Киномеханика

Его внимание привлек один из загорающих: поверх мускулатуры рельефно вылепленного тела синели многочисленные татуировки. Мужчина повернулся – Марат узнал кавказца и с облегчением обнаружил рядом с ним Адика и остальных. Судя по целой галерее уголовных символов, кавказец был рецидивист; среди наколок виднелась и церковь с куполами, и даже колода с засаженным в нее топором. Марат понимал значение этой довольно прозрачной аллегории, наверное, понимали ее и другие: вокруг кавказца и компании образовалась даже некая пустота, заполненная косыми, опасливыми взглядами, но рецидивист, видимо, привык к глухой враждебности окружающих, которой не давал выплеснуться еще больший страх перед ним. До Марата, постаравшегося приблизиться к цели как можно ближе, но так, чтобы остаться незамеченным, донеслась обращенная к рецидивисту просьба кинуть зажигалку, из которой Марат понял, что это и есть Юсуф, о котором упоминал в разговоре с Крабом Адик. Если этот Юсуф утверждал, что ему проиграна такая-то сумма, то, действительно, безопаснее признаться в том, чего не было, нежели обвинить его в клевете. Убийца проявлял заметный интерес к Лоре, которая расположилась между ним и Адиком, принимая грациозные позы и подставляя нескромным взглядам бронзовое, хоть и несколько уже дряблое тело в ярком купальнике. Юсуф с Лорой, сдвинув головы, о чем-то беседовали, и время от времени женщина с преувеличенной веселостью смеялась. По Адику трудно было понять, ревнует он или нет, – вор смотрел в другую сторону, его внимание было приковано к рыжеволосой Жеке, которая, ощущая это, отсела в сторону от бывалых мужчин, спрятавшись за своего флегматичного сверстника. Он скучал, полулежа на локтях и молча глядя сквозь узкие черные очки в сторону заката. Уходить с пляжа они, видимо, не собирались. Марат решился: в конце концов, не умирать же ему на посту с голоду; если бы с ним был старый сиделец Петрик, они могли бы сменять друг друга, но у Петрика свой истец и своя судьба.

Узнав, что обычных огородов поблизости нет, Марат решил попытать счастья на огороде морском. Надел на голое тело куртку, чтобы в ее боковые карманы складывать мидий. Хорошо, что рукава были отпороты, – тело получало большую свободу движений. Правда, длинные полы, опускавшиеся ниже трусов, придавали ему смешной вид, а когда Марат вынул из брюк ремень и захлестнул петлю вокруг левого запястья, он и вовсе стал похож на деревенского пастуха с обрывком кнута в руке. Марат по опыту знал, что привлекать к себе лишнее внимание всегда опасно. Хотя он заставил себя не озираться, у него было тоскливо на душе, когда он шел по буне между одинаково раздетыми людьми. Правда, одной девчонке верхней частью купальника служила завязанная узлом под грудью мокрая мужская рубашка с закатанными до плеч рукавами. Она держалась непринужденно, и это придало Марату некоторую уверенность. Выждав паузу между волнами – волнение моря стало гораздо более сильным, чем утром, по крайней мере, на балл, – он аккуратно шагнул на выглянувший из-под воды серо-зеленый скользкий верх подводной стены, быстро продел в ржавое ухо свободный конец ремня и затянул его узлом. Накатившая волна оторвала от опоры его ноги и подняла их горизонтально, но ремень надежно держал запястье. Марат быстро подтянулся к стене и стал отдирать мидий – их тут действительно было множество. Но чтобы нащупать колючие раковины моллюсков, приходилось сгибаться в три погибели и опускать голову под воду. Раз за разом море сбрасывало его со стены в воду, и раз за разом он возвращался к ней. В поисках крупных моллюсков он пробирался по волнолому от уха к уху, каждый раз тщательно привязывая ремень.

Он уже плотно набил полтора кармана, когда очередной вал вдруг легко отделил его от опоры и понес в горькосоленую, мутную глубину. Изгибаясь всем телом, Марат волнообразным движением плеч стянул с себя тяжелую куртку и выскочил на поверхность. Глотнув воздуха, он вцепился пальцами в толстую кожу брючного ремня и дернул, проверяя петлю. Она крепко сидела на запястье. Не понимая, что произошло, Марат по-птичьи вытянул шею и растерянно оглянулся. На том месте, где он собирал мидий, стояла Карина, королева пляжной шпаны. Марат видел ее всего секунду, пока она не нырнула в сторону моря, прямо под гребень летящей на нее волны, но в эту секунду его изумила злорадная усмешка на ее детских губах. Барахтаясь в волнах, он с трудом сообразил, что девчонка, должно быть в шутку, отвязала ремень от уха, незаметно поднырнув к нему со стороны моря. Наверно, ее позабавила его чудная экипировка, по-видимому, она не придала значения его хромоте и, главное, не подумала, почему он постоянно привязывается. Ведь ясно как день: потому что плохо держится на воде. Он не понимал, как она могла не сделать такого очевидного вывода, и это непонимание было одной из причин, по которой Марат сторонился женщин, однако они возникали на его пути в самые неожиданные моменты и наносили ему чувствительные удары, зачастую без всякого злого умысла. Если он сейчас утонет и девчонка вместе с кем-то из своей компании увидит на берегу его тело, она даже не догадается, что это произошло по ее вине, и никто не сделает ей укора. Доберись Марат сейчас до этой маленькой мерзавки, он заставил бы ее есть землю и клясться, что никогда впредь она не позволит себе развязывать не ею завязанные узлы. Он и до хромоты не испытывал тяги к воде; в Учреждении узников загоняли в огороженный сеткой участок реки, где водные процедуры превращались в оргию коллективного насилия, которое творилось под взбаламученной водой, куда не проникал с берега глаз надзирателей.

