Недостроенный колодец

И Вадим свободными вечерами писал ей длинные-предлинные письма, описывая всё, что ему приходилось видеть: пейзажи, людей, суету и красоту чужих портов.

И почти в каждой строчке – Марина! Любимая, моё сердце летит к тебе!

Увеличившись до предела, расстояние, сжалось на миг, и пошло на убыль…

Менялись широты, всё ближе был день встречи… и всё реже приходили письма от Марины, всё холоднее становилось благоухание, словно отцветающего ландыша или того нестерпимей, казалось, что там, в далёком приморском порту выпал глубокий ночной снег.

Марина! Марина! Марина! И пена морская льнула к бортам тяжёлого корабля и шептала вслед за ним тоскующим эхом – Марина! Марина…

Они причалили на рассвете. Марины в порту не было.

Вадим бежал, как сумасшедший по узким улочкам к дому, где они жили с Мариной.

Он распахнул калитку. В палисаднике дрожали покрытые каплями крупной росы цветки садового жасмина, а во дворе лежал без воды увядший букет ландышей.

Вадим влетел в дом, бог знает, что он задел в нетерпеливой тревоге, но к его ногам упало письмо. Он быстро распечатал его, и узкие синие строчки Марининого письма ударили его в самое сердце, – милый, прости. Я полюбила другого. Мы уедем к его родителям. Вернёмся через месяц. Лучше нам не встречаться.

– Молния! Беспощадная молния! – в беспамятстве прошептали губы Вадима.

И он ушёл из маленького уютного домика навсегда.

Всё, что осталось – это фиалки. Синие-синие, как Маринины глаза.

Правда, они высохли до приезда Марины от горя ли… от жажды ли…

Да и заметила ли она их вообще – последний подарок разлюбленного мужа…

Вадим бежал из любимого города, от тёплого моря, от своей изматывающей тоски.

Чужое холодное море остудило рваную рану. Сердце Вадима обветрило от ледяных ветров. Осталась только заноза, но он старался не дотрагиваться до неё, и она со временем перестала кровоточить, а только глухо ныла в долгие холодные ночи. Как будто бы сердце выло, как воет волк или ветер от непреходящей тоски и одиночества.

Но в основном жизни на берегу и не было – долгие плавания – моря и океаны убаюкивали его душу. Вадим многое повидал и многое забыл.

Правда, полюбить во второй раз так и не сумел… видимо не судьба.

И когда закончился срок службы, его потянуло домой, к родному тёплому морю.

Теперь он свободен, как чайка, оглядится и даст бог, да, что загадывать.

– И всё-таки странно, – подумал Вадим, – кто же эта девушка так похожая на Марину? Может быть, ему просто показалось… призрак его юности…

– Марина! – тихо позвал он.

И она обернулась. – А откуда вы знаете моё имя?

Вадим смутился на какое-то мгновенье и от неожиданности своего поступка, и от её реакции.

– Не знаю, – сказал он, – так показалось. Вы напомнили мне одну девушку. Это было очень давно и её тоже звали Марина.

– А вы нездешний? – спросила она.

– Родился здесь, здесь прошла моя юность, но давно не был в родных местах.

– А я и родилась, и выросла здесь, и никуда не уезжала. Живу, вон там! – она махнула рукой в сторону от моря. – Там домик за платанами. В палисаднике в начале лета цветёт жасмин и ещё ландыши на грядках. Мама обожает их.

– У меня два брата, мама и отчим. Давайте спустимся вниз, – неожиданно сказала девушка и через минуту её каблучки уже зацокали на каменных ступенях.

Вадиму не оставалось ничего другого, как пойти за ней.

– Маму мою тоже, как и меня зовут Мариной, – продолжила она, когда они оказались на берегу. – О! Она необыкновенная женщина! Все местные жители, – девушка звонко рассмеялась, – включая и мужчин, считают маму колдуньей, потому, что мама не стареет.

– Что с вами? – спросила девушка, увидев, что её собеседник побледнел.

– Да, я пошутила, а вы подумали, что и вправду колдунья?

– Нет-нет, – ответил Вадим, – просто я устал, немного болят виски, столько лет не был здесь, видно от избытка впечатлений.

– И воспоминаний, – добавил он про себя.

Ему почему-то стало тревожно, и действительно сильно заныли виски.

– Марина! – спросил он, а вы любите встречать рассветы на берегу моря?

– Люблю, – ответила она. Очаровательно улыбнулась, сняла белые туфли и пошла босиком по краю песка и моря. Пена почти от каждой волны долетала до её платья, и оно стало скоро совсем мокрым.

– Ну, ладно, – сказала она, – я домой, – и быстро пошла в сторону городка.

Обернулась и помахала ему рукой.

Вадим знал, что увидит её вновь. Он чувствовал это.

Тщетно пытался заснуть, ворочался с боку на бок, проклиная яркие звёзды.

Закурил, вышел из гостиницы и медленно пошёл к морю.

Ночь, воистину, была колдовской. Она разбила море на тысячи разноцветных зеркал, и каждая звезда глядела в своё особое, предназначенное только ей зеркало, которое каждую минуту меняло свой цвет и очертание.

А ветер был такой тёплый, такой ласковый, он дул и дул с моря на смежённые сном ресницы города, на руки деревьев, на губы цветов, на белые струи фонтанов. И цикады этой ночью пели так, что соловьи, услышав их, умерли бы от зависти.

И эта непонятная, безудержная в своём очаровании ночь перевернула его душу, вся жизнь вновь прошла перед его глазами.

Вадим не заметил, как стало розоветь небо.

– Мама! Смотри! Смотри! – услышал он лёгкий знакомый голос девушки, – это тот самый незнакомец, с которым мы вчера встретились в кафе. Я рассказывала тебе о нём. Он такой милый, мама! Ну, идём же, он тебе понравится!

Вадим поднял глаза и замер, его ноги словно засасывал песчаник. – Две лёгкие светлые фигуры в белых гипюровых, кокетливо изогнутых шляпках, приближались к нему. Две Марины, два призрака…

Или он сошёл с ума и видит мираж в предрассветном дрожащем воздухе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «