Долгая полночь

– Приветствую, Изгоняющая, – каркнул он. Жан погладил рукоять меча, Кристина замерла у двери, теребя в руках амулет. Лишь Эвен невозмутимо наблюдал за происходящим.

– Приветствую и тебя, слуга Гавриила, – ответила колдунья. – Ты знаешь, что я хочу узнать.

– Плата?

Жанна вздохнула. Корвусы никогда не помогают просто так, но они не берут золота. В обмен на слова ей придётся рассказать что-то очень важное для себя. Что-то, о чем знают лишь немногие, а лучше – никто. Тайна взамен тайны. Вещие вороны ценят только такую плату.

– Однажды мне довелось подняться на большие башенные часы в Париже, которые построил какой-то мастер из Италии, – заговорила она, стараясь не смотреть на Жана. Под взглядом Солнечного рыцаря ей становилось неуютно. – Цимбалы башни отбивали каждую половину часа, и за ней следили трое особых часовщиков, которым платили полновесным золотом. Там было шесть этажей, пустых деревянных площадок, и шесть пролётов. Там был одержимый, который заперся наверху и что-то делал с часами. Мне не пришлось его изгонять – увидев меня, он бросился вниз и разбился насмерть. А я не смотрела на него. Я видела механизм. Там была целая паутина – какие-то пружины, винты, колеса с зубьями и без... Я ненавижу механизмы. Этот проклятый металл, в котором нет жизни, и всё же он движется. Размеренно. Чётко. Тик-так, тик-так. Тебе нужно запустить его, а дальше он всё делает сам. Я не могу понять это. Иногда мне кажется, что каждый механизм по-своему тоже одержим, что в них вселяются духи, о которых мы не знаем ничего. И потому я боюсь их.

– Потаённый страх, – корвус чуть приоткрыл клюв. Казалось, он скалится. – Это дорогая плата.

– Отвечай.

Корвус задумался.

– Вы хотите знать, как вам найти Луи д’Олерона, – наконец сказал он. – Тот, кто занял тело Луи д’Олерона, убил английского рыцаря и забрал себе его доспех. Сейчас он собирает людей, могущих помочь ему – и за Гранью вы узнаете, чего он хочет. Пройдите туда сегодня, и вы встретите существо, которое скажет нужные слова.

Ворон опустил клюв и нырнул в невидимую щель меж линий узора. Что-то прошелестело, прошуршало, и спустя мгновение лишь одно чёрное перо лежало на полу.

– За Гранью... – прошептала Жанна.

– Неразговорчив этот ворон, – улыбаясь, сказала Кристина. Жанна вскинула на неё яростный взгляд.

– Он дал ответ, и ответ, который мне не по нутру! – заявила она, едва сдерживаясь. – Я не хожу за Грань. Мне там не место. Простите, мессир...

– Но вы можете? – голос Жана был ровным.

– Да, – неохотно ответила она. – Только неужто вы хотите моей смерти? Или ещё одного одержимого? Другие могут гулять в мире духов сколько захотят, приходить и уходить – но не я.

– Но вы можете, – сказал Жан, и колдунья поняла, что не уйдёт отсюда, если не подчинится. Эвен шевельнулся, вопросительно посмотрел на неё – Жанна едва заметно покачала головой.

– Могу, – тихо ответила она.

Будь на месте Солнечного рыцаря напыщенный аристократ из окружения Филиппа де Валуа или покойной королевы, она просто ушла бы. Её миссия – изгонять, а не искать. Бедолаге пришлось бы ловить одержимого самому. Но Жан чем-то задел её. Он не пытался лебезить, заискивать, делать вид, будто ему очень приятно общество дочери катара – скорее ему было всё равно. В его движениях и улыбке не было фальши. Вдобавок слишком уж странным всё это выглядело: побег одержимого из церкви, шестеро стражников, которых она не смогла изгнать...

На миг Жанне показалось, что король был не так уж неправ, посылая её сюда. Или, точнее, позволив супруге отослать ненавистную девицу в Руайян.

– Эвен, – сказала колдунья. – Возьми флейту. Мессир... мне потребуется сперва кухня, а потом тёмная комната, удобная кровать и тишина. Пусть в доме будет тихо. Если на нас взглянет Дердаэль, я узнаю что-нибудь в мире духов. Или хотя бы вернусь оттуда живой.

Жан улыбнулся. Улыбнулся как человек, долго ждавший чего-то – и получивший именно это.

Сперва Жанна приготовила травяной отвар, для чего пришлось навестить аптекаря – бледного, надсадно кашляющего человечка с поеденным оспой лицом. Жить ему, как видела Жанна, оставалось недолго, но на улице она уже напрочь забыла о нём, думая о том, как будет отправляться на ту сторону.

