже слишком высокие, видимо, рассчитанные на непомерно высокие прически дам и кринолины. Но мода на них отошла еще во времена Екатерины Великой. Возможно, у архитектора была ностальгия по тем пышным временам, но размеры здания не позволяли выполнить проект с таким же размахом вширь, и он устремился ввысь. Ввысь устремились и его окна, которые так и остались с деревянными переплетами в несколько рядов. Рамы эти имели совсем другой вид при покупке дома, но отец распорядился восстановить прежние по старым фотографиям. Теперь они были новые, но старые. На них во всех комнатах, выходящих на улицу, висели тяжелые плотные шторы, не пропускающие свет. Но зачем они всегда были закрыты? Феликс не знал ответа на этот вопрос, он просто привык к полумраку. Ева же, в поисках света, обнаружила под ними шикарные тюли, разные на каждом окне, и они ходили по всем комнатам и раздергивали занавеси.

В его комнате был бардак. Не грязные носки, к счастью, но на кровати, столе и даже на полу лежали разных лет журналы все открытые примерно на одинаковых страницах – реклама мужского нижнего белья. Феликс получил предложение от одного очень известного брэнда, производителя нижнего белья, и ему хотелось понять, что именно они могут от него хотеть. А возможно, наоборот, он хотел иметь представление о том, что именно уже было и постараться сделать что-то свое, иногда у него получалось удивлять даже видавших виды фотографов. В любом случае вид обнаженных мужских тел в таком количестве в комнате парня, наверно, именно тогда натолкнул Еву на мысль о его нетрадиционной ориентации, хотя она ни о чем его не спросила, и он сильно пожалел, что пренебрег этими журналами, когда готовился к этой встрече. Это был очередной его промах с ней. Они раздернули шторы - и его комната ему даже понравилась - и пошли дальше.

В кухне штор не было. Совсем. Ни тюли, ни штор. По верху окон тянулся длинный ламбрекен с такими же кистями как на абажуре, на той же высоте. За окнами было тоскливо – глухой кирпичный двор. Не узкий как бывает в некоторых двориках старой Европы – похожий на каменный колодец – нет, просто огороженный как тюремный высокими глухими кирпичными стенами соседних зданий. Ни скрипучей качели с беззаботной детворой, ни бродячих собак, таких же облезлых, как и ленивых, даже ни одного дерева, мужественного вросшего в утоптанную до каменного состояния землю пустынного двора.

- Никогда в жизни не видела более одинокого двора, - сказала Ева, глядя в окно, - В самом центре города и такое безжизненное и грустное место. Здесь нет даже мусорных контейнеров. А куда вы выбрасываете мусор? – обратилась она к Кларе, смотрящей на нее от соседнего окна с легкой смесью любопытства и беспокойства.

- Я не знаю, - невинно развела она руками, - Это делает домработница. Может, она забирает его с собой.

Феликс на всякий случай проверил холодильник, убеждаясь, что он пуст, и, подойдя к Еве, стал искать в телефоне номер ближайшей пиццерии.

- С чем будешь пиццу? – спросил он, пока шли гудки, - Маргарита у них ничего, Четыре сыра.

- Я буду Маргариту, - сказала Клара.

Феликс даже не успел огрызнуться, на том конце ответили.

- Пипперони, - тихонько шепнула ему Ева.

Он нажал отбой и тоже уставился в высокое пустое окно. Клара ненавидела горшечные растения, на этом унылом подоконнике не стояло даже какого-нибудь измученного неволей фикуса, а ведь он, или удушливая герань просились в этот плюшевый и бахромчатый интерьер как никогда отчетливо. Он оглянулся на мачеху - она увлеченно рассматривала свой идеальный маникюр. Он посмотрел на девушку, застывшую с полным скорби лицом перед окном. Наконец, он посмотрел на двор, и одиночество, которое до этого он воспринимал как фон, на котором разыгрывалась пьеса его жизни, стало жечь его изнутри. Он был также пуст, бесполезен и одинок как это двор, молчаливо сопровождавший его всю жизнь. А ведь за окном бушевала весна. Парк, по которому они только что гуляли был наполнен пьянящим ароматом и усыпан белым снегом лепестков отцветающей черемухи. И молодые листья на деревьях были еще так свежи, так зелены, и так прекрасны. Но ничто, кроме кое-где пробивающейся хилой травки, не напоминало о весне в этом дворе.

- Может нанять садовника и посадить на этом пустыре какие-нибудь деревья? – спросил Феликс толи Клару, толи сам себя.

  Клара улыбнулась, и невозможно было по этой полуулыбке-полуухмылке понять, что именно она об этом думает.

- Если под этой вековой пылью не обнаружиться асфальт, то вполне можно сделать это самим. У вас есть лопата? - обратилась она к Феликсу.

Он пожал плечами, точно также как за пару минут до этого пожимала плечами Клара на вопрос о мусоре.

- Подожди, - сказал он Еве и стал кому-то звонить, - Ирина, скажите, у нас есть лопата? – спросил он трубку, - А это где?.. Понял.