Знак

– Попробуй снова, – вымолвил Акос.

Именно так он говорил всегда, когда я теряла терпение. «Попробуй снова». Мне хотелось его ударить.

Уже несколько недель мы каждый вечер приходили в провизорскую, где Акос учил меня готовить отвар из тихоцветов. Здесь было тепло и спокойно, побулькивала кипящая вода, тихонько постукивал нож о разделочную доску. Кровать Акоса была аккуратно застелена, выцветшие простыни туго обтягивали матрас. Он спал без подушки, зашвыривая ее в угол, где она собирала пыль.

Ледоцвет полагалось резать особым манером: тихоцветы требовалось ухитриться расплющить, цветы ревности – нарезать так, чтобы порошок не разлетелся в стороны, а лист гарвы – освободить от мякоти, оставив лишь твердые, волокнистые прожилки, и только потом – оторвать от стебля.

– Дергай не сильно, но и не слабо, – пояснял Акос, пока я наблюдала за его действиями.

С ножом я обращаться умела, но мне не хватало терпения и аккуратности, а мой нюх оставлял желать лучшего. Зато в спортзале мы менялись ролями. Акоса бесило, когда я принималась читать ему лекции по теории сражения и философии, которую считала основой основ. Он был быстр и ловок при проведении контактных приемов, но безрассуден и не склонен изучать противника. Зато когда мы касались друг друга, я лучше справлялась с болью.

Я провела кончиком ножа по следующему лепестку, он сразу развернулся и распрямился. Я довольно хмыкнула. Наши с Акосом плечи соприкоснулись, и я отшатнулась. У меня не было привычки к прикосновениям, и я сомневалась в том, что когда-нибудь ее приобрету.

– Неплохо, – похвалил Акос, опуская в воду пучок сухих листьев гарвы. – Теперь повтори это сто раз, и сама не заметишь, как научишься.

– Всего-то? Было бы о чем говорить, – я украдкой покосилась на Акоса, но тот не стал ни закатывать глаза, ни огрызаться.

Он просто слегка улыбнулся.

– Долг платежом красен. Сто лепестков тихоцвета за сто отжиманий.

– Когда-нибудь ты меня еще за них поблагодаришь, – я указала на его мускулы испачканным в соке тихоцвета ножом.

– Я?.. Поблагодарю Ноавека?.. Никогда.

В моей шутке, конечно, была доля правды. Я – Ноавек, он – Керезет. Я – хозяйка, он – пленник. Кажущаяся легкость нашего общения балансировала на игнорировании этих фактов.

Наши улыбки мигом исчезли, мы вернулись к занятиям.

Когда я уже расправилась с четырьмя цветками, – оставалось каких-то девяносто шесть! – в коридоре послышались шаги, быстрые и решительные, совсем не похожие на вальяжную походку стражников. Я отложила нож и стянула перчатки.

– Что случилось? – спросил Акос.

– Сюда идут. Нельзя, чтобы кто-то пронюхал, чем мы занимаемся.

Акос не успел спросить – почему. Дверь распахнулась, в комнату ввалился Вас, за ним следом – какой-то юноша. Я узнала троюродного племянника Васа Йорека Кузара, сына Сузао. Смуглый парень был невысок, худ, с жиденькой бороденкой на подбородке. Я почти не знала Йорека. Он решил не идти по стопам отца и не пожелал становиться ни солдатом, ни переводчиком, чем вызвал подозрительное недовольство Ризека. С точки зрения моего брата, любой, кто не рвался сломя голову к нему на службу, выглядел подозрительно.

Йорек поклонился, приветствуя меня. Я едва обратила на него внимание. При одном взгляде на Васа чернильные тени под моей кожей набрякли болью. Заложив руки за спину, Вас с интересом оглядел провизорскую. Внимательно уставился на испачканные зеленым соком пальцы Акоса и на тигель, булькающий на горелке.

– Что привело тебя к нам в дом, Кузар? – спросила я Йорека, прежде чем Вас раскрыл рот. – Неужто решил навестить своего троюродного дядюшку? Не могу представить человека, которому подобный визит доставил бы удовольствие.

Йорек переводил взгляд с неприязненно смотрящего Васа на меня, а потом – на Акоса. Ну а сам Акос упорно рассматривал свои пальцы, вцепившиеся в край столешницы. А парень сильно занервничал с появлением Васа. Мускулы на руках вздулись, натянув ткань рубашки.

