Страница 19 из 20
– Тогда собираем всех, кто поблизости.
Не прошло и часа38, как в комнатке негде стало ступить. Девки, бабы и молодухи ругали мужиков почём зря, голосили, злились и произносили такие слова, что не всякий сапожник знает. Сходились в малом, но важном: все мужики одинаковы; огурцы лучше солить в дубовых бочках; Серого надо искать у полюбовницы. Послушав гомон и проникшись идеями, я начала верить. По крайней мере, в то, что касается овощей.
Судя по всему, заниматься в волчьем селении было решительно нечем. Дури в головах женщин скопилось столько, что с лихвой хватило бы на всю нашу деревню, а дать себе волю удавалось редко.
Бабы посходили с ума: вооружились мётлами, повязали платки на манер шеломов, нахватали провианта – сладких леденцов – и пошли в бой.
Сунувшегося узнать, что да как, сторожа снесли единым махом, обвиняя сразу в блуде и мужеложестве. Вывалили в огромную обеденную залу на первом этаже, соединяющую мужскую и женскую половины дома, и слегка притихли. Что делать-то? За кого и где воюем? Я украдкой выдохнула, надеясь, что шум не привлечёт внимание Агнии и прятаться за спинами товарок не придётся.
Навстречу вышел немолодой оборотень с посеребрёнными висками:
– Что за гомон?
– А сил наших терпеть больше нету! – подбоченилась Доброгнева.
– Управы на вас никакой! – пискнули близняшки.
– Творите, что вздумается! – подтвердила Василиса.
Волк тяжело вздохнул:
– Опять тряпок надо новых? Только ж в прошлом месяце привозили…
– Да нужны нам твои платки… – заикнулись было из толпы, но Премудрая встряла:
– Так и что же, нам теперь в одинаковом ходить? На вас, мужиков, никакой надежды! Привезли моток льна одного цвета – красуйтесь, девоньки! – и шёпотом: – Куйте железо, пока горячо!
– На ярмарку хотим!
– Торговцев пригласите!
– Вам, небось, и вовсе всё равно, в чём мы ходим!
Мужик подтвердил, мол, действительно всё равно, но тут же исправился:
– Красавицы, да разве платки да очелья сделают вас лучше? Вы же и так у нас самые-самые! Кого хотите спросите – согласятся! Что ж вы скандалите-то каждую седмицу, спасу от вас нет! – запнулся, исправился: – То есть, себя бы поберегли. Ноженьки ведь стопчете, голоса, словно реченька журчащие, сорвёте…
– И то правда, – донёсся противный писк из толпы.
– Вы же у нас самые ласковые…
Бабы довольно захмыкали.
– Самые нежные…
Согласно закивали.
– Самые разумные и добрые…
– Правду молвит, чего это мы?
– Ну так, может, повечерять бы чего лучше сготовили? – забросил наживку изворотливый мужик, – а я бы с Агнией поговорил. Может, и купцов каких заманим, сменяем вам безделушку-другую.
И закончился бабий бунт, так и не начавшись, продались заступницы за новые серьги.
Я с силой провела руками по лицу, втайне радуясь, что возмутительницы спокойствия разбежались доставать чугунки да топить печь, ловко увернулась от протянутой стопки тарелок – расставь, дескать, – и завернула оглобли39, пока народ снова не разойдётся.
Серый, паскуда такая, мирно сопел, свернувшись калачиком, в единственной комнате, куда я не додумалась заглянуть, – в нашей.
Притворив дверь, я остро почувствовала, до чего же холодно там, снаружи, в темнеющем с каждым мигом вечере, без мужа. Подошла на цыпочках, прибрала спутавшиеся белёсые пряди со спокойного светлого лица. Серый улыбнулся, как ребёнок, поймал сквозь сон ладонь, прижал к губам да так и замер. Никому его не отдам.
– Ты спишь?
– Угу.
– Ты крепко спишь?
– Угу.
– Тогда просыпайся.
– М-м-м…
– Люба мой, вставай.
– Лучше ты ложись, – Серый цапнул меня за пояс, повалил на кровать и устроил подбородок на животе.
Я вдохнула терпкое тепло. Когда-то, очень давно, я оставила ради него дом и семью. Теперь его черёд платить тем же.
– Поднимайся. Нам пора.
– Неа. Ни за что, – суженый зарылся носом в мой старенький сарафан, спрятал хитрые глаза, – я сегодня уже набегался. Теперь только спать.
– Это ж где ты, интересно, набегался? Весь день тебя ищу!
– С Данко, – пробормотал муж. И не поймёшь, то ли вина в голосе, то ли просто сонный, – охотились. Хороший мужик оказался.
Ну конечно! Не так уж далеки оказались сплетницы от истины: не полюбовницу себе сокол мой нашёл, а друга закадычного. С женой-то зайцев гонять, небось, не так весело. Я грубо скинула Серого и встала сама.
– Мы уходим.
– Куда это? – опешил он.
– Мы совсем уходим. Хватай пожитки.
Ну теперь-то проснулся!
– Фрось, шутишь, никак?
– Вот ещё!
Я зацепила дорожную суму, закинула в неё разбросанные по комнате вещи. Чуть подумав, добавила местное добротное одеяло – нам оно куда как нужнее.
– Ладушка, что случилось? Кто тебя обидел?
– Меня? Меня поди обидь! Порву ж!
– Порвёшь, – грустно кивнул муж.
Я отложила сборы, присела рядом. Будем считать, что на дорожку:
– Ты мне доверяешь?
Серый помедлил чуть дольше, чем следовало бы:
– Конечно.
– Тогда идём. Это место отберёт тебя у меня. Мне не нужна стая. Ты у меня есть, и этого достаточно.
Серый вскинул обиженные глаза:
– А мне?
– Что?
– Ты не подумала, что стая может быть нужна мне? Я был воспитан так, рождён в семье. Я не могу оставить их, как только нашёл! Здесь моя мать!
Я холодно оттолкнула порывавшегося обнять мужа:
– Когда я ради тебя бросила свою семью, не сказала и слова.
– Это другое…
– Почему же?
– Я думал, они мертвы!
– А я не знаю, живы ли мои сейчас!
Серый презрительно фыркнул:
– Чего им сделается? Живут как жили.
Как же сладко звучала пощёчина, что я отвесила утром Агнии! Повторить бы.
– Когда-то очень давно я выбрала мужа вместо родных. Теперь решать придётся тебе.
Серый подскочил, скидывая сумку на пол, зло пнул её, отправляя в угол.
– Я не собираюсь выбирать! У меня есть жена, а теперь я ещё и семью обрёл. И я не отпущу ни то, ни другое!
Я медленно встала, изо всех сил жалея, что не окажусь с ним одного роста, даже если привстану на цыпочки, уверенно смотрела в напуганные глаза, пока муж не отвернулся, и тогда спросила:
– А ты уверен, что у тебя всё ещё есть жена?
Серый вышел из комнаты первым, впервые не придержав для меня дверь.
Утром землю окончательно сковало льдом.
Верста 8. Налево пойдёшь – жену потеряешь
Холодное рассветное солнце, как раздувшийся утопленник, плавало в слоистых облаках. Я смотрела на хвост петляющей между лесистыми холмами дорожки и всё не решалась сделать первый шаг. За плечами – приоткрытые ворота ставшего ненавистным селения; впереди… А что впереди? Страшно.
Час-другой я вчера посидела в комнате с возмущённым видом: ну как Серый одумается, поостынет и придёт извиняться? Не пришёл. Поплакала, как заведено, поругалась, на него и на себя, сумку разобрала и сложила наново. К утру твёрдо решила, что уйду. Хочет муж – пусть догоняет, ищет, винится; нет – нехай катится на все четыре стороны. Я снова всхлипнула. Оглянулась. Серого рядом не было.
Время шло. Холмы светлели, тени ползали, причудливо изгибались между валунов: вот-вот обретут форму, сдвинутся с места да накроют спрятанный среди деревьев дом несметным войском. Я всё не трогалась с места.
Одна из теней и правда колыхалась всё быстрее, рвалась на лоскуты, впитывала цвет, оживала. Уже не клочья мрака, а люди двигались вдоль огромных мшистых камней.
Накаркала!
Я скользнула обратно во двор, затворила ворота; достало бы сил задвинуть засов… нет, не осилю. По надобности его поднимали трое дюжих оборотней, одной бабе не справиться. Я бросила глупую затею и мигом помчалась… к кому? Встретиться лицом к лицу с Агнией меня не заставил бы и сам Перун, спустившийся с небес.
38
Да, час у славян тоже был. Только равнялся полутора современным.
39
Завернуть оглобли – ретироваться, спрятаться, отступить.