Ходили мы походами (сборник)

Среди рассказов У., как вспоминал позже Городинский, было много историй о разных конфликтах, даже драках. Аркадий подробно излагал и анализировал обстоятельства. Уступку оппоненту он понимал как слабость. Отсюда вытекало и все остальное. При этом У, был человеком совсем не кровожадным, просто собственное достоинство видел масштабно, без самоиронии.

Городинский считал, что важную роль в характере У. играло полуеврейское происхождение, хотя сам Аркадий упорно утверждал обратное. Еврейские гены никогда не были ему помехой. В доказательство Аркадий показал Городинскому паспорт, где был записан именно евреем. Как бы из чистого упрямства, так как имел возможность выбора. Сами евреи его своим как раз не считали. Матушка У. была русской. Собственный выбор У. сделал вопреки расовой биологии. И никогда не жалел. У. умел добиваться своего. После окончания института он несколько лет скитался по стране, пересек ее всю с запада на восток, забирался в самую глухомань, однажды выполз самостоятельно из золотой шахты, где его забыл коварный напарник. Обо всех этих похождениях свидетельствовали дневники с многочисленными рисунками. Городинский считал, что У. рожден первопроходцем и мается, сам того не сознавая, от неприкаянности. Должно быть, и архитектором У. стал потому, что искал для себя материал потверже. О женщинах, учитывая близость потери жены, почти не говорили. Но легко можно было представить, женщины любили Аркадия щедро. А он пока строил памятник.

Однажды, возвращаясь после занятий, встретили знакомого поэта. Ясно, что Городинский, который знал всех и каждого, и с поэтом был знаком более близко. Время от времени на поэта накатывали волны тяжелой меланхолии. Выбираясь из-под них, он двигался по земле осторожно, как моряк после долгого плавания. Врачи рекомендовали заниматься спортом. Теперь он прогуливался по парку в районе метро с ракеткой для бадминтона.

– Сыграем? – Предложил поэт Городинскому.

– А ракетка?

– У каждого своя. Но можно по очереди.

– Где мы сейчас вторую возьмем?

– А-а… – мрачно задумался поэт.

– И волан…

– Волан?

– Ну, да. Играть чем.

– Я не подумал. – Признался поэт. – Поехали ко мне. Если не хотите играть.

– Мы хотим. – Вставил Городинский.

– Водочки выпьем. У меня есть.

Знакомство с У. поэт объяснил Городинскому так: – Халтуру в редакции дали. Он пожарную часть строил. Его проект. Я был на открытии. Характер у него трудный… А у кого легкий? – Тут поэт, видно, задумался о себе. – Но люди с ним работают, довольны. Я брал интервью. – Поэт затих. Еще до встречи он искал трудную рифму, теперь она была где-то рядом.

Летние занятия закончились, зал прикрыли недовольные хозяева, и Городинский не виделся с У. почти год. Но вот позвонила старинная знакомая, следы ее Городинский давно потерял, знал только, что живет с мужем в Германии. Теперь нашлась сама. Знакомая была напоминанием о давнем счастливом времени, когда они вместе учились в аспирантуре. Она по праву генеральской дочери, а Городинский заочно. Тогда он пытался внедрить новый метод преподавания литературы в школе. Никто из них в педагогической науке так и не преуспел. Судьба Городинского нам уже известна, а знакомая отбыла в Германию к месту службы мужа. Пожертвовала ради него научной карьерой. Но несколько неслучайных воспоминаний о том невообразимо давнем времени Городинский сохранил. Романтическая прогулка после новогоднего вечера на кафедре, крупный снег, летящий на свет фонарей, гулкая тишина ее подъезда. Запомнилось, черт возьми, сразу на всю жизнь, отдельно от всего прочего. Короче, Городинский был сейчас взволнован.

– Я у Аркаши У. твой телефон узнала. – Пояснила знакомая. – С ним Алка Белякова встречается. Ой, я тут такое натворила.

– Ты разве не в Германии?

– Я разошлась давно. Ты не знаешь?

Городинский, действительно, не знал и почувствовал себя почему-то задетым.

– Я Аркадию сказала, что в аспирантуре с тобой училась.

– Причем здесь это?

– Как при чем? Аркадий с Алкой встречаются уже два месяца.

