Киномеханика

Настороженный такой конкретностью вопроса, Марат секунду подумал, нет ли в нём подвоха, и лишь потом сделал отрицательный жест. Он был раздосадован: этот тугоухий – судя по его знаниям, явно местный – и мысли не допускал, что Марат тоже здешний. Марат засомневался, настаивать ли ему на легенде о местной прописке. Во всяком случае, озвучивать ее без серьезной необходимости стоило вряд ли.

– Я к тому спрашиваю, – объяснил мужчина внезапный и довольно бесцеремонный вопрос, – что олеандровых бражников видели даже в Карелии. Вот куда они долетают! Вы закономерно спросите: а чем эти гусеницы под Петрозаводском питаются? Ведь их главное кормовое растение – вечнозеленый олеандр – выжить там, конечно, не в состоянии. Зато на севере растет его родственник – барвинок. Теперь понятно, да?

– Для чего букет? – громко перебила его Эля.

– Подарок такой.

– Женщине?

Мужчина, снова нагнувшись и распрямившись, как-то по-детски поморгал глазами – то ли собираясь с мыслями, то ли раздумывая, отвечать ли на вопрос. Несколько прохожих, привлеченные зычным баритоном и, вероятно, подумавшие, что мужчина ведет экскурсию, обступили его. Брезгливо наморщив носы, они с интересом разглядывали гусениц. Одна женщина массивного телосложения с короткими крашеными волосами (Марат часто видел в маленьких городах такого типа продавцов магазинов) угрожающе сказала:

– Попробовал бы кто-нибудь вручить мне такой букет – я б сразу упала в обморок!

Но поскольку тугоухий ее не расслышал, Эля презрительно крикнула:

– Это весь подарок?

– Нет.

– А что же еще?

– Секрет!

– Знаю я этот секрет, – совсем по-старушечьи проворчала Эля в сторону, – небось сачок для бабочек. Мы в кино! – крикнула она, вновь повышая голос и увлекая за собой Марата.

Но мужчина, задержав их еще на минуту, попросил Элю по возвращении занести ему домой два билета на вечерний сеанс: одно его обычное – тридцать второе место в шестнадцатом ряду, рядом с розеткой для слухового аппарата; билеты он забронировал: «Вот деньги!»

Хотя Эля не решилась открыто отказать Глухому, весь оставшийся путь она брюзжала, фыркала и отпускала в его адрес ядовитые замечания. Судя по ее словам, он был самый жалкий из всех мужчин, которых только можно представить. Строго говоря, этот чудак со своими ребяческими сюрпризами вроде букета с гадкими гусеницами и дешевыми подарками вроде билета в кино не годился даже для летнего флирта (опять она явно повторяла слова взрослых людей – скорее всего, матери). Разве уважающая себя женщина посмотрит в его сторону? И всё-таки, несмотря на свою редкостную инфантильность, он имел наглость обзавестись семьей, детьми, а после смерти жены – долго ли проживешь за таким муженьком! – еще и сбежал от них на край света с любовницей. Всякий иной, отважившийся на такой циничный шаг, заслуживал бы ненависти и мщения. Вдали от теплого моря этот рохля застудил себе среднее ухо и почти оглох. Любовнице он, конечно, стал в тягость. Ну-ка поговори с таким – быстро осипнешь! Она и отослала его обратно, как бракованный товар на базу. Да и с самого первого момента, будучи тут в отпуске, не скуки ли ради поманила она его за собой от Чёрного моря к Охотскому? Она уволокла его чуть ли не прямо с экскурсии, на которой он рассказывал отдыхающим про какие-нибудь макаронные деревья, колхидских жаб, кавказских гадюк или, вот как сейчас, об олеандровых бражниках. Но какие сильные чувства можно испытывать по отношению к этому впавшему в детство глухому любителю насекомых? И как для недавно обступивших его теток, так и для той женщины сам гид казался не менее диковинным и странным экземпляром, чем гады, о которых он распространялся. Почему бы не пополнить им свою коллекцию и не увезти туда, где такие языканы не водятся? Что касается оставленной им семьи, то они по его возвращении в город даже не знали, как к нему отнестись. Живет он отдельно в служебной каморке при санатории, в окружении трескучих древесных лягушек, мохнатых пауков-птицеедов и змей, у которых даже принимает роды.

Разговор пора было закруглять – они уже подходили к кинотеатру, о чём говорила и огромная афиша: «Ромео и Джульетта», Франция-Италия, 2 серии, начало сеансов – 17, 20 часов, «кроме детей до 16 лет».

Глава 8

Билет на вечерний сеанс

Сейчас Эля, однако, торопилась на другой, дневной сеанс. Его афиша – поскромнее, помельче – висела под вечерней. Марат, не обратив на нее внимания, внимательно рассматривал здание. Ровного места на этой горе, видимо, не было ни одного. И кинотеатр – огромная бетонная коробка со стеклянным фасадом – одним боком подпирал склон, а другим обрывался в асфальтированную площадь, куда от входа вела крутая, но широкая лестница. Судя по часам над входом, шел уже киножурнал.

В пустынном фойе, где приятно было стоять разгоряченными ступнями на холодном полу из мраморной крошки, Эля, пользуясь своим знакомством с контролером – а ею была не кто иная, как ссорившаяся утром с бабой Шурой Раиса, – предложила провести Марата в кино бесплатно. Он возразил: в его возрасте несолидно то, что приемлемо для Эли, – лучше он потратится на билет. Девочка не настаивала. Ее властно тянул внутрь сумрачный зев зала, откуда сквозь плотно затворенные двери доносились раскатистые, но здесь еще невнятные звуки человеческой речи.

Эля на цыпочках бесшумно прокралась в двери. Последней исчезла ее тонкая, бледная кисть, соскользнув с ручки в виде бронзовой головы льва. Марат остался один. Морская фуражка, которую он надел от солнца на улице, пока его вынуждали слушать красивую, но никчемную историю олеандровых бражников, оказалась велика, резала и терла уши. Но Марат не спешил ее снимать. Она вполне гармонировала с брюками – ведь его клеш по ширине был почти флотским. А главное, с помощью фуражки он надеялся с ходу, еще до того, как будут произнесены первые слова, увести крайне важную беседу с кассиром из опасного русла. Без сомнения, воспоминание о вчерашнем конфузе еще долго будет заслонять от Жеки все иные темы. И сейчас, при виде стриженой головы вчерашнего утопленника и первого свидетеля ее позора, она могла сразу выпалить, что если он пришел выразить благодарность или соболезнование, то ни в том, ни в другом она не нуждается, – и напрочь замкнуться. Марат знал таких гордячек.

Он еще раз посмотрел на свое отражение в высоком стекле фасада и надвинул козырек на глаза. Даже то комичное впечатление, которое производила фуражка из-за того, что опустилась на голову глубоко, как севшее на мель судно, теперь было весьма кстати. Оно должно было дать Жеке чувства превосходства и снисходительности.

У окошка кассы оказалось безлюдно, но и за ним никого. Сквозь толстое оргстекло с отверстиями для переговоров и полукруглым вырезом над плоской стальной миской, куда клали деньги в обмен на билеты, Марат увидел прямоугольный стол, стоящий поперек кассы. Сверху одна на другой лежали схемы зрительного зала на разные сеансы. Часть мест – очевидно, проданных предварительно – была перечеркнута летящими, размашистыми крестиками. Сбоку синели пачки билетов по 30, 40, 50 копеек и стоял черный телефонный аппарат. Рядом на фиолетовой от чернил поролоновой подушечке лежал штампик, им на верхних билетах был уже проставлен единообразный оттиск сегодняшней даты: 6 августа 1975 года. Ниже столешницы виднелась ручка выдвижного ящика. В нём наверняка хранилась выручка. Благодаря своей худобе Марат мог бы до него дотянуться, просунув до плеча руку сквозь вырез в окошке.

Он точно знал, что приблизился к кассе бесшумно, тем более что был босиком. Но как-то его заметили. Сбоку из невидимого ему пространства появилась Жека. Ее волосы еще туже, чем вчера, были оттянуты от своих корней и схвачены на затылке, так что казались отлитыми из бронзы. Квадратные солнцезащитные очки скрывали даже брови и придавали лицу непроницаемо-официальное выражение. Кремовая блузка была наглухо застегнута на нежной шее.