Страница 5 из 8
Толстяк тем временем уже расправился с горшочками и теперь налегал на десерт, ловко орудуя ложкой, запихивая в рот куски большого пудинга. Вообще-то толстяком его назвать можно было с натяжкой, скорее грузным, с оплывшей фигурой мужчиной, который просто любил вкусно поесть и которому заказать из ресторана этажом ниже пару фирменных блюд вполне по карману. А то, что он при этом так неряшливо их поглощает, так то никого не касалось. Одно было непонятно Лёве: зачем набивать своё желудок именно тут? Или, действительно, после "хлеба" ему так захотелось зрелищ, что он решил совместить приятное с полезным прямо здесь, не сходя, так сказать, с места? Воистину, непостижима порой человеческая логика и его природа, поэтому человек, наверное, и является вершиной эволюции. Другой вопрос, что это за эволюция, если у неё такая вершина?..
В центре всё так же топтались, и Лёва скривился: разве это танцы? Так, потуги какие-то, пародия, суррогат, смех сквозь слёзы.
А он любил танцы, ему безумно нравилось, позабыв обо всём, следить за уверенными, преисполненными чарующей грации и внутренней силой движениями танцоров. Он не знал значения слова "хореография", но догадывался, что такие утончённые, изумительные по красоте и восхитительные по исполнению танцевальные па и элементы не сотворишь просто так, на пустом месте, из ничего, без изнурительных тренировок и бесконечных повторов одного и того же движения бессчетное количество раз. Он мог только догадываться, какой титанический труд скрывался под непринуждённой лёгкостью и изяществом танцующих мужчины и женщины (особенно женщины), когда эта лёгкость и изящество скользили буквально в каждом отточенном движении ног, повороте головы, положении тела, завораживая и оцепеняя вас своей законченностью и завершённостью. И в результате каждый раз Лёва оказывался рядом с ними (к сожалению, лишь мысленно), погружаясь в танец, как в волшебный, несбыточный сон, но растворяясь в нём без остатка, до последнего нерва, легко повторяя про себя каждое выверенное движение и элемент, при этом искренне восторгаясь и буквально пребывая в экстазе от вдохновенной игры тел в объятиях музыки, а после окончания программы и сам был мокрым от пота и внутренне выжатым не хуже лимона,- ведь он бурно сопереживал, находясь мысленно рядом, соучаствовал и сочувствовал, и почти всегда, когда душевный подъём у него достигал своего наивысшего пика, накала, апогея, высшей точки, а растворение в танце становилось практически абсолютным, он мог с пугающей его самого лёгкостью, от которой так сладко замирало сердце, полностью, всецело отождествить себя с танцующей парой, с закрытыми глазами в точности повторить и воспроизвести все их движения от начала и до самого конца. При этом с бешено колотящимся сердцем и поющей душой...
Только вот наяву не дано ему было ничего подобного: у Лёвы напрочь отсутствовал как музыкальный слух, так и чувство ритма. И хотя он давно понял, что с ним что-то не так, что в организме у него какой-то разлад, досадный и обидный вдвойне, но в голове его, как фон, как второй план, постоянно звучала музыка, а тело - непослушное, скованное, будто чужое, незримо переносясь туда, в центр зала, в ослепительный круг света, где скользила и выражалась в танце великолепная пара, это тело непостижимым образом обретало вдруг и удивительную лёгкость, и гибкость, и свободу, и раскрепощённость, и эмоциональную составляющую. В такие моменты душа его действительно будто бы пела и, ликуя, уносилась в неведомую высь, далеко-далеко, к самим звёздам, на самый краешек вселенной. И тогда он забывал обо всём на свете: не было старьёвщика Лёвы, неудачника и никчёмного человека, а было слияние и полное тождество с прекрасным, вдохновенное восхождение к самым вершинам искусства, полностью затмевающего этот убогий и уродливый мир.
Но вот в реальности, наяву, он даже близко бы не подошёл к центру зала, потому что боялся оскорбить его своим невежеством и неумением, вот почему заведение Марка стало для него своеобразной отдушиной, а в какой-то степени и смыслом жизни - забившись в самый дальний уголок, он в мыслях, в душе делал то, что не в состоянии был бы совершить наяву ни при каких обстоятельствах. И сейчас, находясь здесь, весь в предвкушении, он с нетерпением дожидался того момента, когда Марк объявит, наконец, начало танцпрограммы, тут же активирует голограф, и разговоры, шум, звяканье посуды непременно сойдут на нет и начнётся то, ради чего он и пришёл сюда - вечернее шоу-денс, единственное и неповторимое в своём роде действо. Бывший боцман, которому медведь тоже на ухо наступил, так же, как и Лёва, обожал эти бально-спортивные танцы, считая их по праву высшим достижением того, что человек может сотворить со своей пластикой и грацией, каких высот и вершин при этом достичь, оставаясь всего лишь в хрупкой и слабой человеческой оболочке.
И публика, надо отдать ей должное, во многом разделяла его мнение, и так же восторгалась, и так же тихо вздыхала, и так же заворожённо смотрела, напряжённо следя за каждым выверенным движением, но вот хватало её, в основном, на первую часть. Марк, как хозяин и бизнесмен, прекрасно сознавал и отдавал себе отчёт, что занимать танцпрограммой весь вечер - всё же непозволительная роскошь, популярность бальных танцев ещё не та, одной духовной пищей сыт не будешь, надо думать и о бизнесе и прибыли тоже. Поэтому обычных зрителей, которые приходили лишь посмотреть кассету или м-диск, но ничего при этом не заказывали, он не жаловал. Даже таких, как Лёва, которых считал, в общем-то, завсегдатаями. И к его чести, именно таких. Но душа отчего-то постоянно требовала иного. Как и у Лёвы.
В нижних слоях атмосферы, прямо над большим городом капсула-инвектор без особых усилий остановила своё безудержное падение, чтобы при помощи многочисленных датчиков слежения и сенсеров-уловителей осторожно войти в специфическое эмоциональное поле этого участка планеты. А для эмооса внутри капсулы, который уже практически раскрылся для его восприятия и настроился на выполнение своей миссии, это поле к тому же было единственно возможным для существования, как воздух, которым дышали существа, населяющие эту кислородную планету. Именно люди, даже не подозревая об этом, обладали тем, что так необходимо было эмоосу и его далёкой родине.
Да, сегодня было что-то совсем невероятное, сногсшибательное. Зажигающее и воспламеняющее со стороны эмоций буквально с первого взгляда, с первого мгновения. "Искромётное", откуда-то из анналов памяти всплыло красивое и певучее слово. Именно такими они и были, эти танцы в проекции голографа - разлетающиеся искры от трепещущих языков пламени, где самим огнём являлась музыка...
Пара выступала около часа, и весь этот час Лёва просидел у стойки ни жив, ни мёртв, боясь пошевелиться, с мурашками по коже, не дыша и не до конца понимая, где он находится и что за силуэты и расплывчатые фигуры в полумраке вокруг, да его это мало заботило и совсем не трогало. Он не сводил напряжённого горящего взгляда с танцплощадки в центре зала, где сейчас солировали Итен с Вионой, не мужчина и женщина с биологической точки зрения, а гораздо большее, спаянное в единое неделимое, неразрывное целое, имя которому - вдохновение; творили чудеса пластики и невообразимое для простых смертных движение, завораживающее своей отточенностью и потрясающей грацией, музыкальной композицией, огранкой и скрупулёзной шлифовкой сверкающего бесценного бриллианта под именем "танец-жизнь"...