Дети Революций...

Закончили есть. После обеда долго сидели, пили вино и беседовали.

-... Меня обвиняют в жестокости, - говорил Сталин, выпив вина и закусив виноградинкой.

Киров внимательно слушал его склонив большую лобастую голову и опершись щекой на крепкую ладонь.

- ... Но забывают, что часто я вынужден наказывать того или иного человека потому, что он классовый враг, который на время одел личину большевика, затаился и только и ждет удобного случая, чтобы ударить в спину.

Он привычно, по-хозяйски, разлил вино по бокалам, поднял свой бокал и, любуясь на свет, как бы замер, отвлекся от тяжелых, неудобных для проговаривания мыслей.

Берега Волги неспешно и величаво проплывали мимо вереницей зеленых холмов, кое где покрытой легкой порослью дубовых рощ. Пахло речными водорослями и свежестью больших масс воды. Мерно гудели двигатели парохода, шумела расходящимися от форштевня волнами река.

Пароход вдруг звучно гукнул, пугая или предупреждая кого-то там впереди.

Сталин вздрогнул, отвел глаза от бокала и, сумрачно глядя на лицо захмелевшего от выпитого вина Кирова, продолжил:

- Необходимо беспощадно разоблачать и строго наказывать людей, которые не хотят соглашаться с линией партии, учитывать изменившуюся обстановку, политическую ситуацию. Ненужный догматизм часто только мешает. Ведь Ленин всегда говорил, что марксизм - не догма, а руководство к действию и я совершенно с этим согласен. То, что вчера было преждевременно и ошибочно, сегодня выходит на повестку дня, становится задачей номер один.

Киров не мигая смотрел на Сталина, слушал его, как загипнотизированный и думал, думал, как ему сохранить себя, не поддаться обаянию и давлению этого человека, который иногда вызывал у собеседников уважение, почти обожание, а иногда тяжелое чувство вины, давящий страх.

Сталин не торопясь, маленькими глотками допил вино, вытер усы тыльной стороной ладони, совсем по-простонародному, хотя на столике лежали хрустяще-накрахмаленные салфетки, встал нетвердо на ноги, покачнулся, но выправившись, зашагал на нос судна, к леерам и, остановившись там, долго смотрел вперед, вдоль блестевшей чернотой наступающих летних сумерек Волги.

- Они, - думал он, - хотят втоптать меня в грязь, кичатся образованностью, но они не против меня - против партии выступают. Я им всем, как кость поперек горла. Они не понимают, что мне их восхваления не нужны. Мне нужна их поддержка и уважение, даже может быть страх, чтобы я мог воплотить заветы Ленина в жизнь...

Сумерки опустились на землю и беседа, словно придавленная наступающей ночью, сошла на нет. Киров, не твердо стоя на ногах, пожелал Сталину спокойной ночи и ушел в свою каюту, а Сталин остался на палубе, закурил, поудобней устроился на стуле, потягивал трубку и пыхтя ароматным дымом углом губ, смотрел, как на землю надвигается ночь.

Он размышлял: "Пусть оппозиционеры нападают на меня сколько их душе будет угодно. Они правильно избрали меня в качестве своей основной мишени, ибо я лучше других знаю их самих и их махинации".

Невольно, Сталин представил Иудушку Троцкого на трибуне, в длинной шинели, жестикулирующего. Артист! Ход его мыслей сбился, через некоторое время он вспомнил, на чем остановился: "Достаточно вспомнить, как Троцкий ругал Ленина в свое время. Ведь я для него прежде всего человек, который, якобы, перебежал ему дорогу. Но главное в том, что я был и остаюсь ленинцем, чтобы мне не пытались приписать..."

Он вновь помрачнел: "Высшие цели революции заставляют меня быть беспощадным, а необходимость защиты ленинизма от ревизионистов вынуждает быть принципиальным до жестокости. Я давно понял, что только последовательность в действиях дает право человеку говорить: "Я это сделал.", будь то удача или неудача. В противном случае человек и политик, в том числе, становится игрушкой в руках всесильного случая, жертвою складывающихся обстоятельств...".

Он еще долго сидел на палубе и, привычный к ночной работе, мучился бессонницей...

То путешествие на юг надолго запомнилось Кирову...

...1934 год. Семнадцатый съезд партии. Сталин неожиданно столкнулся с очередной волной недовольства в партии. Ветеранам большевикам показалось, что их затирают, не дают продвинуться на самый верх власти.

Свою ставку они сделали на Сергея Кирова - второго в партии по авторитету и значению человека, который к тому времени возглавлял Ленинградскую парторганизацию, которая со времен Зиновьева несла в себе семена оппозиции...

Съезд бурлил слухами и предположениями!

Один Сталин, ничем не показывая беспокойства, готовился к очередному, привычному уже триумфу...

Шел очередной день съезда. Представители оппозиции тайно встречались в кулуарах съезда. НКВД и Ягода конечно кое-что знали, но ничего не предпринимали...

Пока...

Ягода, худой, желчно-умный еврей, присутствовал на съезде по множестве лиц, "контролировал ситуацию" и ему на руку было брожение среди депутатов. Диктатура генсека начинала его тяготить: он давно чувствовал силу своего ведомства и только ждал момента включиться.

И ещё, он боялся проницательности Вождя, боялся его памятливой мстительности, ведь он сам был орудием в его руках, он помогал подавлять и уничтожать троцкизм, разоблачать и устранять от большой политики Зиновьева, Каменева и иже с ними и мог, как профессионал, оценить мнительность и коварство Сталина...

... Сталина трясло. Нервно закурив, он бросил спичку на ковер, чего никогда не делал в обычное время. Удар пришел неожиданно и совсем не с той стороны, с какой он ожидал.

"Неужели зараза противостояния впиталась в партию? Только-только, казалось, разогнал сторонников этого ораторствующего выскочки, наконец-то удалось прижать, доказать вину и осудить этих двурушников и карьеристов Зиновьева и Каменева, поставить на место "главного теоретика раскола" Бухарина, и вот снова недовольные, и кого они хотят видеть на моем месте - Кирова!..

Папироска погасла и, сломав несколько спичек, дрожащими руками он зажег, наконец, табак, с силой втянул дым в легкие и, почувствовав головокружение, то ли от глубокой затяжки, то ли от волнения, на нетвердых ногах подошел к письменному столу и сел, почти упал в кресло.

- Шакалы! - прошептали его губы. - Гнусные предатели! Им всего мало. Они хотят реставрировать партийную монархию, но себя видят в роли бояр при слабом царе...

- Ну, я им покажу, конституционный переворот!..

Нервное бешенство овладело им. Давление подскочило, заставляя задыхаться, плотным комком угнездилось под кадыком, чуть отдавая в шею над правым плечом. Расстегнув дрожащими пальцами воротничок кителя, Сталин стучал ладошкой по столу, дверь дрогнула и появилась круглая лысо-стриженная голова Поскребышеыва.

- Никого не пускать! - прошипел Сталин гневно вращая покрасневшими глазами. Голова почтительно клюнула в утвердительном поклоне и скрылась, неслышно притворив дверь. Такого Сталина никто никогда не видел и не слышал. Его легендарная холодность и сдержанность на людях уравновешивалась такими яростными вспышками неуправляемого гнева.

- Ну почему я узнаю обо всем последним и от Кирова? Где эти дураки из НКВД? Где этот паршивец, собачье дерьмо, Ягода с его хваленой секретной службой? Сукины дети! Я вам покажу, как надо работать. Хотите создать формы с золотым шитьем и кортиками, а работой кто будет заниматься?..

Сталин выругался по-грузински, вскочил и почти бегом заходил из угла в угол...

Прошло полчаса. Волнение постепенно улеглось, гнев пошел на убыль и только обида и разочарование пустотой одиночества залегли под сердце...

В очередной раз он закурил, подошел к окну. Смотрел и не видел. Сталин размышлял: "Нет! Необходимо сменить всю эту шваль, которая мнит себя наследниками Ленина, а на самом деле напоминает стаю мародеров, сбежавшуюся для дележа захваченной другими добычи".

Погасил папироску, раздавив в пепельнице окурок...