Страница 21 из 31
Кроме рытья траншей и уборки территории, в работу, развивающую наши неспортивные бицепсы-трицепсы, входило перетаскивание бревен, заготовка сушняка, валежника, пилка и колка дров на зиму. Наиболее трудным было пополнение запасов водонапорной башни, для чего нас использовали в качестве водокачки. Мы становились шеренгой и передавали от одного к другому тяжелые ведра с зачерпанной в реке водой. Особенно доставалось крайним, которым приходилось по шаткой лестнице поднимать ведра вверх. Отбывая как-то такую водоносную повинность, я написал лукавый стишок в ротную стенгазету:
Плотно легло на полку памяти и одно неординарное событие, связанное с приоткрывшейся было передо мной крохотной щелки в железном занавесе, защищавшем нас от тлетворного влияния прогнившего Запада.
Были у нас в институте на Разгуляе почтовые ящики, куда поступали письма для студентов, приехавших учиться в Москву из других городов. Но вот в ноябре 1953 года, к моему крайнему удивлению, я тоже получил письмо, причем не из какой-то там южнорусской Жоповки или западносибирского Мочеписка, а из самой, что ни есть, Заграницы. А в то время (хотя Усатый вот уже как полгода отдал концы) для такого, как я, ничем не выдающегося простолюдина, да еще еврея, было настоящим чудом. Что же за письмо меня достало? Да вот оно:
Здравствуйте, дорогой товарищ Евгений!
Может быть, Вас удивит, кто Вам пишет. Мы, девушки из далекой Чехословакии интересуемся жизнью трудящихся и учащихся СССР и хотели бы переписываться с советскими друзьями.
Я учусь в 4-м классе педагогической школы в Градце Королевы. После сдания экземов я хочу поступить на высокую школу русского языка. Мне 18 лет, я уже 2 года членка Союза сотрудничества с армией и 1-ый год я занимаюсь планеризмом.
Мои родители – члены Единого сельского кооператива III-го типа в нашей деревне, это 11 километров от города. Они работают за то, чтобы наша деревня стала социалистической.
Я тщусь, что Вы мне скоро напишете. Желаю Вам много успехов в Вашей школьной и комсомольской работе.
Ева Менцакова.
Педагогическая школа, площадь Ленина,
Градец Королевы, ЧСР
Плюс к этому письму в конверте лежал неплохо отпечатанный на плотной зернистой фотобумаге черно-белый портрет типично славянской девицы с угадываемым пышным бюстом деревенской колхозницы.
Что было делать, отвечать или нет? Стал советоваться с отцом. Он сказал:
– Еще год назад я бы тебе запретил. А теперь просто не советую. Мало ли что, связь с заграницей, ни к чему это, хотя и народная демократия. Пожалуй, лучше воздержаться…
Но я не воздержался, все-таки интересно было познакомиться с девчонкой из другой страны. Может быть, и съездить удалось бы, кто знает. Кроме того, хотелось выяснить, откуда она взяла мое имя. На одном только нашем курсе было около 150 человек, а в институте несколько тысяч. Каким образом этой чешке стало известно мое имя, и почему именно оно ей приглянулось?
Впрочем, как вариант, появилась одна догадка. В том году в молодежном журнале “Смена” я тиснул заметку под названием “На высоких отметках” – небольшой репортажик о нашей производственной практике на бетонных блоках Усть-Каменогорской ГЭС. Скорее всего, там эта Ева и увидела мою, как ей, наверно, подумалось, немецкую фамилию Зайдман, у них в Чехословакии она была привычной.
Мое ответное письмо было довольно коротким и осторожно вежливым, я в основном стандартными словами выражал благодарность за внимание к моей особе. Зато следующее письмо из Чехословакии отличилось большим многостраничьем и содержало довольно подробное описание режима дня учащихся Педагогической школы. Толщину конверта сильно увеличивала куча открыток с видами Градца Королевского и большим анфасным фото самой Евы. Ее простое крестьянское лицо не обещало за своим фасадом ни большого интеллекта, ни сексуальной привлекательности, и не вызывало у меня какого-либо особого интереса. Да еще то отцовское опасение. Поэтому наша переписка как-то спустилась на тормозах и не продолжилась.