– Мой отец прибыл на встречу с владыкой, – ответил Йорек. – Он заявил, что пока будет общаться с Ризеком, Вас сумеет вправить мне мозги и наставить на путь истинный.

– Ну и как успехи? – засмеялась я.

– Кайра обладает множеством полезных достоинств, но «разум» в их число не входит, – изрек Вас. – На твоем месте, Йорек, я бы не доверял мнению Кайры обо мне.

– Я, конечно, в восторге от нашей милой болтовни, Вас, – оборвала его я, – но почему бы тебе не перейти к делу?

– Что это вы тут химичите? Обезболивающее? Я думал, что твое лучшее лекарство – потные лапы Керезета, – ухмыльнулся Вас.

– Что тебе надо? – сухо повторила я.

– Полагаю, моя госпожа помнит, что завтра начинается Празднование Побывки. Риз желает, чтобы его сестра была рядом с ним на открытии боев. Прежде чем ты откажешься, он просил меня напомнить тебе, что Керезет был передан тебе еще и для того, чтобы ты могла вернуться в строй и посещать публичные мероприятия.

Бои на арене. Я отказывалась посещать их уже много сезонов, ссылаясь на плохое самочувствие, хотя в действительности просто не желала смотреть, как люди убивают друг друга из-за денег, мести или социального положения. Дуэль являлась законным и даже вполне респектабельным способом, но мне не хотелось приумножать картины насилия в собственной памяти. Один только вид оплывающего оскала Узула Зетсивиса чего стоил!

– Увы, я пока не готова «вернуться в строй», – ответила я. – Прошу прощения.

– Ладно. – Вас пожал плечами. – Тебе надо научить Керезета расслабляться, а то в следующий раз при встрече со мной он получит растяжение мышц.

Я оглянулась на Акоса, сгорбившегося над столом.

– Я обдумаю твой совет.

В тот же день в межпланетных новостях промелькнул сюжет, посвященный нашей планете. В частности, там сообщалось: «Видный шотетский заводчик фензу Узул Зетсивис найден мертвым в собственном особняке. Причиной смерти, по предварительным данным, является самоубийство через повешение». Субтитры на шотетском гласили: «Шотетский народ скорбит о безвременной кончине всеми любимого смотрителя фензу Узула Зетсивиса. Согласно расследованию, в его гибели виновны подлые тувенские убийцы, стремящиеся подорвать основы шотетской экономики». Ну, разумеется.

Субтитры всегда лгали, а изучать иностранные языки и знать правду было позволено лишь ближайшим сторонникам Ризека. На кого, как не на тувенцев, мой брат мог свалить смерть Узула? Не на себя же, в конце концов!

И не на меня.

Через несколько часов стражник принес записку.

Она гласила: «Помни о моем отце. Его смерть на твоей совести. Лети Зетсивис».

Ризек мог сколько угодно обвинять тувенцев, но дочь Узула понимала, кто убил ее отца. Я – Кайра Ноавек. Его кровь – на моих руках.

Мой токодар продолжал воздействовать на людей еще долго после того, как я снимала с очередного несчастного свою руку. И чем дольше длилось мое прикосновение, тем продолжительнее были последующие мучения, от которых мог спасти разве что тихоцвет. Но семья Зетсивисов была чересчур религиозна, чтобы прибегнуть к помощи тувенских зелий. Некоторые люди, поставленные перед выбором смерть или боль, выбирают смерть. Узул Зетсивис – верующий до мозга костей – оказался из их числа.

Я сожгла записку Лети и вырезала на своей руке знак в память об Узуле. Смазала свежую рану тушью из корня ковыль-травы. Порез защипал, а на глаза навернулись слезы. Я, не осмелившись полностью прочитать ритуальную молитву, только прошептала его имя.

Ночью мне приснился Узул. Я слышала его крики, видела налившиеся кровью глаза, вылезшие из орбит. Он гонялся за мной по лесу, освещенному мерцающими фензу, пока не загнал в пещеру, где уже поджидал Ризек, чьи зубы были острыми, как кинжалы.

Я проснулась от собственного крика – вся в поту и почувствовала руку Акоса на своем плече. Он низко склонялся надо мной, его волосы были взъерошены. Акос глядел на меня серьезно, настороженно и вопросительно.

– Я услышал твой крик, – произнес он.