Марат плыл, меняя позы и движения, чтобы экономить силы, но в десяти метрах от берега попал в неожиданную ловушку. Море играло им, как щепкой. Сначала волна несла его на своей спине близко к берегу, но потом этот же вал с урчанием отступал, возвращая его на прежнее место. Эти качели не отпускали. Сколько пены плавало над пузырящейся толщей прибоя! Вместе с воздухом она попала Марату в легкие – он закашлялся, сбив дыхание. Он тонул. И вдруг вспомнил, как днем на катере ему пригрезилось погружение в эту самую воду… нет, ему не хотелось утонуть наяву.

Стоило ему крикнуть – и высокие мускулистые красавцы, загорающие на буне, вдоль которой его носило, вытащили бы его из воды. Пока что они рассеянно поглядывали на него, думая, очевидно, что он забавляется качанием на волнах. Но вслед за спасением неминуемо последовала бы до боли знакомая процедура: вызов медика, выяснение личности, арест и позорное этапирование обратно в стены Учреждения, из которого пять суток назад он совершил побег. Мысль об этом наполняла Марата смертной тоской, но еще невыносимее было сознание того, что, если он сейчас глупо и случайно утонет, истцы даже не узнают о том, что ответчик почти обнаружил их.

Марат размахивал руками, в отчаянии призывая на помощь далекого Петрика, точно речного бога, и глухо слыша свой голос отдельно от себя залитыми водой ушами. Внезапно левая рука его вытянулась и одеревенела. Он висел где-то в самом чреве отступающей в море волны, ее бурлящие вихри обтекали его, но не уносили с собой. Когда они наконец схлынули, Марат почувствовал животом гальку и по-собачьи вскочил на четвереньки.

Кто-то тянул его руку за ремень, помогая выползти на берег и в то же время мешая, поскольку дергал запястье не в такт движениям Марата. Он с досадой потянул ремень на себя и сел, приняв более достойную позу. Перед ним в белой фуражке Краба стояла Жека, веснушчатая до мокрых тонких лодыжек.

– Тпру! – весело сказала она, как будто привезла его на санках, и уронила под ноги ремень, ожидая похвалы, ведь она проявила недюжинную ловкость, поймав его конец в толще штормящего моря.

Но Марат не чувствовал никакой благодарности за то, что одна его чуть не утопила, а другая спасла. Он не спеша откашлялся горько-соленой водой, вытер ладонью лицо и вдруг с интересом посмотрел на грудь девушки. Конечно, Марат знал общеизвестные трюки с женскими купальниками: ловкачи незаметно резали под водой бретельки, резинки или швы плавок на бедрах. Но сейчас наблюдалось что-то совершенно невероятное: Жекино бикини сделалось рыхлым, как мокрая промокашка, и вместе с водой стекало по телу, словно было не одето, а нарисовано. Она подумала было, что к груди прилипла тина, и смахнула ее, но, когда отняла руку, обнаружила, что стоит у всех на виду полностью обнаженная, – и окаменела. Все-таки Марат чувствовал себя обязанным ей. Он крикнул, чтобы она скорей забежала по шею в воду, пока он принесет ее сарафан; в такую теплынь можно и в мокрой одежде до дома прогуляться – не простудишься. Но Жека не слушала его, а в секунды оцепенения, видимо, машинально набирала в легкие воздух, потому что бросилась к своей одежде, визжа и натыкаясь на оторопевших людей. Она совсем потеряла голову – ведь шум привлек к ней всеобщее внимание: у взрослых вытягивались лица, а дети прыгали и вопили от восторга, показывая на нее пальцами тем, кто еще не видел виновницы переполоха. Фуражка с ее головы слетела. Марат незаметно подобрал улику. Растирая затекшее запястье, он тоже пошел туда, где лежала его одежда, и сунул фуражку под нее. Марат был озадачен. Он не понимал, что произошло, как вообще возможен такой фокус, причастен ли к нему Адик, если да, то какие это может иметь для него последствия, и, если последствия будут, как ими воспользоваться для его обезвреживания.