Цивилизация

Обедаем мы в нашем лагере, разбитом неподалёку от здешней столицы Ликута, и за обеденным костром, который мы по установившейся уже армейской традиции делим с солдатами, в очередной раз подтверждается актуальность всех этих крестьянских нужд.

— Вот ты объясни мне, почтенный, для чего нужна вот эта ваша сложная система со сменой посевов? — допытывался у Курия, моего "дачного" соседа, в эту кампанию уже центуриона, молодой легионер — лузитан, судя по характерному акценту.

— Чтобы урожаи были побольше, — ответил сосед, — Ты разве не знаешь, что если на одном и том же поле из года в год сеять одно и то же, то урожаи всё хуже и хуже?

— Знаю, конечно. Вот и не понимаю, зачем запретили подсеку. Ведь при ней, дед рассказывал, такие урожаи получались, что пару лет потом можно было вообще ничего не делать — хватало на три года и так.

— А потом что?

— А потом — новый участок выжечь, с которого опять будет урожай на три года.

— А потом — ещё и ещё? И сколько таких участков нужно тогда на одну семью?

— Ну, дед рассказывал, что через пятнадцать лет можно снова первый участок выжигать и распахивать. Урожай, правда, будет уже не таким хорошим, как в первый раз, но на два года хватит точно. И на хлеб, и на кашу, и на пиво. Правда, оно мне не нравится, вино вкуснее, но главное — хватало даже на него.

— А теперь что, не хватает?

— Хватает и теперь, почтенный, но только на один год, и получается, что уже не через два года на третий, как раньше, а каждый год теперь работать надо. Так какой смысл работать больше, чтобы иметь столько же?

— А такой! Давай-ка мы с тобой теперь, Гилар, всё-таки посчитаем, сколько тебе нужно будет земельных наделов, чтобы жить так, как жили твои славные предки. Итак, ты говоришь, через пятнадцать лет можно уже возделывать ту же землю по второму кругу? Хорошо, пусть будет пятнадцать, — Курий изобразил на земле кончиком витиса полтора десятка чёрточек, — На три года, говоришь, хватит урожая? Хорошо, я зачёркиваю вот эти три черты, а ты загибай один палец. Это один надел. Ещё три — это второй. Ещё три — это третий. Ещё три — четвёртый. Теперь — смотри, у меня осталось только три незачёркнутых черты, и это — пятый надел. Пять наделов на одну семью, Гилар — где взять столько земли на все семьи, чтобы все они могли жить так, как жили твои предки? А при нашей системе — да, надо больше работать, но зато теперь с этих же пяти наделов кормится не одна, а уже целых пять семей. И заметь, не голодают при этом, как ты и сам признал. А чтобы земля не истощалась и продолжала давать хорошие урожаи, как раз и нужна смена посевов — на первый год пшеница, на второй ячмень, на третий — горох.

— От этого он и входит в наш паёк?

— А чем он тебе плох? Неужто не сытнее ячменной каши?

— Сытнее, но от него же всё время пердишь, как…

— Как Марул! — подсказал его сосед слева, и все у костра расхохотались, тыкая пальцем в одного, здоровенного детину, юмора явно не оценившего:

— А что я-то? Как что, так сразу я! Ну да, пержу, так один я, что ли, пержу? Ты, что ли, не пердишь?

— И я пержу, и все пердят, но все просто пердят, а вот ты, Марул, как пёрднешь среди ночи в палатке, так всё равно, что насрёшь, — и снова все у костра рассмеялись, — А мы нюхаем потом твои газы весь остаток ночи.

— Я сам их, что ли, не нюхаю вместе с вами?

— Так ты ж СВОЙ пердёж нюхаешь, а мы — ТВОЙ. Есть разница?

— Вы хотя бы перед учениями не вздумайте его горохом кормить! — донеслось от соседнего костра, — Если он опять пропердится внутри "черепахи", как в тот раз, мы строя уже не удержим! — тут уж загоготали у всех ближайших костров.

— И вообще, укладывайте-ка лучше вашего пердуна спать у лагерных ворот! — посоветовали другие соседи, — Тогда там и караул можно будет не выставлять — никакой враг не подберётся! — самый же прикол в том, что шутят бойцы на тему пердёжных газов, сидя у обеденных костров и с аппетитом уплетая свои пайковые порции варева, и одно другому абсолютно не мешает, и мы с Володей, переглянувшись, тоже прикалываемся — совсем как в нашей современной армии. Наверное, только в солдатской среде подобное и возможно, когда приколы — сами по себе, а жратва — сама по себе, и никому даже в башку не придёт смешивать их в одну кучу. И хотя сам солдат не вечен и у каждого народа свой, солдатский юмор — он из категории вечных и интернациональных…

— Ну и зачем тогда нужны такие страдания? — съязвил молодой лузитан.

— От пердежа никто ещё пока не умер, — хмыкнул Курий, — А вот от голода…

— Так нет же голода.

— Не соблаговолишь ли ты, досточтимый, объяснить моему солдату так, как ты уже объяснял всё это мне? — попросил сосед меня, — Я хоть и понял всё, но так хорошо не объясню ему.

— Ну, отчего ж не объяснить, раз человеку интересно? — в конце концов, мы ведь для того и делим в военном походе трапезу с бойцами, чтоб и в неформальной обстановке "вне строя" с ними пообщаться, поддерживая тем самым единство народа-войска, — Итак, Гилар, почтенный Курий уже показал тебе, что для жизни "как раньше жили и не тужили" ты должен иметь не один, а пять наделов земли. Ты их имеешь?

— Нет, досточтимый, но земля-то ведь ещё есть.

— Да, ПОКА ещё есть. Но скажи-ка мне, Гилар, ты единственный сын у твоего отца или у него есть ещё сыновья?

— У меня есть ещё младший брат и две сестры.

— Ну, сёстры не в счёт, они в другие семьи замуж выйдут, а вот с твоим братом вас у вашего отца двое. Один из вас останется с отцом и унаследует его землю, а второй должен землю получить.

— Так я уже получил.

— Но один надел, а не пять. А представь себе, если пять, и ты ведь не один такой в вашей общине, и каждому из вас таких по пять наделов дай — хватит земли?

— Ну, не знаю, досточтимый. Хотя, если бы из Бетики новые турдетаны не шли и землю не получали, ну и ещё… гм…

— И ещё если бы некоторые "досточтимые" не захапали себе земли по двадцать, а то и по тридцать наделов, то тогда точно хватило бы? — закончил я за него, ухмыляясь.

— Ну… гм…

— Вне строя мне правда в глаза не колет, так что говори смело, что думаешь.

— Ну, это в самом деле как-то не очень…

— Хорошо, допустим, разделили на крестьянские наделы и наши латифундии. Из моей оссонобской — даже тридцать пять наделов получится. Если по пять наделов на одну семью, то пять по справедливости остаётся мне, а тридцать у меня должна забрать деревня почтенного Курия, которая со мной соседствует.

— Ну, не тридцать, досточтимый — ты ведь вождь, а вождю и полагается больше.

— Забудь о вождях, Гилар. Считаем, что нет никаких вождей, и всем положена равная доля. Тридцать наделов, если по пять на семью — это шесть новых крестьянских семей. А у почтенного Курия три сына — один его землю наследует, двум другим уже надо где-то её брать. Если у меня и по пять наделов, то после них её остаётся только на четыре семьи. Курий, у твоих соседей в деревне по сколько сыновей?

— Так мы ж разве лузитаны, досточтимый?

— А чем вы хуже их? Если им по пять, то по справедливости тогда и вам по пять. И тебе, и твоим соседям, и вашим сыновьям, и всей деревне.

— Да какое там всей деревне! Если по пять наделов, так твоей земли тогда и на нас с соседями не хватит. А во всей деревне — больше сотни семей, и почти у всех есть младшие сыновья. Даже по одному наделу твоей земли на всех не хватит…

— Вот именно. А ты, Гилар, сколько сыновей собираешься иметь?

— Ну, двух или трёх точно хотелось бы, но вот с землёй… В общем, я понял…

— Что лучше уж пердеть, чем голодать? — конкретизировал центурион, отчего от всех ближайших костров донёсся хохот.

— И мёрзнуть в лагерной палатке, если придётся воевать и зимой, — добавил я, — А пердёжные газы согреют в ней воздух, и будет теплее, — бойцы у костров снова дружно загоготали, держась за животы.

— Дед рассказывал мне, что во времена молодости его деда зимы были гораздо холоднее, чем сейчас, — припомнил Гилар.