Страница 66 из 131
Сейчас Петр Эммануилович вспомнил злое Микешкино лицо и понял, что у этой девицы сильный защитник. Захотелось сказать что-нибудь насмешливое, ехидное, но Даша отошла к берегу и молча смотрела на приближающуюся к берегу лодку.
Это везли заказанную для ухи рыбу. Утром, когда Иван Степанов ходил купаться, мимо него на лодке проплыл Петр Лигостаев с Маринкой. Они плыли осмотреть поставленные накануне сети. Приближался праздник, нужна была свежая рыба. Иван подозвал казака, кинул в лодку золотой и попросил привезти судаков, окуней и еще что-нибудь. Петр Николаевич согласился, но денег вперед не взял.
Широкая лодка, покачиваясь на легкой волне, медленно приближалась. Петр Николаевич стоя греб длинным веслом; Он был босой, с засученными по колено шароварами. Маринка, тоже босоногая, сидела на корме и подруливала деревянной лопатой. Синеватый ее платок с розовыми, линялыми цветочками ярко выделялся на фоне песчаных островков, заросших зеленым тальником и молодой порослью осокоря. Здесь Урал разделялся на два русла, обнимал острова двумя узкими рукавами. Правый рукав прижимался к густому тугаю, где расположился Степанов с компанией; левый, огибая песчаную косу, подмывал высокий красноглинный яр противоположного берега, откуда начиналась киргизская степь и где серели под синим дымчатым небом горы, раскаленные полуденным зноем. От тугая по тихому плесу реки тянуло прохладой. На реденькие хлеба с тощими колосками оседала рыжая едкая мгла. Только яйцевидные кисти зеленого проса, посеянного на целине, могли стойко сопротивляться этой страшной, почти незримой пыли. Лодка, взбороздив звонкую гальку, врезалась в берег.
Петр Николаевич снял измятую казачью фуражку с выгоревшим на солнце голубым околышем; поздоровавшись, сказал:
- Рыбы просили, принимайте. Помоги, Марина.
Маринка, поправив платок, наклонилась и стала вынимать из-под зеленой куги и кидать в подставленный отцом сачок толстых окуней с колючими плавниками и небольших пестрых судачков.
Даша видела, как под стройными босыми ногами высокой казачки, под смятым камышом с белыми кореньями, да, дне лодки трепыхалась, била хвостами рыба, брызгая водой в смуглое, красивое лицо девушки.
"Так вот о какой моей сопернице говорил инженер", - подумала Даша. Маринка только один раз пристально посмотрела черными продолговатыми глазами на Дашу и, почувствовав, что Даша следит за ней, больше ни разу не взглянула. Она знала, что перед ней стоит та самая барышня-приемыш, которую Микешка учил кататься верхом и ездил с ней в тугай за травой... Маринка почувствовала резкую боль в пальце. Она вытерла рыбью слизь и увидела на пальце капельки крови. Сунула в рот палец, пахнущий сырой рыбой, и крепко закусила. Почувствовав ее неприязнь, Даша часто заморгала и прижала руку к груди. Слушая, как трепещет сердце, хотела что-то сказать этой гордой казачке, объяснить, но смутилась и не нашла нужных слов.
Шпак заглядывал в лодку, восхищался уловом, рассеянно говорил с Петром Николаевичем о затонах, о рыбе, о жаркой погоде, а сам следил за каждым движением Даши и Маринки.
- Ивана Александровича что-то не видно, - сказал Петр Николаевич, вываливая из сачка на примятую траву прыгающую рыбу.
- Господин Степанов охотится, - кривя губы в насмешливой улыбке, объяснил Шпак.
- А-а! - Петр Николаевич прыгнул в лодку и взялся за весло.
- Позвольте, надо же уплатить! - крикнул Шпак и торопливо полез в карман.
- Ничего не надо! Со свежего улова у рыбаков не полагается... Да и улов сегодня добрый. Всем хватит на праздник, - скупо улыбаясь, ответил Петр Николаевич и сильным движением оттолкнул лодку от берега.
- Нате вот еще! - крикнула Маринка и бросила под ноги оторопевшей Даше крупного судака. - Микешке передайте! От меня!
Опираясь на лопатку, она стояла на корме и улыбалась странно-печальной улыбкой, словно ей не хотелось уезжать от растерявшейся девушки и жалко было оставлять ее на берегу вместе со Шпаком.
- Вот вы теперь во всем и убедились, милая капризница, - отшвыривая от воды трепыхающегося судака, после напряженного молчания назидательно проговорил Шпак.
- Петр Эммануилович! Последний раз прошу: оставьте меня! Я ведь тоже могу быть колючей! - выкрикнула Даша. Светлые глаза ее сухо и недобро поблескивали.
Крадучись, словно из-под земли, из кустов вырос Кирьяк. Покосившись на Шпака, он почесал волосатую грудь. Увидев рыбу, наклонился умиленно и оживленно с прибаутками заговорил:
- Прелесть-то какая божеская! Окунечки-судачечки, язи-князи! Дашенька, молодочка, тащи-ка ножичек повострее, я их, миленьких, потрошить начну, да такую щербицу сварганю, вовек не забудете. Господин хороший, Петр Эммануилыч, тебя там хозяин зовет. Давно уже кличет... Доложи-ка ему, голубю, что, мол, Кирьяк начинает уху готовить. Ну и уха же будет!
Шпак повернулся и ушел в кусты.
- Щиплет все он тебя, молодочку, - подняв на Дашу красные, заспанные глаза, продолжал Кирьяк. Даша не ответила. - Ты уж прости меня. Я тут неподалеку лежал. Сам сплю, а уши все слышат. Такой уж у меня подлый сон. Этот ястребок кровожадный живую ощиплет и глазом не моргнет... Не поддавайся, молодочка, ему и Зинаиде, хозяйке своей, не поддавайся. Она змея! Да что тебе говорить-то, сама понимаешь... Ох, змея! Мне уж с ней, наверное, по гроб жизни не расстаться, сам дьявол связал. Умойся-ка холодненькой водицей, освежись. Аль вон отойди в сторонку да выкупайся. Жара!
Даша смочила голову водой и, приложив на лоб сырой платок, села под куст, слушая монотонную, ласкающую ухо речь Кирьяка. Он всегда говорил обнаженно, грубо и просто.
- Я бы тебе про эту кралечку многое рассказал, да не желаю душу твою тревожить. Если бы этот беркут-хищник захотел тебя под куст повалить, я бы его в плесе выкупал да поглыбже место нашел... Тебя-то я, молодочка, еще махонькой знаю. Жалко мне тебя, ей-богу, жалко! Самого себя тоже жалко. Рассказать про муку мою некому. Старею вот и кругом один; подлостей в жизни тоже немало натворил. Ладно, за то я перед богом отвечу. Под старость-то и доброе дело хочется сделать, и сделаю.
Кирьяк умолк и задумался.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