Страница 2 из 23
– Кент, Суссекс, – потупив взгляд, еле слышно шептал Коби себе под нос. Глядеть прямо на глашатая, как на любого алиена, – запрет, башка с плеч. Но истому скинхеду полагается хоть в малом поступать наперекор. Да и звучат старорежимные названия на прежнем языке гораздо лучше, чем на пиджине.
– Помните главные запреты – не подходить к стене подворья, не говорить с чужаками, не брать из их рук, не оказывать знаки внимания жестами или гримасами! Нарушитель лишается милости и снисхождения, он – жертва меча, и голова его – на тыне. Кто малые запреты преступил, тот извергается прочь из Наместья – как скотину, отдадут его за море, в рабство без возврата, на муки и долгую смерть!..
Каждое воскресенье он так выкрикивал, заученно и одинаково. В аккурат после литургии, когда причастишься, вылезешь на свет божий из молельного подвала и вздохнешь полной грудью – а тут этот петух как загорланит! Половина настроения насмарку. Или больше, судя по новостям.
Перед стадом неверных, сидящих на корточках, глашатай чувствовал себя возвышенно, словно на башне в час призыва. Вместо лиц и глаз на него смотрели бритые макушки. Велико поголовье скинхедов в Кинате, много пользы от него наместнику.
– Близится срок платить выкуп за жизнь – динар с мужчины. Помните о нем! Кто ленив или скуп, отдаст городу ребенка…
От толпы донесся сдавленный долгий вздох. Двадцать дирхамов, немалые деньги. Но скинхеды чадолюбивые – надорвутся, а уплатят.
– Теперь возрадуйтесь! Лето выдалось урожайное, зимой всех ждет сытный прокорм. Вдобавок наместник дарует вам приработок…
При этих словах кое-где мелькнули поднятые на миг лица.
– В долинах и холмах размножились бродячие собаки. Они – злой ад, угроза овцам, гибель женщинам и детям. Можете их убивать ножами, самострелами, ловушками. Оплата – дирхам за семь голов, а собачина и шкуры – ваши. Соль и химикаты на выделку шкур город даст за полцены.
По сидячей толпе прошло оживление, раздался радостный гомон. Охоту разрешили! Впереди жирная зима, да и на выкуп заработать стало проще! Кожевникам и скорнякам прибавится работы, зато можно будет приодеться, а излишки сбыть в другие резервации.
Тотчас, как глашатай и его охранники ушли, собрался сход мужчин. Стайных псов добывают сообща, и мэр поселка назначил – от тинейджеров и старше всем собраться в промысловые ватаги, чинить охотничьи снасти, ладить волокуши. От охоты отстранили только винокуров, потому что гнать спиртягу для заправки алиенских тачек – дело архиважное.
Снаряжение готовили с одушевлением, словно готовились брать город приступом. И если вместе, то уж вместе. Для такого раза собирались вечерами в повети при чьей-нибудь хижине, зажигали лампы, вострили ножи, мастерили, пели скинхедские песни –
Не псалом же и не бунтовское разжигалово – дозволенное песнопение неверных.
Под конец скопом пошли к преподобному, чтобы тот освятил болты и арбалеты, а на другое утро до рассвета двинулись ватагами в поля. За каждым отрядом ребятня, зевая с недосыпа, тащила волокуши, пока порожние.
Впереди крылась в синем тумане осенняя ширь, слабо виднелись огни на корабельной вышке орланов – красные, похожие на звезды.
Из мглы доносились удары колокола – в подворье звонили к заутрене.
Правда, тогда Коби не знал, что это церковное, вроде криков глашатая с башни. Думал, орланы часы отмечают.
Их подворье находилось на так называемой Голгофе, где встарь был свиной могильник.
Издавна там рубили или распинали, судя по вине, и лобное место пришлось передвинуть, когда орланы стену строили. Но традиции святы, казнить продолжали. Стена оставалась глуха ко всему, что под нею творилось. Высоченная, в четыре роста, из плит вроде железных, с круглыми слепыми башенками через равные промежутки. Как они там живут?.. Над стеною торчала лишь вышка, к верху которой носом прикреплялись корабли. И ни звука оттуда – один колокол.
