Долгая полночь

Всё это сейчас плыло где-то на границе сознания, а явно Жанна не думала ни о чем, поглядывая на Эвена и размышляя, не стоит ли затащить в воду и его.

– Лучше будет, если мы уедем отсюда, – проронил телохранитель.

– Вот как? – Жанна удивлённо подняла рыжие брови. – Тогда расскажи, почему. И подай-ка вон ту бутылочку. На полке справа, из синего стекла.

– Рассказать нетрудно, миледи, – Эвен откупорил фиал и аккуратно понюхал содержимое, словно пытался найти там яд. Затем протянул его Жанне. – Мне просто не нравится здесь, вот и всё.

Как она и ожидала, внутри оказалось лавандовое масло.

– Но обычно на то есть причины, – несколько капель тягучей жидкости упали в воду, и Жанна с удовольствием вдохнула аромат. – Каковы же они сейчас?

– Слова Томаса Норроуэя.

– Значит, ты согласен с нашим одноглазым знакомым? – усмехнулась Жанна, намыливая волосы.

– У нас говорят: шотландцу верь наполовину, англичанину – ни в чем, – вполголоса проговорил Эвен. – Почему он ненавидит вас?

Жанна вздохнула. Воспоминания об этом, в отличие от ванны, удовольствия не доставляли. В другое время она бы просто отмахнулась, но мессир Томас уже пробудил всё, что мог, и смысла молчать не было.

– Пять лет назад...

Пять лет назад Жанна ехала в Компьен. Ей было шестнадцать, она горделиво восседала на огромном рыцарском дестриэ, облачённая в синий с серебряными лилиями плащ, и считала, что для неё нет преград. Ещё бы, всего только год прошёл с тех пор, как юная колдунья исцелила королевского внука и с буллой самого Папы Римского заняла при дворе особую должность – должность той, кто изгоняет духов. Жанна ещё не думала о тёмной стороне своего дара, не разговаривала с клириками, пытаясь понять, как Бог отнесётся к её деяниям. Совсем недавно она жила в одной из деревень Лангедока и помыслить не могла, что однажды переступит порог дворца. А теперь она – эмиссар, которого слушаются все, который может делать, что захочет. Это было третье поручение его величества Филиппа де Валуа, и в этот день иллюзии Жанны разбились навсегда.

Чиркнула по её плащу валлийская стрела, задев слегка бок, а другая насквозь пробила голову рыцаря, который не потрудился надеть шлем. Жанну обступили гогочущие лучники, и там бы она и осталась – да только вышел вперёд сэр Томас по прозвищу Чёрный Бык из Норроуэя. Узнал он её рыжие волосы, отогнал своих людей, бросил Жанну поперёк седла и повёз в лагерь.

Рыцарь ненавидел колдовство, а колдуний ещё больше, и лишь здравомыслие удерживало его от того, чтобы убить пленницу на месте. Зато издеваться над ней ему не мешал никто, и Жанна хорошо запомнила имя обидчика.

Привели её в лагерь, где стояла посреди шатров деревянная клетка, а в ней человек сидел, скованный по рукам и ногам. Борода у него отросла, волосы почернели от грязи, и только взгляд горел, словно у зверя, готового броситься на врага.

– Вот, Изгоняющая, – сказал тогда сэр Томас. – Если я прав, ты знаешь, что делать. И лучше бы колдовство твоё подействовало, не то я пущу тебя по кругу моих лучников – видишь, как они смотрят?

Клетку открыли. Жанна вошла внутрь, положила руку на голову одержимого – и тот вздрогнул, словно кто-то резко ударил его по спине. Вскрикнул, открыл широко глаза, повертел головой, как проснулся только что – и с изумлением уставился на колдунью.

– Перекрестись! – велел ему священник, и растерянный узник выполнил приказ. – Восславим же Господа, чья рука исцелила сего несчастного!

Затянули рыцари молитву, а Норроуэй потащил Жанну к себе в шатёр.

– Думаешь, тебя отпустят? – посмеивался он, а цепкая ладонь то и дело проникала под платье, стискивала грудь, гладила живот, и каждое прикосновение словно огнём жгло кожу колдуньи. – Может, ты и достанешься королю. Он такой, он заберёт тебя и поставит себе на службу. Но пока что ты моя пленница, дорогая. Понимаешь?

Жанна понимала, и только путы удерживали её от того, чтобы не напасть на мужчину тотчас же.

Бросил её сэр Томас в шатре, привязал к деревянной стойке, а сам пировать пошёл. Тогда-то и пролез внутрь маленький юркий человечек, в котором Жанна признала слугу бывшего одержимого, рассёк верёвки узким ножом, сунул его в руки пленнице, поклонился и ушёл.

Она не стала бежать сразу. Она нарисовала на земле узор, призвала с той стороны сущность, вложила её в тень от полога и принялась ждать. Долго пировали рыцари, но вот стал затихать пьяный гомон, прошелестела ткань, и звёздное небо перекрыла человеческая фигура.

– Где же ты, моя рыжая красавица? – смеясь, позвал сэр Томас, а больше не сказал ничего, потому как на шее его сомкнулись черные узловатые руки. Вылезла сущность из мрака, распахнула алые зенки, оскалилась беззубым ртом и улыбнулась рыцарю. Да только не робкого десятка был Томас Норроуэй: сумел он вытащить кинжал, с каким не расставался, ударил по рукам твари, и тут увидел Жанну.

Без единого слова полоснула ножом она ненавистного рыцаря по лицу, пнула меж ног и юркнула к выходу. Отвязала лошадь сэра Томаса, вскочила в седло и была такова.

И никогда больше его не видела. До сегодняшнего дня.

– ...Можешь не сомневаться, причины у него веские, раз он теперь из-за меня эту повязку таскает, да и жив остался волей случая, не иначе, – закончила Жанна. Вода уже остывала, но выходить не хотелось.

– Трудно не согласиться, – хмыкнул Эвен. – На его месте я думал бы так же.

– На его месте ты не унижал бы женщину, вся вина которой была в том, что она служила не тому королю. Быть может, и глаз бы сохранил.

Жанна умолчала, что ударила Норроуэя не потому, что тот мешал ей бежать – он был слишком занят Сущностью. Она ударила его, мстя за злословие и обиды.

– Скажи мессиру Жану, что я скоро приду, – бросила она Эвену.

Когда шотландец вернулся, колдунья уже вытиралась махровым полотенцем. Гостье выделили лучшее, что было в доме, и Жанна не жаловалась. На вошедшего Эвена она бросила один быстрый взгляд, после чего стала одеваться.

– Помоги мне, – сказала колдунья, и рыцарь подчинился.

Медленно она натянула сорочку, платье и подпоясалась. Поставила ногу на скамейку – Эвен опустился на одно колено и коснулся шнуровки сапога. Сапоги были чистые, подкованные сталью, запасённые Жанной как раз для приезда, равно как и остальной наряд. Поверх всего накидывался до смерти надоевший синий плащ с серебряными лилиями, который всё равно здесь никого бы не впечатлил. А может, только раззадорил бы.

Тонкие пальцы Эвена так и мелькали, продевая шнурки сквозь отверстия. Иногда Жанне казалось, что из него вышел бы отличный часовщик или художник, но увы, судьба распорядилась иначе. Впрочем, она до сих пор знала только, что родом он из Шотландии и во Францию попал колдовством фей, да ещё имя – имя клана Маклеллан. И до сих пор не могла понять, служит ли он ей из чувства долга или потому, что сам хочет того.

– Возьми, – она подала рыцарю серебряный гребешок в виде розы, и Эвен покорно заколол ей волосы в широкий рыжий хвост.

Ножны с коротким клинком Жанна надела сама.

Её шаги звенели по церковным плитам, белым, выскобленным дочиста. Церковь была настоящим островком света в тёмном море вокруг, затянутом чумными тучами – её не касалась грязь, на неё не оседала пыль. Церковь казалась живой – статуи оглядывали каждого входящего, говорили друг с другом. Достоин ли этот войти в храм? А этот? Не слишком ли много грехов у него на душе?

Святые с ненавистью смотрели на гостью, а та плавно шла к амвону. Святые шептались между собой, наверняка предавая Жанну анафеме, а быть может, пытаясь отвадить её подальше от храма – но фрески оставались всего лишь фресками, и голос их никто не слышал.

Жанну с сопровождающими здесь явно ждали – у алтаря стоял сухопарый мужчина в простой белой тунике с черным плащом, которого в иное время и в иной одежде можно было бы принять за сборщика податей, а может, за монаха, не слишком блюдущего посты и обеты. Мутные глаза мужчины следили за Жанной. Когда же она прошла трансепт, терпение у него не выдержало.