В котелок отправились чемерица, чёрная белена, несколько лепестков дурмана и акации. Когда вода закипела, к ним добавился мак.

– Вы даже не пользуетесь весами, – заметил Солнечный рыцарь, который стоял на кухне и следил за тем, как Жанна одно за другим опускает растения в воду.

– Важно не то, как смешано, хотя и formula remediorum[1], конечно, нарушать не стоит, – отозвалась Жанна. – Важно то, кто делал и как.

Дождавшись, пока отвар остынет, она наполнила серебряный кубок, а остатки слила во фляжку – в душе шевелилось нехорошее подозрение, что одним визитом в мир духов дело не кончится.

Комната нашлась сразу. Эвен затянул окна шторами, запер дверь и достал флейту, которую Жанна всегда возила собой. Инструмент был сработан кем-то из итальянских мастеров – хорошее дерево, аккуратный лак, да и выглядела она весьма красиво, не просто срезанная да искромсанная пастушья дудочка. Жанна умела неплохо на ней играть, но делала это для развлечения, настоящее же предназначение флейты было иным.

За Грань колдунья ходила лишь четырежды, и всегда возвращалась с трудом. А не окажись в первый раз рядом Рауля де Бриенна, она осталась бы там навсегда – именно он вспомнил о старом способе звать сущности с той стороны и взял в руки флейту. Играть коннетабль[2] Франции не умел, но этого и не требовалось. Жанна вернулась. А потом ушла в мир духов вновь – в поисках знаний, которые не мог дать наставник.

– Если к девятому часу[3] я не вернусь, возьми её и играй, – указала она на флейту. – Если... не проснусь к вечерне – убей меня.

– Убить? – проронил Эвен. До сих пор Жанна никогда не ходила за Грань при нем. – Не думаю, что я сделаю это, миледи.

– Просто сделай! – рыкнула колдунья, проклиная про себя ослиное упрямство телохранителя. По опыту она уже знала, что переубедить его будет очень трудно. – Если ты этого не сделаешь, я проснусь – вот только уже не собой. Вместо меня здесь будет злобный дух, что займёт моё тело. Я не хочу этого. Так что ты возьмёшь меч и пронзишь им меня – понятно?

Эвен склонил голову.

– А теперь жди, – вздохнула Жанна. – Жди, пока я вернусь.

Она закрыла глаза и пригубила горький, пахнущий деревенским летом отвар.

Бом-м-м-м.

Глухой удар колокола донёсся сквозь закрытое окно.

Жанна лежала на полу посреди знакомой комнаты, глядя в потолок.

Бом-м-м.

Все изменилось. Куда-то исчезли стол и стулья, пропал сидящий в кресле у окна Эвен, а стены и потолок разъехались в стороны, увеличив комнату втрое. Тёмные доски были испещрены надписями, и каждая гласила одно и то же: зачем ты здесь?

М-м-м, – стихал колокольный звон.

Считать это дурным знамением или нет?

Колдунья осторожно поднялась на ноги, разглядывая пространство. Вокруг царил полумрак, лишь единственная свеча меж грязных окон кое-как разгоняла темноту. Вот только свет её был голубой, мёртвый, как блуждающие огоньки на кладбище.

Здесь всегда ночь, подумала Жанна. Никогда ещё она не видела в этом мире солнца. Темнота и тишина – постоянные его спутники, и свет здесь необходим. Без него не найти дороги обратно, без него нет ничего вокруг. Во мраке можно бродить бесконечно, и только музыка извне может показать путь.

Дверь вела сразу на глухую улицу, в тёмный тупик где-то в недрах Руайяна. Мрачные дома смыкались в тугое кольцо, а тут и там прямо из стен торчали огарки свечей, тусклый свет которых так и норовил потеряться в разлитом вокруг мраке. Чуть дальше покосившиеся здания сливались, превращаясь в каменную арку.

Здесь не было красок.

Жанна медленно прошла под нависающими над головой камнями свода. За аркой лежала небольшая площадь, утыканная разномастными виселицами. У одной из них стояли мрачные тени, глядя на повешенного. Совсем рядом острым шпилем подпирала небосвод колокольня, зажатая домами – именно её звон разбудил колдунью. По земле стелился сизый туман, а на огромной, вкопанной в землю могильной плите сидела девушка в грязном синем платье и ловила рыбу. Тонкая леска в руках ритмично подёргивалась. Вот только уходила она прямо в камень, по которому то и дело пробегала слабая рябь.