Из-за стены они чаще вылетали кораблем. Запускали в воздух крутолеты, иногда такие маленькие, кошке не вместиться, или пузыри с винтами по бокам, бесшумные как призраки. А выезжали – с дарами, колонной. Бронебагги впереди и сзади, посередине фургоны. Разгрузятся у города, их командиры погуляют взад-вперед, после по машинам и обратно.
Кроме этого, ворота открывались, чтобы принять рабов от алиенов. В месяц-два раз виновных собирали с резерваций – и туда. На взгляд Коби, это похуже казни. Так хоть похоронить позволят, а тут люди пропадали без следа. Каково с живыми-то детьми навек прощаться!.. Кто на малых запретах палится? Тинейджеры! Им «снисхождение» самое лютое – от отца-матери в неведомую даль…
И все равно стена притягивала, как все тайное.
Хоть краем глаза глянуть за нее.
Последнюю собачью стаю окружили невдалеке от Голгофы, перестреляли издали. Ох, визгу было!.. И, как на грех, Коби по псу промазал – тот извернулся, вырвал зубами болт из ляжки и на трех ногах пустился в заросли.
Дружки насмехались:
– Твое мясо убежало и полкуртки с ним. Натяг у самострела слаб, еле воткнулось.
– Догоню подранка, – будто не замечая подколов, сказал Коби вожаку ватаги. – Он кровит, далеко не уйдет. Сам в поселок притащу.
– Иди, – кивнул тот. – Долго не плутай, к стене не лезь.
Было к полудню, небо хмурилось, с моря натянуло мелкий дождь. Знал подранок, где скрываться – ушел в низкий и непроглядный терновник, куда лезть можно только в рачьей скорлупе, кругом шипы.
А рассказывали, раньше на холмах высился лес с легким подлеском, насквозь все видно. Но алиены пришли и пожгли деревья на дрова, осталось как в Библии – плевелы, волчцы и терния. Ходи тут по кровавым следам!..
– Я ж тебя достану, – цедил Коби, продираясь сквозь колючки со взведенным арбалетом. – И зажарю с луком.
Возвращаться без добычи было горше смерти. Изведут попреками и шутками – горе-охотник! – а вдобавок прозвище дадут, Мазила. С таким ником ни к одной девчонке не подкатишь.
След пересекся ручьем. Здесь пес, от боли поумнев, пустился вдоль воды – в какую сторону? Впору отчаяться.
– Где же ты, тварь?
– Сюда!.. – вдруг позвал со стороны голос, тонкий, словно девичий.
Коби вздрогнул, опуская самострел, чтобы случайно не нажать спуск. Сколько раз бывало на охоте – поворачивался человек на оклик и без умысла пускал болт.
– Кто тут?
– Сюда!.. – слабея, звал голос.
«Может, кто из девчонок за мной увязался?.. Побежала, заблудилась…»
За сплетенными ветвями и зелено-желтой рябью листвы ни черта не разглядеть!
– Где ты?
– Сюда!..
Он полез напролом – вдруг с ней беда? Ногу подвернула или что.
Но, оказалось, звал его не человек.
На травянистом пятачке из вздутой бугорком земли торчало нечто, вроде мелкого яйца или гриба-дождевика – тусклое, бледное, серовато-желтое. Именно от этой штуки шел голос.
В растерянности опустившись рядом на колени, Коби пробормотал:
– Господи Сусе, да что ты такое?..
– Руслик?.. – позвал Матвей внезапно замолчавшего соседа по столу. – Если срочные новости, сразу выкладывай.
– Да. Есть возможная добыча, – заговорил Руслан, выслушав шепот модуля на ухе. – Прошла первый уровень годности – народ, возраст, вера. Система ведет анализ личности и усыпляет его бдительность.
Сигнал застал их в офицерской столовой. Матвей обмакнул в винный соус пельмень и изучал его, наколотый на вилку: