Страница 2 из 100
Ульянова повели на плац, где уже ждали другие приговорённые и рота конвоя. Александр шел и вдыхал полной грудью, свежий, тепло-влажный, весенний ароматный воздух. На востоке уже разлилась светлая заря, оттесняя серую мглу к западу.
"Тяжело умирать весной" - подумал он, серьёзно и грустно вглядываясь в фигуры товарищей. Лица их были желты и словно немного помяты после бессонной ночи. Глаза из тёмных впадин надбровий глядели тревожно и испуганно.
Вдруг загремели барабаны и все вздрогнули!
"Как в страшном, нереальном сне, - отметил Александр, и стал вслушиваться в приговор, который зачитывал незнакомый, рослый полковник в золотых эполетах. Несмотря на представительный, бравый вид, голос его при чтении дрожал от волнения и прерывался, когда полковник в сумраке рассвета вглядывался напряженно в неясный текст.
- Приговорены к смертной казни через повешение! - наконец закончил он.
Вновь зарокотали барабаны, и в этот момент порыв ветра, перелетев через стену, пронёсся по двору, пошевелил полами солдатских шинелей, раскачал верёвки виселиц над невысоким помостом...
Крупный, сильный студент, стоящий первым в ряду приговорённых, вдруг грузно упал - повалился в обморок. Засуетились конвойные. Доктор, дрожащими руками совал какую-то склянку под нос упавшему...
"Чудовища, - думал Александр, и гневно сжал кулаки. - И эта орава вооруженных людей против нас, безоружных, отчаявшихся...
- Нет! Всё правильно! Те, кто управляет этим, кто стоит во главе, кто благословляет все это - достойны смерти!.."
Вдруг из-за спин солдат быстро вышел священник в тёмной длинной рясе, с серебряным крестом в руке.
- Целуйте и Господь вас помилует - бормотал он несмело, переминаясь с ноги на ногу и протягивая крест в сторону Александра. Тот сердито глянул на священника и твёрдым голосом произнёс: - Не надо! Ну, зачем вы!
Священник стушевался, застеснялся и почему-то шепотом попросил полковника: - Ради бога, отпустите, не могу больше!
Видно было, что он здесь впервые и всё происходящее его пугает...
Не слушая, полковник поднял руку. Загремели барабаны. Палач в теплой поддёвке, в брюках, заправленных в начищенные хромовые сапоги, приземистый, круглолицый, с отвислыми, бритыми щеками, картинно, в развалку подошел к первому приговорённому, лицо которого в этот момент побелело.
Силясь что-то проговорить, он только мычал и отшатывался. Помощник палача, вынырнув откуда-то из-за спины, обхватил арестанта сзади, прижав руки. Палач ловко, привычно надел на голову осужденного полотняный мешок, а помощник, связал руки за спиной.
Словно оглушенный, приговорённый не сопротивлялся.
Палач, сильной рукой ухватил несчастного за локоть и повлек к виселице! Александр вглядывался в происходящее... Сердце его заколотилось и в голове мелькнула злая мысль: "Животные!"
Загремели барабаны... Палач выбил подставку из-под ног и умирающий, закачался на веревке, ещё некоторое время извиваясь.
Но вскоре тело обмякло и повисло неподвижно...
Пока читали приговор, пока откачивали упавшего в обморок свет залил округу и стали видны отдельные кирпичи в кладке стены, мрачная тюрьма с решетками на окнах, серые облака, медленно плывущие по небу от горизонта...
Александр был последним в строю приговорённых.
Когда к нему подошёл палач, он словно в тумане увидел его бесцветные глаза, зло глянувшие из-под густых бровей, почувствовал тошнотворный запах водки и чеснока.
Когда палач одел ему на голову мешок и связывал руки, он не удержался и произнес: - Скотина!
Палач дернул его посильней и Александру захотелось сопротивляться, проявить себя, но усилием воли он сдержался...
"Все там будем" - мысленно повторил он поговорку, которую часто слышал от их дворника в Симбирске.
