Непобежденные

-- Держи! Лови! Хватайте их, хозяин Джон! Они украли Тестя и Стоика!

Ужинали все разом -- отец с нами и солдатами и те янки в нижнем белье.

-- Полковник, -- заговорил их офицер. -- Вы, сдается мне, нас одурачили. Не верю, чтоб у вас имелись еще люди сверх этих, которые здесь.

-- А вы проверьте делом свое предположение, попытайтесь уйти от нас, -сказал отец.

-- Уйти? Белея подштанниками и сорочками, как привидения? Чтоб на всей дороге в Мемфис каждый негр и каждая старуха палили в нас со страху из дробовиков?.. Одеяла-то хоть наши вы у нас не отберете на ночь?

-- Ну что вы, капитан, -- сказал отец. -- А сейчас, с вашего позволения, я удалюсь, а вас оставлю устраиваться на ночлег.

Мы отошли в темноту. Видно было, как они вокруг огня стелют на землю одеяла.

-- На кой тебе дьявол шесть десятков пленных, Джон? -- сказал один из бойцов.

-- Мне они незачем, -- сказал отец. Взглянул на меня и Ринго. -- Это вы, мальцы, их взяли. Что будете с ними делать?

-- Расстреляем, -- сказал Ринго. -- Нам с Баярдом не впервой стрелять янки.

-- Нет, -- сказал отец. -- У меня есть получше план. За который Джо Джонстон{21} скажет нам спасибо. -- Он повернулся к своим. -- Ружья и боеприпасы у них взяли?

-- Да, полковник.

-- Еду, одежду, обувь взяли всю?

-- Все, кроме одеял, полковник.

-- Одеяла утром соберем, -- сказал отец. -- Теперь посидим, подождем.

Сидим в темноте. Янки ложатся спать. Один подошел к костру, поднял ветку -- подбросить в огонь. Но не подбросил. Постоял, не озираясь, молча; другие янки лежат, не шелохнутся. Положил ветку на землю, вернулся к своему одеялу.

-- Ждем дальше, -- прошептал отец.

Спустя время костер погас.

-- Теперь слушайте, -- шепчет отец. И мы сидим в потемках, слушаем, как раздетые янки крадутся в кусты. Один раз всплеск раздался, и выругался кто-то, а затем такой звук, точно ему ладонью рот зашлепнули.

Вслух отец не рассмеялся, только затрясся тихо.

-- Змей берегись, босячье, -- шепнул один из наших.

Часа два у них заняло это прокрадыванье, пока все не ушли. Потом отец сказал:

-- Бери по одеялу каждый и ложимся спать.

Солнце стояло уже высоко, когда он разбудил нас.

-- К обеду будем дома, -- сказал он.

И вскоре мы с отцом и Ринго выехали к нашей речке; миновали котловинку, где я и Ринго учились плавать, и, обогнув поля, проехали то место, где мы залегли прошлым летом, где первого в жизни увидали янки, а отсюда и дом видно, и Ринго сказал:

-- Усадьба, вот мы в тебя и воротились, а кому Мемфис нравится, тот бери его хоть насовсем.

Глядим на дом наш -- и точно снова тот день вернулся, когда бежали к нему выгоном и никак не могли добежать. А повозку и не замечаем; отец первый завидел ее, едущую к нам по джефферсонской дороге, и на сиденье -бабушка, худенькая, пряменькая, и держит взятые у миссис Компсон черенки роз, обернутые заново в бумагу; а Джоби криком и хлыстом понукает лошадей -чужих чьих-то; и отец остановил нас у ворот и, приподняв шляпу, пропустил

сперва повозку. Бабушка ни слова не промолвила. Лишь, проезжая, поглядела на меня и Ринго, и мы поехали следом. Не остановясь у дома, повозка проехала в сад, к яме, которая осталась от вырытого сундука, а бабушка все молчит; и спешился отец, вскочил на повозку, взялся за край сундука, сказал нам через плечо:

-- А ну-ка сюда, мальчики.

Мы зарыли сундук снова и пошли вслед за повозкой к дому. Вошли в кабинет, отец опять поместил ружье на крюки над камином, а бабушка положила черенки, сняла шляпку, взглянула на меня и Ринго.

-- Мыло возьмите, -- сказала она.

-- Мы не ругались, -- сказал я. -- Спроси папу.

-- Они хорошо вели себя, мисс Роза, -- сказал отец.

Бабушка поглядела на нас. Подошла, положила руку па плечо сперва мне, затем Ринго.

-- Идите наверх... -- сказала она.

-- Но как вы с Джоби этих лошадей достали? -- спросил отец.

-- Мне одолжили их, -- сказала бабушка, по-прежнему глядя на нас. -Идите наверх и снимите...

-- Кто одолжил? -- спросил отец.

Бабушка взглянула бегло на него, опять на нас глядит.

-- Не знаю. Там никого не было... и снимите свою воскресную одежду.

Назавтра день был жаркий, и мы трудились только до обеда, подновляли изгородь внизу в загоне. Из-за жары еще и не катались на трофейных наших лошадях. Даже в шесть часов солнце жгло еще, топя смолу из досок парадного крыльца. Отец, подняв ноги на перила, сидел без мундира и сапог, а я и Ринго -- на ступеньках, в ожидании, когда станет прохладнее и сможем прокатиться, и тут вдруг увидели, что в ворота въезжают человек пятьдесят, быстрой рысью, и, помню, подумалось: "Жарко им как в этих синих мундирах".

-- Папа, -- произнес я. -- Папа!

-- Только не бежать, -- сказал отец. -- Ринго -- в конюшню, выводи Юпитера. Баярд -- в дом, скажи Лувинии, пусть несет мне сапоги и пистолеты на черный ход; а сам затем в конюшню, к Ринго на подмогу. Но не бегом отсюда. Шагом.

Лувиния лущила горох в кухне. Она вскочила -- миска на пол и разбилась.

-- О господи, -- сказала Лувиния. -- О господи. Опять?

Я пустился из кухни бегом. Ринго как раз обогнул угол дома -- и побежал тоже. Юпитер стоял, жуя, в стойле. Он взбрыкнул, не подпуская нас, -- как из двух пистолетов грянул в стенку копытами в дюйме от моей головы. Ринго с кормушки прыгнул к нему взнуздывать, и узду мы надели, но заседлать не смогли.

-- Подведи своего коня слепым боком! -- крикнул я Ринго; но уже вбежал отец с сапогами в руке, и глядим -- из-за дома, сверху, едет сюда янки и в руке короткий карабин держит, как фонарь.

-- В сторонку, мальчики, -- сказал отец. Птицей взлетел Юпитеру на незаседланную спину и, прежде чем тронуть коня, взглянул на нас. И произнес негромко, неторопливо даже: -- Берегите бабушку.

И приказал Юпитеру:

-- Давай, Юп. Пошел.

Юпитер был уже повернут к задним закрытым решетчатым дверцам, что в конце прохода между стойлами; опять, как вчера, он рванулся от нас, и отец его поднял уже, а у меня мелькнуло: "Он же не пройдет в просвет наддверный!" Но Юпитер грудью прошиб дверцы -- они, казалось, разлетелись прежде, чем он их коснулся, и опять Юпитер с отцом взреяли -- и унеслись из ералаша сломанных и падающих планок. И тут в конюшню въехал янки и, намахнув, направив карабин одной рукой, как пистолет, пальнул по нас чуть не в упор и крикнул: