Цивилизация

Так это самый вопиющий случай, поскольку целого города-крепости касался в условиях внешней войны как-никак, а сколько было случаев беспредела выряженной под опричников обыкновенной уголовной шантрапы внутри страны, с которой никто не смел препираться, потому как полный звиздец придёт, если они, не дай бог, вдруг настоящими опричниками окажутся? Царь ведь и после того случая с Изборском — ну, расследование он там на следующий год какое-то провёл, виновных каких-то в "измене", ясный хрен, нашёл и казнил, чтоб другим неповадно было, а что неповадно-то? Полномочия-то ведь чрезвычайные у опричников как были, так и оставались вплоть до полной отмены самой Опричнины, а служебных ксив, те полномочия подтверждавших, как не было до того, так не появилось и после. Непосильная для тех времён задача? Монету свою многотысячными тиражами чеканить посильно, а жетоны типа современных полицейских уже непосильно? Монголы за триста с лишним лет до того с этой задачей как-то справлялись. Та "басма", которую предъявлял татарский посол или баскак, и тот "ярлык", который князь получал от хана на своё княжение — это не что иное, как обыкновенная монгольская пайцза. Они бывали самого разного достоинства, дававшего своим обладателям самые разные уровни полномочий, и те из них, что давали большую власть, чеканились из-под одного и того же штампа и были строго одинаковыми, что и обеспечивало трудность их подделки. Так что и техническая возможность у Ивана Грозного заведомо имелась, и сама идея служебного жетона была прекрасно известна поболе трёх столетий, и уж он-то, прекрасно для своего времени образованный и не раз сам татарских послов принимавший, не знать о татарских "басмах" и "ярлыках" в принципе не мог, вот только не нашлось у государя-самодержца желания элементарный порядок в стране обеспечить, а нашлось совсем другое желание — "вертикаль" выстроить, зашугав подданных своими беспредельщиками до беспамятства и до дрожи в коленках. Водится такое за некоторыми особо властолюбивыми деятелями.

Самое занятное, что поддедать ту монгольскую пайцзу было технически вполне возможно, если задаться такой целью во что бы то ни стало из спортивного интереса. Но это по тем временам была работа для весьма незаурядного ювелира, которых было не так уж и много, и все они были наперечёт, а работа ведь ручная, и у каждого из них в ней свой характерный "почерк", которого от знатока не скроешь, а настоящих пайцз такого уровня полномочий, ради которого имело бы смысл заморачиваться, тоже ведь на руках немного, и все их законные обладатели тоже известны, так что и мошеннику спалиться на подделке — раз плюнуть, и мастеру золотые руки от соучастия в мошенничестве не отвертеться, на "незнание" сославшись, и секир-башка по "Ясе" положена за это им обоим — даже и не за конкретную величину конкретного ущерба, а за сам факт. Преступлений, связанных так или иначе с обманом доверившегося, монголы не прощали, и масштаб обмана значения не имел — ну, на конкретном способе казни только мог сказаться, поскольку способа "Яса" не оговаривала, оставляя его на усмотрение обычая или выносящего приговор судьи. И если вероятность палева на подделке пайцзы низкого ранга была ниже, то риск-то ведь башкой один хрен оставался, а ради мизерных выгод башкой рисковать — это ж совсем отморзком надо быть, а таких ведь тоже немного, и они тоже все наперечёт. Все эти факторы, вместе и в комплексе обеспечивающие практическую трудноподделываемость аналогичного той пайцзе жетона-ксивы, вполне могли быть при желании задействованы и во времена Ивана Грозного. Естественно, будут они действовать и у нас, только у нас служебный жетон ещё и чисто технически подделать будет сложнее, потому как благодаря электроэрозии у нас и качество чеканки будет повыше, и образцы настоящих для сверки во всех сомнительных случаях будут доступны к ознакомлению, и индивидуальные номера, проверяемые легко и быстро — легче будет настоящий жетон законно получить, чем убедительно его подделать и не спалиться с соответствующими последствиями для собственной тушки…

Ладья добуксировала нас до бухточки — не до портовой гавани финикийской Лакобриги, а до небольшой рыбацкой местных кониев, более подходящей для наших не подлежащих широкой огласке экспериментов. Рыбаки — народ простой как три копейки, а доходы в захолустье небогатые, и возможность регулярного "левого" заработка ценится.