А, может быть, зря. Могла бы моя дальнейшая судьба сложиться совсем иначе…
К студенческому времени относятся и некоторые забавные строки из моего тогдашнего дневника:
2/1-51 г. Новый год! Новая половина XX века! Встретили его в метро. Мы (Кот, Марик, Витька Нудельман) были на концерте в Консерватории, потом прошвырнулись по Броду и в полночь оказались в вагоне метро. Там никого не было, и мы побесились вволю – прыгали по сиденьям, бегали, барабанили в стены. Веселились во всю. Как маленькие.
14/V-51r. Сегодня мне 19 лет. Последние “надцать” в моей жизни. Больше никогда их не будет! Куда вы года спешите? Притормозите!
19/I-52 г. О Люде писать особенно нечего. Она липнет ко мне, все время звонит и вытягивает на свидания. Какое-то чувство (скорее, чувственность) она во мне, конечно, разбудила. Но не любовь. Плохо представляю себе, как мне себя с нею вести. Интересы у нас разные. Этот первый в моей жизни поцелуй был какой-то не настоящий, я ожидал чего-то другого, наверно, чего-то большего.
9/II-52 г. Нельзя быть равнодушным к людям и жизни! Я не согласен с Толстым, который любуется Стивой Облонским за его легкое отношение к серьезным вещам. Пусть рыдает человек, испытавший горе, и пусть хохочет тот, кто чувствует себя счастливым! Я говорю это не потому, что, может быть, еще не переживал по-настоящему большого горя и больших радостей, а потому, что, знаю, это должно быть так. Анна Каренина должна была броситься под поезд – и она большой человек с большими чувствами – о таких пишут романы. А Дарья Облонская, прощающая мужу измену, вызывает только умиление у Толстого в романе и недоумение, непонимание, а то и презрение у людей в жизни. Впрочем, все это ерунда, наверно, я пишу как-то не так. Почему-то не могу выразить толком словами то, что у меня внутри. Там, в душе, такой сумбур, такая неразбериха…
28/VIII-52r. Последние дни каникул я вовсю волочился за девчонками. С Верой получилось фальшиво и глупо. С Тамарой вообще ничего и не было. Просто, по-видимому, я не умею влюбляться так, как многие другие мои сверстники. Я другой человек в этом отношении.
5/1-53 г. Склепал коньки, но на каток не ходил еще – не с кем.
Был с Лерой и Котом на концерте Зандерлинга – блеск. Играли Баха. Он мне всегда казался сложным композитором. А оказалось, ничего подобного, музыка понятная и очень сильная.
К папе езжу редко. Очень скучаю иногда по нему, а когда встречаюсь, говорить не о чем.
Приезжала ко мне одна девушка из 6-ой группы, Роза Хесина. Симпатичная, но очень уж деловая такая, холодная. Занимался с нею теормеханикой. Потом проводил до метро.
Набрал уйму беллетристики: Блок, О.Генри, Р.Ролан (“Кола Брюньон”), Дин-Лин (“Солнце над рекой Саньгань”), Шишков и еще что-то. Понемногу читаю.
Расчитал уже все по сопромату (курсовая работа) и сдал Уставы по военному делу. Теперь лоботрясничаю.
Смотрел в Клубе шоферов “Первый бал” с Диной Дурбин. Здорово!
29/I-54 г. Сегодня кончилась предпоследняя сессия. Вылез опять в отличники. Зачем? Неизвестно, сам не знаю. Слушал “ПерГюнт” Грига – сила, создает настроение. Муся – не интересна, но, кажется, втюрилась в меня. С Галей ничего не вышло, если не считать средней силы стишка… И вообще, я понял, что никогда не буду полностью счастлив. Так, как я мечтал. Разве могу я думать о великой всепобеждающей любви, когда я, даже целуя девушку, думаю: “а зачем это?” или “не опоздаю ли я на трамвай?”. Обидно, глупо и грустно…