– Послушай, я этого Аркадия год не видел и еще не соскучился. Ты лучше о себе расскажи.

– Не перебивай. Вечно у тебя привычка перебивать. Ты слушай. Прихожу я к Алке. Там этот Аркадий. Интересный такой. И мы тебя вспомнили. Чего, спрашивается?

– Действительно. – Поддакнул Городинский.

– Я сказала, что училась с тобой в аспирантуре, а Алка сказала, что я ее лучшая школьная подруга. А Аркадий говорит: позвольте, я ничего не понимаю.

– Я тоже не понимаю.

– Что тут непонятного, балда. Алка ему сказала, что она моложе на восемь лет. Ты бы ее видел. Ей больше тридцати вообще никто не даст. Она так ему и сказала. А теперь ревет и требует, чтобы я тебе звонила.

– Ты извини, – сказал Городинский. – Я последнее время что-то плохо соображаю.

– Ой, ты, действительно, тупица. Этот твой Аркадий высчитал ее возраст. Смотри. Со мной она в школе училась. Так? А я с тобой в аспирантуре. Аркадий так и говорит – Позвольте, как это может быть, если Городинский моего возраста. Ты понял?

– Ну, пусть правду скажет.

– Нельзя. Он ее бросит. Она этого не переживет.

– Он ей памятник поставит.

– Ой, он ее уже лепит.

– Вот видишь. Пусть не расстраивается.

– Брось свои шуточки. Мы с Алкой уже все решили. Когда он будет тебе звонить…

– Не будет он звонить.

– Нет, будет. Он сказал. Так вот. Ты должен сказать, что до аспирантуры ты еще работал десять лет, а я сразу поступила. Тогда все сойдется.

– Не буду я врать, – возмутился Городинский. – Он может ее паспорт взять и там посмотреть.

– Паспорт – это наше дело.

– Не хочу я.

– А я думала, для меня ты мог бы. – Ответила трубка после долгого молчания.

Казалось бы, действительно, почему не соврать, если от этого зависит блаженство влюбленных. Святое дело. Но при всей уступчивости женщинам, Городинский мялся и никак не мог решить, что делать, если позвонит настырный У. Это не тот человек, который простит ему обман. Обида. Да, и вообще. Зачем? Пустяковая, казалось бы, история выбила Городинского из равновесия. Несколько дней он с опаской подходил к телефону. Но Аркадий пока не звонил. Решение было принято благодаря дополнительному обстоятельству, которое сейчас никак нельзя было назвать случайным.

Городинский зашел к знакомой, скульптору. Та работала одна, затворницей. Мир ее был особый, населенный библейскими персонажами и животными. Мир требовал полного поглощения. Скульпторша расхаживала по мастерской в старых джинсах и перемазанной глиной тельняшке, жаловалась на головную боль.

– Был банкет по случаю открытия новой гостиницы и ресторана, – рассказывала она Городинскому. – Я делала в вестибюле скульптурную стенку. Вы знаете, как я эти банкеты не люблю. Не пошла. Так архитектор специально за мной заехал на следующий день, отвез в этот ресторан. И мы вдвоем отметили.

– А кто архитектор? – Безразлично поинтересовался Городинский.

– Аркадий У. И вы знаете, мы выпили за вечер бутылку коньяка. На равных. – Добавила женщина с гордостью.

– Но вы же не пьете. – Воскликнул изумленный Городинский. Более, чем участие в деле Аркадия, его поразило поведение женщины. – Вы даже рюмку со мной не хотите выпить.

– Да, не пью. – Та развела руками с зажатым комом глины. – Я вообще не пью. А тут, не могу понять… Он в меня влил…

– Как это впил?

– Ну, так, влил и все.

– Он что, нос вам зажал?

– Нет, вроде бы. Не знаю. Но с этим У. я выпила больше, чем за весь год. Вот это мужик. А теперь голова болит… – Добавила скульпторша капризно.

… Разговор стал последней каплей. Когда У., наконец, позвонил, Городинский был тверд. – Восемь лет. День в день. Где? В Сальских степях. По назначению.

– Чего ты раньше не говорил, – упрекнул У. – Тут из-за тебя путаница вышла.

– Я говорил. Это у тебя после травмы что-то с памятью.

– Нет, с памятью у меня порядок. То со зрением.