— Как обычно, — напомнил я хозяину ладьи, отсчитывая честно заработанные им и его командой монеты, и тот понимающе кивнул — не первый уже раз с нами работает и знает, что цена хорошего улова за два удачных дня, полученная за полудневной рейс, уж всяко не за болтовню с кем попало платится.

— В море бывают миражи, досточтимый, — ответил моряк, — И если мне и моим людям что-то померещилось, то это — померещилось.

Наша матросня и рацию, и свёрнутую заранее антенну, и багдадские батареи уложила в ящик, закрыла от лишних глаз крышкой и поставила на носилки, в которых и вынесла с лодки на берег, а там уже запряжённая ишаком тележка всего этого хозяйства дожидается, на которую его и погрузили. Саму лодку заперли на цепь у причала, накрыв её прямой руль как бы невзначай свёрнутой в несколько слоёв рыбацкой сетью. Местных этим, конечно, хрен нагребёшь, но они и так давно в курсах скормленной им в первый же день официозной версии — что этот руль скопирован с подсмотренного у каких-то чужих купцов в африканском Могадоре, а здесь испытывается на предмет того, стоит ли его на своих новых кораблях внедрять или те же яйца, только в профиль. Учитывая, что версия содержит немалую долю правды — как раз ту, которую скрыть один хрен невозможно, её схавали без особых сомнений. А то, что столичные шишки к заморским новинкам интерес проявляют, не удивительно. Их собственный вождь на праздники в карфагенский плащ из фальшивого пурпура принарядиться любит и греческую махайру вместо фалькаты носит, его жена карфагенское же стеклянное ожерелье и массилийские браслеты по поводу и без повода носит, а тут столичные — как же им без столичных-то понтов? Эти вот заморским лодочным рулём заморочились, и хрен их знает, чем им традиционные рулевые вёсла не угодили, но раз вреда от их чудачества никому нет, а за помощь в своих затеях они щедро платят, то почему бы и не помочь? И что в тайне свой руль держат, тоже понятно — понты ведь как раз в том, что только у них такой есть и больше ни у кого, а если и другие себе тоже такие же сделают, то какие же это тогда понты? Их вождь потому и носит эту свою заморскую махайру, что ни у кого в их деревне больше такой нет, а были бы такие же ещё у нескольких — он бы ещё что-нибудь заморское себе заказал, чего ни у кого больше нет. Кто богато живёт — все такие, и нечему тут удивляться.

Обсуждаем с Володей и Серёгой испытания нашей экспериментальной рации, прикидываем хрен к носу, в каком виде должен быть уже серийный образец, чем от него новый ламповый радиотелефон должен отличаться и какой триод нужен на стационарные наземные радиостанции, с которых связь и с кораблями будет вестись, и с колониями. И тут справа, из-за небольшого мыса, грохот доносится и бабий визг. Мы туда, а там девки Аглеи, будущие гетеры — мокрые, явно только что из воды, а перешуганы так, что даже и накинуть на себя чего-нибудь не сообразили, то бишь одеты исключительно в загар. Ну и объяснить ни хрена толком не могут, только на воду пальцами показывают. Мы с Володей переглядываемся, возникает подозрение, гляжу на гребень обрывающейся к берегу скалы и вижу солнечный блик явно на стекле. Прикидываем со спецназером высоту, расстояние, уже понимаем, что именно произошло, но ещё не понимаем, как именно. В смысле, ясно уже, что пацанва петарду в воде рванула, понятно даже, какую именно модель, но как на такое расстояние запульнуть ухитрились? Ничего, сейчас сами всё расскажут, млять!

Поймали мы их там, где и ожидали — там только одна нормальная тропа с той скалы и была, так что больше им оттуда ретироваться было и некуда. Подзатыльники, и не просто подзатыльники, а добротные затрещины я роздал им молча. После этого я отобрал у Волния трубу и объявил, что теперь до самого отъёзда они её больше не увидят, и это их расстроило явно посильнее затрещин.