Мешок мешал дышать полной грудью и он, уже не сдерживаясь, произнёс: - Да быстрее ты...
Александр не успел закончить. Тело, потеряв опору, повисло, шейные позвонки хрустнули, волна боли и яркого света залила сознание и Александр Ульянов, судорожно пытаясь протолкнуть воздух сквозь охваченное петлей горло, конвульсивно задергался и безмолвно затих...
- Целая гирлянда - пробормотал полковник, глядя на тела повешенных, особенно отчетливо видимых на фоне наступающего яркого весеннего дня.
Он поморщился и зябко передёрнул плечами - полковник был циник и даже немного гордился этим...
Все присутствующие зашевелились, задвигались, заговорили полушепотом.
Резкие команды нарушили тишину утра и солдаты, гремя оружием и топая сапогами, строем двинулись к выходу с тюремного плаца.
Худой солдатик, часто оглядываясь, уходил за ворота, смотрел на повешенных и ему вдруг стало страшно. Он перекрестился украдкой и подумал: "Ведь только что были живые, а сейчас уже, как большие куклы без голов" - мешки скрывали лица и головы.
Его губы невольно шептали: - Господи, спаси и помилуй...
Император Александр Третий сидел за своим рабочим столом в Зимнем Дворце и читал показания террористов, схваченных в начале марта. Сквозь зашторенные окна кабинета прорывался луч яркого весеннего солнца и, высвечивая пылинки в воздухе, пересекал комнату поперёк.
Когда император поднял голову от бумаг, луч солнца отразился в его орехового цвета глазах. Мотнув головой, он резко встал, прошелся по кабинету взад-вперед, легко и уверенно неся свое мощное тело атлета.
Потом опять сел, и кресло заскрипело под его семипудовым телом...
...Террорист Александр Ульянов, выступая на суде, говорил: "Я несу моральную и интеллектуальную ответственность за подготовку покушения и отдавал этому все свои знания и способности".
Царь подчеркнул эту фразу и написал удивительно несоответствующим его уверенному виду, неловким почерком: "Эта твердость даже трогательна". А потом вслух произнес: - Но правильно, что повесили!
Отложив ручку, он откинулся на спинку кресла и ушел в воспоминания о событиях пятилетней давности...
...После убийства отца - царя Александра Второго, все были шокированы, испуганы, растеряны. Победоносцев писал ему в одном из писем: "Проверяйте все запоры на всех дверях, когда вы ложитесь спать. Проверяйте, не обрезаны ли провода на сигнально-тревожных звонках..."
Александр Александрович криво усмехнулся, погладил привычным жестом бороду: "Кто-то, тогда советовал помиловать террористов, но я был за повешение, что впоследствии оказалось очень правильным".
Царь вспомнил утро казни убийц отца...
Была, как и сейчас, ранняя весна, морозное утро. Колотый лед и снег высоченными кучами лежали вдоль дороги.
Две телеги с осужденными, которых было всего только пять - казнь беременной приговорённой женщины отложили - двигались посреди зевак, настроенных против цареубийц.
На первой телеге ехала маленькая Софья Перовская, испуганный до полуобморочного состояния молодой Рысаков и гордый, ничего не боящийся Желябов.
На второй спокойный, сосредоточенный Кибальчич и рядом, силящийся порвать ремни и освободиться, Михаилов.
Гремели барабаны, шли войска. Боялись, что оставшиеся на воле террористы попытаются отбить своих товарищей. Но предатели, очевидно, выдали всех. Хотя Желябов на суде говорил о множестве исполнителей, ссылаясь на то, что это первая удачная попытка...
Царь Александр Третий встал, заходил по кабинету, чуть поскрипывая сапогами.
Мысли продолжали свой привычный бег: "Казалось, что все кончилось. А тут вдруг эти...
А этот Ульянов, говорят, из семьи порядочных служащих. Сын статского советника. Да и остальные почти все из дворян. Как так получается?"
Царь вздохнул: "Ничего не остается, как казнить. На силу - силой..."
В кабинет постучали и вошел сын Николай, девятнадцатилетний юноша, робкий, застенчивый: