Страница 88 из 96
Стараясь двигаться как можно осторожнее – даже здесь заблудиться ничего не стоило – обошел обитель по кругу, двигаясь посолонь и оставляя на земле след, прочерченный веткой. Замкнув круг – внутри оказались и наши лошади – проговорил защитное заклинание. Сразу вернулись звуки – где-то запела птица, послышался шелест листвы. Но сам туман никуда и не думал исчезать. Ладно. Подождем.
Я присел на ступени часовни. Пра Михарь скрылся внутри сразу после завтрака и не показывался уже третий, если не четвертый час. Молится или уснул? Меня, если честно, не тянуло присоединиться, несмотря на то, что два года прожил в монастыре и все это время подчинялся строгому распорядку – трижды в день бывать в соборе на молитве. Во всяком случае, иногда.
И чего брат Михарь просил у Ругевита? Военной помощи? Бог войны и так делает все, что может. Или намного меньше? И где пределы его возможностей? Вот туман – он чьих рук дело? Кого-то из листвянских колдунов? Или это вмешались местные боги? То, что он – явление сверхъестественное, и ежу понятно. Но зачем его напустили именно сейчас? Чтобы задержать нас – но ради чего? Чтобы помешать нам добраться до цели – или чтобы кое-кому облегчить встречу с нами?
Туман раскинулся на версты и версты вокруг. Он заполонил собой весь лес, протянул липкие холодные щупальца во все стороны, добрался до реки, перекинулся на другой берег и потек дальше. Да какова же его сила? Когда же он кончится?
Граница далеко. Но вон там, за деревьями, кажется, намечается просвет. Там нет тумана. Там светит солнце, поют птицы. Там кипит жизнь…
И что-то движется впереди.
Всадники. Семеро. Шесть мужчин и одна женщина. Они мчатся, не жалея коней, еще не ведая, что через несколько верст попадут в такую плотную пелену тумана, что проще и быстрее повернуть назад. Дороги все равно не найдут, помочь ничем не смогут, так хоть сами головы не сложат. И провести их некому.
Как это некому? А кто там, впереди?
Глаза болят от яркого света. Так болят, словно вытаращил их на солнце. Да, крошечное рукотворное солнышко взошло среди деревьев. Это блестит, слепя глаза, круглый щит всадника, что внезапно возник на пути отряда.
Ругевит!
Из горла рвется крик, но уши слышат хриплый вой – даже не вой, а нечто среднее между ревом, стоном и дребезжанием жестяного листа на ветру. Так иногда гудят и дребезжат флюгера на старых крышах.
Ругевит.
Бог смотрит на меня. Горящие глаза кажутся так близко, что у обычного человека можно было бы пересчитать ресницы и разглядеть свое отражение на дне зрачка. А я… Я вижу только старое, неискусно вырезанное из дерева изваяние. Но в нем теплится странная, необъяснимая жизнь. И это ее воля пытается сдвинуть меня с места. Тело напряжено, каждая мышца рвется вперед. Хочется бежать по снегу, лететь, сломя голову, вспарывая грудью искристую целину…
Какая целина? Какой снег? Какая равнина? Лето, трава, лес! И я – не гончий пес. Я – это я.
– Я – это я.
Собственный голос кажется чужим, доносится откуда-то издалека. Оборачиваюсь, разрывая зрительный контакт с Ругевитом – и вижу…
Себя.
Вон он, я, стою среди деревьев. Мир вокруг плывет, четко видны лишь два ствола, между которыми застыла знакомая фигура, раскинув руки и глядя на луну, выплывающую на небо. Что тут, бесы меня побери, происходит? Кто я настоящий? Где я настоящий? И почему сейчас ночь? Что за шуточки у богов?
«Обычные шуточки, – чужой голос тоже доносится издалека. – Должен был знать…»
– Кто здесь?
Пронзительный утробный вой. Это воют псы Ругевита, летящие по следу добычи. Древний бог войны вышел на охоту. И я, кажется, знаю, на кого она ведется.
Где-то здесь, совсем рядом. Почти сейчас
– Он пришел.
Ведьмак замер, словно под действием чар. Медленно повернулся лицом к тому, кто возник за спиной. Миновало несколько месяцев, а он так и не привык не вздрагивать. И это при том, что вся его прошлая жизнь, два десятка лет, были посвящены как раз этому – выслеживать, караулить, нападать из-за угла на существ, которые на расстоянии в три сажени способны учуять тепло человеческого тела. А вот этого старика – нет, он так и не научился чувствовать. Подобное могло означать только одно – старик не был ни человеком, ни нелюдем, ни нечистью, ни нежитью. Он существовал только в воображении ведьмака, и только этим объяснялся тот факт, что ведьмак понимал его речь, и что он не мог отследить перемещений таинственного хозяина этих мест.
– Он пришел. Он близко.
Ведьмак отложил топор, которым колол дрова, оглянулся на домик. Необычный домик на сваях, обычный для этих мест.
– Кто?
– Ты знаешь. Тот, кого надо остановить.
Рядом задвигалось. Лича ведьмак научился слышать, тем более, что тот не скрывался. Сухое лицо, обтянутый кожей череп с провалами глазниц, в которых тускло мерцали огоньки. При свете дня пугает и успокаивает одновременно.
– Где он? – голос лязгающий, зубы неровно клацают друг о друга так, что о половине сказанного остается только догадываться. – Как далеко? Я встречу.
– Нет, – старик качнул головой. – Ты не справишься. Он слишком силен. И может стать еще сильнее. Ты будешь убит.
Лич ни словом, ни жестом не показал, что его как-то задели слова старика. Он вообще не показывал никаких чувств.
Ведьмак опять покосился на дом. Несколько недель тишины и покоя. Куда им бежать, если придется сниматься с насиженного места? Правда, сейчас, в конце весны, путь будет легче, но всю жизнь не пробегаешь. И ребенок…
– А мы? Что делать нам? Уходить? – почему-то эта мысль вызывала тоску и раздражение.
– Нет, – повторил старик. – Оставаться на местах. Я встречу его сам.
Пра Михаря я расталкивал едва ли не пинками. Мысль о том, чтобы начать его бить всерьез – как меня когда-то били в тюрьме Инквизиции – увы, пришлось оставить. Мой куратор пробудился сразу, недовольный, сонный, злой.
– Что случилось? Ночь же на дворе!
– Наплевать. Мы должны ехать.
– Сейчас? Полночь-то хоть миновала?
– Не важно. Утра дожидаться нельзя, – я наощупь шарил руками по лавкам, собирая свои вещи. По счастью, полноценного лагеря разбивать не стали, так что сборы заняли несколько минут. – Мы можем потерять намного больше, чем пара часов сна.
– Да что с вами такое?
– Ругевит вышел на охоту. Он ведет Богну и остальных, – по мере того, как видение облекалось в слова, оно становилось четким и ясным, – встретил их на опушке леса. Его псы ушли вперед. Для них не страшен туман. Если он их и задержит, то ненадолго. Они пойдут по нашим следам, и, поскольку им не надо останавливаться на отдых, псы Ругевита будут здесь к рассвету.
– Ругевит, – инквизитор рывком выпрямился, провел ладонями по лицу, стирая сон. – Вот уж не думал я, что он откликнется так быстро…
– Он охотится на моего сына, – припомнились отрывочные видения, – еще с зимы.
– Зачем?
Простой вопрос заставил замереть на месте уже с собранным вещмешком в охапке. А в самом деле, зачем богам мой сын? Что они хотят с ним сделать? Убить бога нельзя. Убить полубога – можно, но при определенных условиях. Полубог может быть убит только после того, как совершит нечто, ради чего пришел в этот мир. А что может совершить мальчик, которому нет еще и года? Или он уже совершит то, за чем пришел? Скажем, уже нарушил равновесие, уже допустил гибель тридцати четырех некромантов? Но все равно это не повод убивать детей. Да, дети вырастают, но вырастают теми, кем их воспитывают. И даже если выросший злодей все-таки начнет творить зло, несмотря на воспитание, оное все равно скажется – на мотивах его поступков, на том, каким способом он это совершит.
Сейчас мой сын нуждается в тех, кто будет его воспитывать. Та женщина и тот мужчина из моего первого видения, когда боги позволили увидеть кусочек охоты глазами гончего пса, наверняка и есть его смертные воспитатели. И что, если Ругевит гонится за ними, чтобы отнять ребенка и воспитывать его самому? Но тогда как мой сын оказался у людей? Мара его им отдала? Или его украли? Кто настолько силен, чтобы отнять дитя у богини? Сколько вопросов – и ни одного ответа. И, подозреваю, что на некоторые из них ответа просто не существует.