Страница 15 из 18
Ну хорошо, она его узнала, потому что видела. А он откуда ее может узнать? И смотрел он на нее обычным мужским заинтересованным взглядом. В нем не было ничего похожего на угрозу. И, если хотите знать, у нее имелось на руках неоспоримое преимущество. Раз уж столкнула их судьба нечаянно около плохого турагентства, то ей бы не мешало использовать свое тайное знание. Ой, избавьте меня от этого. Не хочу!
Яне понадобилось две сигареты, чтобы прийти в себя. Перед тем как тронуться, она осторожно выглянула из машины – не учинил ли очарованный незнакомец за ней слежку.
Мы все напичканы детективными историями под завязку. Убивают в реальной жизни, с телевизионного экрана текут ручьи крови, романы в мягких обложках вопиют о жестокости и садизме. И все друг за другом следят! При слове «хвост» современный обыватель первой ассоциацией представляет не лису или павлина и не очередь за водкой в былые времена, а именно тайного соглядатая.
Беда Яны, а может быть, счастье состояло в том, что она не заметила ничего подозрительного. Сама того не сознавая, она искала в потоке машин алый «мерседес». А то, что рослый, с пшеничными волосами незнакомец с фотографии мог ехать за ней в сереньком, неприметном, как полевая мышь, ВАЗе, ей и в голову не пришло.
10
Яна изо всех сил старалась не выдать перед матерью волнения, не вырвать у нее из рук фотографии, а с достоинством принять белый конверт и положить его на полку поверх книг, чтобы потом в одиночестве сверить изображение с удерживаемым в памяти зрительным образом.
Но перед Елизаветой Петровной на этот раз не надо было лукавить. Она была целиком поглощена новостью, которую привезла с Соколиной Горы.
– Поставь цветы в воду! Последние нарциссы… Вероника по штучке выбрала. Ой, Янка, тебя ждет рассказ… Ты сейчас со стула упадешь. Только отдышусь. И хорошо бы чайку.
– Зачем мне падать, если я уже упала? – ворчала Яна, делая бутерброды. – И не хочу я никаких новостей. Мне бы эти переварить.
Только усадив мать за чай, Яна смогла добраться до фотографий. Спрятав конверт на груди, она удалилась в ванную и включила воду – обычный отвлекающий момент. Да, он, конечно, он, стоит и смотрит прямо в объектив. По снимку нельзя было определить, где он сделан – дома или за границей. Правильнее предположить последнее. Зачем из Рима посылать в Москву фотографии, сделанные здесь. Не проявлять же они их в Италию посылали. Ну хорошо, фотография сделана в Италии. И что это нам дает?
Все это неважно, она думает про какую-то ерунду. Главное, что это он пасся около «Зюйд-веста». Что он там вынюхивал? А может быть, отслеживал всех, кто туда наведывается?
– Янка! Иди же наконец сюда. Слушай! Итак, я поехала к Веронике…
Слишком много случайного в этой истории. Так не бывает. Милая моя, говорил Яне внутренний голос, все бывает. Бывают фантастические совпадения, когда человек в один и тот же день три года подряд ломает конечности. Случайность, закономерность? А может, все размечено в книгах бытия, а случайные на первый взгляд совпадения посылаются людям для того, чтобы глаза протерли, посмотрели окрест и задумались.
– Слушай, ма, начни сначала. Я что-то вырубилась…
Елизавета Петровна с охотой повторила рассказ и положила перед дочерью растрепанную записную книжку.
– Назовем его господин X. Ну что ты на меня так смотришь?.. Эта записная книжка принадлежит господину, который передал Веронике в аэропорту белый конверт. Здесь телефонные номера со всей Европы, а может быть, и Америки. Я в этом ничего не понимаю. Иностранные фамилии, латинский шрифт. Но есть и московские телефоны. И их немало.
– Почему-то эти тайны пахнут гнилью, – проворчала Яна, разъединяя слипшиеся страницы.
– Большинство тайн на свете имеют именно такой запах, – согласилась Елена Петровна: она не рассказала дочери, что записная книжка побывала на помойке.
– И что это нам может дать?
– Понятия не имею! Но давай наконец грамотно сформулируем задачу. Что мы ищем?
– Я не ищу, – проворчала Яна. – Я бы хотела находиться среди тех, кто спрятался. Но выхода нет. Формулируй.
– Нам совершенно наплевать на их криминальные тайны. Но нам надо узнать, какое место во всей этой истории отводится тебе.
– Случайное, – быстро сказала Яна.
– А мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь. Зачем тебе понадобились фотографии?
– Чтобы выкинуть весь этот мусор на помойку. Выкинуть и забыть о нем. Пока эти фотографии у тебя на руках, ты не успокоишься и будешь все глубже погружаться в трясину.
– Ты уверена, что тебе ничто не угрожает?
– Совершенно. Я пошла стелить постель.
Только когда дом затих, а мать спрятала очки и выключила настольную лампу, Яна позволила себе расслабиться и внимательно обследовать записную книжку. Хозяин ее не отличался аккуратностью. Глянцевые, шелковые на ощупь листки были исписаны небрежно, многие телефоны были зачеркнуты, чернила были и черные, и зеленые, около иных фамилий стояли красные кружки. Похоже, здесь были номера со всего мира. Яна узнавала восьмизначные парижские – они начинались с единицы, это, пожалуй, Италия, да, конечно, Флоренция, судя по коду, а здесь прямо написано – Милан. Десять телефонов, раскиданные по разным страницам, значились под русскими фамилиями, две из этих фамилий были снабжены адресом. Один телефон ее особенно заинтересовал, потому что это тоже было турагентство с красивым названием «Марко Поло-3».
Мать так радовалась, что обнаружилась эта книжка. А какой от нее толк? Набираешь номер и вежливо лопочешь: «Простите, не подскажете ли мне, куда я попала? Мне нужен господин… неразборчиво написано, господин Краюхин». Господин подходит к телефону… А дальше что? Бред! Яна взяла листок бумаги и аккуратно выписала все русские телефоны – на всякий случай. Не носить же с собой в сумке эту вонючую книжицу. Она вообще испытывала к чужим записным книжкам не то чтобы брезгливое отношение, нет… Она их опасалась, как что-то чересчур личное, куда неприлично совать нос.
Что-то еще она забыла сделать, что-то неотложное и важное, важное и неприятное… Как же, как же… За хлопотами она так и не удосужилась позвонить в больницу и справиться о самочувствии Рейтера. Сейчас звонить уже поздно. «А что мне выгоднее, – подумала Яна безучастно, – чтоб он концы отдал или живым остался?» И тут же одернула себя – угомонись, бесстыдница! Как легко, оказывается, очутившись в тисках страха, люди теряют нравственную ориентацию. Слова-то какие нелепые в голову лезут! Явно из материнского лексикона. Нравственная ориентация! Это надо такое придумать.
Просто у нее крыша поехала. Самого Рейтера Яна не боялась. Генка хоть и негодяй, но он сословно свой. С пистолетом в руках он бы выглядел просто смешно. Но Генка любопытен сверх меры… Что за детское определение – любопытен? Он бульдог, и хватка у него бульдожья. И если дела в «Фениксе» несколько увяли, он может начать охоту за спрятанными Ашотом деньгами. Но во второй раз Генка не будет на коленях стоять, а возьмется за дело серьезно. Вепрь толстокожий для приватного разговора наймет людей с уголовным прошлым. Эти лихие пацаны Ашота на тот свет отправили, а с ней тем более церемониться не будут. И Яна под горячим утюгом тоже не сможет церемониться, выболтает все как миленькая…
А как же быть с тем «голосом за сценой», который велел молчать? Нет, так дело не пойдет. И вообще, какие утюги, какие уголовники? Пока Генка под капельницей лежит, вряд ли кто-нибудь призовет Яну к ответу. И жалеть Рейтера она не будет! Пень с ним, с Рейтером!
Ей сейчас о своих близких надо думать. Кто знает, не явись мать с Соколиной Горы настолько возбужденной, Яна, может быть, сгоряча проболталась бы ей про свой поход в «Зюйд-вест» и про встречу с хозяином алого мерса с фотографии. Но если рассказывать все, то надо поведать и про истинную причину страха – то есть про Ашота. А тут надо отдавать себе отчет: если перед Елизаветой Петровной истина встанет во всем своем неприглядном виде, она может и в милицию отправиться. Эти шестидесятники-семидесятники такие наивные люди! Они еще верят, что старший лейтенант может разобраться в любом нагромождении неприятностей.