Цивилизация

— Ну, как тебе сказать-то? — возражения типа "да тут и старик Алоизыч нервно курит в сторонке" вертелись у меня в башке, но глянул я на саванну с лесными рощами и разнообразной живностью, какой в наше время севернее экватора вне зоопарков, небось, уже и не встретишь, глянул на галерейный лес у НЕПЕРЕСЫХАЮЩЕЙ речушки, потом представил себе на её месте вади, на месте саванны — голые барханы с вараном в тени облезлого кустика, парой скорпионов и одиноким бедуином на верблюде вдали, и как-то улетучились куда-то все мои возражения, — Наверное, ты прав…

В общем, дообсуждались мы в конце концов в этой экскурсии до таких планов по "новому порядку" на западе Сахары, что наверное, с нас бы и в самом деле прихренел один ефрейтор и очень неплохой художник-пейзажист, и хвала богам, что по-русски хрен кто посторонний вокруг нас понимает. И финикам-то наши соображения едва ли шибко понравились бы, потому как и берберы для финикийских городов — тоже подарок ещё тот, и как неровно дышат карфагеняне к нумидийцам Масиниссы после их захватов, набегов и бесчинств, здесь тоже наслышаны — по сравнению с этим ещё не почувствовавшие себя силой и не начавшие наглеть сверх меры негры представляются пока куда меньшим злом. А уж о самих неграх и говорить нечего — если бы вдруг прознали, что мы тут в отношении их потомков обмозговываем, так весьма неуютно бы нам тут пришлось. Дикари — они и так-то весьма обидчивы, когда их против шёрстки ненароком, а уж когда и более веская причина имеется, то и вовсе туши свет, сливай воду, если пулемёта нет.

К счастью, ни о чём таком тутошние черномазые и не подозревают. Некоторые из них — городские, конечно, а не из окрестных деревень — так даже и работать пробуют, особенно в городе, точнее — в порту. Ну, грузчиков-то портовых, как и прочую основную массу всевозможных разнорабочих, то бишь "подай-принеси" и "раз-два-взяли" в расчёт не берём, потому как это рабы в основном, которых никто не спрашивает, чего они хотят, а просто погоняют тростью или плетью. Но вот кто нас изрядно позабавил — не в самом порту, конечно, а неподалёку — так это негры-рыбаки. Не все чистопородные, половина мулаты, ну так оно и понятно — не всем же незаконными отпрысками шишек тутошних быть, чтобы на непыльную работу претендовать, но факт тот, что ни одного "белого", то бишь финикийца или бербера мы среди них так и не увидели. Это ж вдуматься только — негры-рыбаки в ФИНИКИЙСКОМ городе! Рыбачат они, конечно, не по-финикийски, а на свой манер. Рыбы полно, и как мы заметили, здесь водится и промышляющий её тюлень — кажется, абсолютно такой же, как и в Средиземноморье. Так тюлени за рыбой гоняются, та аж из воды от них выпрыгивает, а черномазые, войдя в воду кто по пояс, а кто и по плечи, дубасят ту рыбу увесистыми дрынами. При случае, конечно, и тюленя прибьют, если тот зазевается. Хороший признак, кстати, эти тюлени. При нашей кратковременной первой высадке на Сант-Антане и Сан-Висенти мы их там не увидели, но мы ведь тогда толком архипелаг и не исследовали, так что шансы найти их там представляются теперь неплохими. А тюлени — это ведь ворвань для полудизелей. Гораздо более традиционно выглядят те, что ловят рыбу сетями, но как раз они-то и заставляют призадуматься — не на гаулах ведь ни разу, пускай и малых, а вообще на утлых долблёнках, которые хорошей волне захлестнуть или опрокинуть — раз плюнуть, но уже освоились и ни хрена не боятся, а вот финикийских малых рыбацких гаул совсем негусто, и похоже на то, что вытесняют черномазые фиников уже и в сугубо морской экологической нише. Симптоматично…

Собственно, наш коллега по древесным закупкам и гид Катунмелек как раз об этом и говорит, и что тут возразишь? Нам всё это даже резче в глаза бросается, чем ему самому, поскольку он это из года в год наблюдает, и его глаз в немалой степени замылен, да и что за год-то заметно изменится, а мы видим впервые — не абстрактный финикийский город, которых насмотрелись уже достаточно, а вот именно такой, с хорошо заметным негритянским засильем, и картина маслом вырисовывается перед носом впечатляющая. А здешние финики не только всё это наблюдают и уж всяко не со стороны, они тут живут и во всём этом варятся. И не знаю, что себе думают те, кто живёт под защитой городских стен цитадели и пока ещё лояльной чернокожей стражи, там мы не гостили и их тамошних настроений не выспрашивали, а вот тут, вне стен, многим финикам из простонародья уже не на шутку тревожно и неуютно.

— Эти дикари размножаются как саранча! — жаловалась вечером Кама, весёлая и разбитная дочка владельца постоялого двора, где мы остановились на время пребывания в Керне, — От них и так уже не продохнуть, по улице пройти нельзя так, чтобы на чёрных не наткнуться, от их шума покоя нет, колотят и колотят в свои барабаны! — отдалённая дробь тамтамов в самом деле слышна, хоть и не настолько, чтобы так уж раздражать, но то меня, приезжего на время, а у здешних фиников их дробь порождает нехорошие ассоциации, — Я их ненавижу! Видел бы ты только, что у нас здесь в праздник Астарты происходит! Эти чумазые и вонючие бабуины давно знают о наших обычаях и нагло пользуются ими! Они стекаются отовсюду и проникают во двор святилища первыми, и куда от них деваться?! Хвала Астарте, уберёгшей меня от самого худшего, но одна из моих подруг подцепила от них скверную болезнь, а другой пришлось делать выкидыш, чтобы не вынашивать и не рожать от гнусной черномазой обезьяны! — самое забавное тут то, что и в ней самой, если повнимательнее приглядеться, небольшая негроидная примесь видна, — А что ей ещё было делать? Кто её с чёрным ублюдком на руках замуж возьмёт кроме той обезьяны, что ей его и сделала? Больно нужно ей такое счастье! И так-то нормальные женихи от неё теперь морщатся и нос воротят! А на хорошее приданое заработать…

Я ведь ещё одного важного момента не упомянул. Храмов как таковых в Керне нет. Есть только стелы с барельефом божества и алтарём, окружённые двориком, и такое святилище здесь даже у Мелькарта, самого почитаемого как-никак западными финиками, сам Гибралтарский пролив — и тот евонными столбами прозван, так что не положено здесь настоящего храма и Астарте, а обычаев-то ведь архаичных никто не отменял. Это в Гадесе или в Карфагене вольнодумство вроде замены служения богине звиздой просто денежным пожертвованием в порядке вещей, но чем глуше и захолустнее дыра, тем крепче в ней за седую старину держаться принято, и никого не гребёт, во что встаёт людям соблюдение святоотеческой традиции. Храма-то как закрытого здания нет, как не было его и у далёких предков, и стало быть, финикиянкам здешним прямо у открытого алтаря, на виду у всей толпы, звиздой Астарту ублажать приходится, и если какой из них не очень-то повезло с "помощником", так это на глазах у кучи народу происходит, а языки-то ведь без костей, и уже на следующий день весь город обо всех подробностях в курсах, да ещё и, как водится, в "стандартные" три раза преувеличенных. И хотя — как в давней карфагенской колонии — здесь сохраняется и давний карфагенский обычай, давно похеренный в самом Карфагене, не считать предосудительным, если баба передком на приданое себе зарабатывает, сам факт того, что "оно таки было" — это одно, а вот когда в конкретную невесту полгорода тычет пальцами и рассказывает в подробностях, как именно это конкретно у неё было — это уже совсем другое. Такого старинный карфагенский обычай не предусматривал, да и не мог предусматривать в принципе, поскольку в Карфагене и в те времена нормальный храм Астарты имелся, в котором всё это дело втихаря происходило — все обо всём знали "в общем", но никто посторонний не видел конкретики. Конфуз, короче говоря, самый натуральный для молодых финикиянок Керны из этого обычая проистекает, но традиция есть традиция, и даже думать о её пересмотре — святотатство.

— Дочери больших и уважаемых людей с женихами приходят, за руки держась, и им, как и их женихам за них, после служения Астарте в её праздник стыдиться нечего, — Кама плавно переехала на обличение социальной несправедливости в одном отдельно взятом городе, — А когда мы с нашими женихами тоже хотим сделать так же, верховная жрица говорит нам, что это неугодно Астарте. Те, богатые и знатные, тратят ту милость богов, которую унаследовали от своих благочестивых предков, но им есть что тратить, а нам — нечего, мы должны эту милость заслужить своим благочестием, и тогда она зачтётся нашим потомкам. Вот только старшая сестра той моей подруги, что подцепила скверную болезнь, после трёх выкидышей не может больше рожать, и кому зачлось её благочестие?