Страница 74 из 131
- Ты, отец, с ума сошел?
- Есть отчего, дочь моя! - Авдей Иннокентьевич растопырил руки. Есть!.. Поезжайте в Шиханскую, там вам расскажут.
Окончательно поссорившись с отцом, Марфа решила ехать в Шиханскую. Дорогой рассказала обо всем мужу, тот тоже не поверил. Однако по приезде в станицу все подтвердилось.
- Это не тесть, а всем чертям батька. Ну и шут с ними, Марфа моя нисколько не хуже, а может, и получше, - сказал Митька брату Ивану.
- Нашел с кем равнять, - упрекнул его брат. - Ты тестю лишний раз в ноги поклонись за дочь, такая павлиночка - заглядение...
После замужества Марфа еще больше похорошела. Она поразительно быстро приучила мужа спать на разных кроватях, долго валяться в постели, пить по утрам кофе и пользоваться салфетками.
Временно они поселились в пустующей половине печенеговского дома. Комнаты были отремонтированы, оклеены новыми дорогими обоями и обставлены с такой невиданной в станице роскошью, что люди диву давались.
Гости у молодоженов не переводились. Сюда, как мухи на мед, слеталось почти все чиновное начальство из уезда. Заезжали на прииск и путешественники, купцы, коммерсанты, казачьи офицеры, новые служащие прииска, привезенные и рекомендованные Шпаком. Пили и ели сколько влезет. Петр Эммануилович Шпак юлой вертелся около Марфы, подстерегал каждое ее желание. Тут он преследовал свои далекие цели...
Веселье шло беспрерывно. Иван Александрович Степанов приходил каждый день; подкручивая рыжие усики, перехватывал многозначительную улыбку Зинаиды Петровны и упоенно похохатывал в укромном уголочке. Иногда она присаживалась рядом с ним, обдавала его запахом умопомрачительных духов, от которых казак задыхался и пьянел. Хмельной и веселый, он приносил этот запах домой. Вытягиваясь рядом с женой на мягкой перине, блаженно улыбался. Аришка не давала ему заснуть; бесцеремонно толкая его в бок, спрашивала:
- Где был до этих пор?
- Где был, там нету, - поворачиваясь на другой бок, отвечал Иван.
- Опять у той Зинаидки. Вот повадился каждый день... Тошно смотреть, как она в своих зеленых штанах задом виляет. Срам!
- Отстань, дуреха необразованная, - вяло огрызался Иван.
- А вот и не отстану! Каждый день туда рыскает и пьяный является. Сам тоже халаты завел. Нальет зенки-то, напялит на себя татарский балахон и ходит вроде муллы. Вот посмотришь, чует мое сердце, затянет она тебя в татарскую веру!
- Ну што ты будешь делать! - волчком поворачиваясь на постели, возмущался Иван. - Сто раз тебе говорил: русская она, понимаешь, русская!
- То-то и видно, - презрительно говорила Аришка, - щеголяет в махометанских штанах... Все говорят, что она из Туретчины приехала, а там у какого-то Рахмет-паши в наложницах была. Она тебя подстерегает! Думаешь, ты ей нужен, образина рыжая? Как бы не так! Денежки наши, вот что ей надо. А сношенька тоже там прижилась; где уж нам с ней из одной чашки щи хлебать. Она образованная... А та змея-офицерша всех околдовала. Так и знай: ошпарю ее кипятком, дай только правду узнать про ваши шашни... Али научу холостежь за четверть водки, чтобы ворота дегтем вымазали, и твое имечко ночью на тех воротах сама выведу. Пусть полюбуются люди добрые на нового богача.
От таких речей Иван мгновенно вскакивал. Сжимая кулаки, говорил:
- Ты меня, Орина, не позорь! Побью!
- Все равно опозорю... Да и сношка-то не видит, что Митька каждый день, как зюзя...
Сноху Аришка невзлюбила за то, что та хорошо, со вкусом одевалась и умела держать себя на людях. Она была со всеми ровна и ласкова. Аришке казалось, что Марфа делает это нарочно, в пику ей. К Ивану, как к старшему брату мужа, Марфа относилась с почтительным уважением. Ивану это очень нравилось. Покоренный ее вниманием, он по-своему полюбил сноху, приносил ей иногда мелкие подарки и, сравнивая Марфу со своей женой, завидовал брату.
А Митька был действительно счастлив. Угарная страсть к Олимпиаде как-то выветрилась сама по себе, забылась. Вставали они с женой поздно, ложились спать глубокой ночью.
- Я еще никогда так не уставала, - падая на взбитую постель, говорила Марфа и раскидывала руки. По белой подушке рассыпались ее каштановые волосы, с кровати небрежно свисала рука.
Дмитрий не мог оторвать глаз от лица жены, горевшего усталым, нездоровым румянцем.
- Вот и отдохни, - тихо говорил он, склоняя голову рядом с ее теплым плечом.
Счастлив был Дмитрий Степанов, очень счастлив, но иногда вдруг забирался под сердце какой-то маленький паучок и начинал пощипывать, вызывая нудную и непонятную боль во всем теле. Может, оттого, что не любил молодой казак, когда кто-нибудь вольно шутил с его Марфушей, нехорошим взглядом следил за каждым ее движением... А тут еще Зинаида Петровна велела ей сшить платье с открытой грудью. Вот еще выдумали моду, даже ему, мужу, глядеть стеснительно. Сегодня этот казачий хорунжий Гурьев разговаривал с Марфушей, а сам глаза за пазуху пялил. Потом схватил руку и давай целовать... Митьке хотелось запустить в него бутылкой, да Шпак удержал. Этот везде поспевает. Все гости какие-то срамные. Напьются и начинают плести всякую околесицу, иное при женщинах и говорить-то стыдно, а они плетут, а потом Марфу расхваливают, воздушные поцелуи шлют, а у самих губы слюнявые, глядеть противно... Скорее бы уехать отсюда да Петербург посмотреть, там, наверное, люди совсем другие.
"Единственно хороший человек - это инженер Шпак, - продолжает размышлять Митька. - Для него моя жена просто хозяйка, и все, а шашни он завел с Зинаидой Петровной по старому знакомству... Умный, образованный. Дело как разворачивает! Машины выписал, новые шахты закладывает, знающих людей подбирает. Только вот Тарас Маркелович его не любит. Отчего?.."
- Марфуша, ты спишь?
- Засыпаю, Митя, - вяло пошевеливая рукой, томно отзывается Марфа.
- Спросить тебя хочу. - Дмитрий поворачивается на спину, заводит руки к затылку. - Что тебе сегодня говорил тот хорунжий?
- Гурьев, что ли? - встрепенувшись, переспрашивает Марфа.
- Он самый...
- Молол что-то... не помню уж...
- А зачем ты ему руки целовать позволяешь?
- Глупости, Митя... Я спать хочу...
- Ежели он будет целовать твои руки да за лифчик подглядывать, я ему все усы повыдергиваю.