Страница 23 из 26
Еще через пять минут раздался нужный вопль.
- Есть контакт! – весело доложил в Силе Энакин. – Сейчас запаяю мечом обратно. Дамблдор говорил, это народное достояние.
Гарри попрощался с друзьями на опушке Запретного Леса.
- Гарри, всё как на тренировке, - еще раз сказал Кеноби, - немного поддашься, потом закроешься, и хоркруксу крышка. В крайнем случае я страхую.
- Ребята, если он меня убьет… - тихо проговорил Гарри.
- Не убьет он тебя, - сердито сказала Гермиона. – Перестань.
- Все твои мысли мы уже прочитали, не надо, - остановил Гарри Энакин. – Да пребудет с тобою Сила.
В Запретном Лесу пахло весной и остатками талого снега. Где-то за лесом вставало солнце. Под деревьями островками пробивалась слабая трава. Тонкая и бледная, она все равно была сильнее зимы и темноты. И Гарри вдруг ощутил себя по-настоящему бессмертным. На поляну, где собирались вокруг своего вождя Пожиратели Смерти, он вступил с улыбкой.
- Я беззащитен, - насмешливо сказал он Вольдеморту. – Возьми свое оружие. Срази меня со всей своей ненавистью.
Вольдеморт не заставил просить себя дважды. «Как на тренировке, - спокойно подумал Гарри. – Вспышка… Хорошо… Только больно очень. А теперь его палочку – в щепки!»
Гарри легко вскочил с земли и поднял руку, смотря в красные глаза. В его пустой руке вспыхнуло зеленое пламя. За войну, отнявшую у него возможность играть Ловца и целоваться с девчонками после тренировок и не оставившую даже кошмаров. За Гермиону и Энакина, которые так любили гулять вдвоем по лесу и прошли рука об руку сумрачный путь, в конце которого не ранили даже Авады. За аврора Лонгботтома, который мог бы стать прекрасным травником, за спокойного под огнем Рона. За войну.
- Граждане-мазурики, - громко сказал Энакин, когда Темный Лорд рухнул на землю. – Настоятельно предлагаю задуматься о явке с повинной. Палки на землю, руки за голову, подходить по одному.
- У меня тут ящик наручников стоит, - подтвердила Гермиона. – В очередь, ситховы дети!
Ситховы дети выстроились в очередь. Из-за деревьев вышел Кеноби со своим хрестоматийным поп-корном и начал ритмично считать по-немецки.
- Hier kommt die So
Гарри улыбнулся и изобразил.
- Монументальный статуй, - оценил Кеноби, загоняя Силой в очередь пытавшихся расползтись Пожирателей. – И подпись золотом по мрамору: «Гарри Поттер дает прикурить».
- Че там, картина маслом по батону, - подтвердила Гермионка. – «Гарри Поттер и Вредные Привычки, или Капля Авады убивает лошадь».
На этот раз Гарри действительно засмеялся, несмотря на кажущуюся неуместность смехуечков, а так же попкорна и изображения будущего Монумента Победы в лицах.
- Ну че, ветераны, - сказал он, отсмеявшись, - как этих в сорок бочек закатаем, по пиву, что ли?
- Типа того, - согласился Энакин.
========== Эпилог № 1. Оби-Ван Кеноби и Звездные Войны ==========
Оби-Ван Кеноби валялся на диване в гостиной и листал волшебный Плейбой. Судя по довольному выражению его бородатой морды, никаких мучительных и несбыточных желаний двигающиеся и подмигивающие фотографии в нем не будили. Энакин недаром до него два дня не мог дозвониться, а в Силу с самого начала решил тактично не лезть.
- Как педагогу тебе должно быть совестно, - сказал Энакин с порога.
- А я тут, знаешь, мемуарами балуюсь, - сообщил Кеноби, откладывая журнал.
- Теперь это так называется? – Энакин удачно изобразил голос члена Совета Ади Галлии. – «Прорицательская» заказала, что ли?
- Э, нет, - хитро улыбнулся Кеноби, - я про нашу галактику пишу. И даже рисую.
- Тебя в дурку закроют, - предрек Энакин. – Дай посмотреть.
Кеноби протянул ему школьный альбом для рисования.
- Может, я еще миллиардером стану, - мечтательно сказал Кеноби.
Энакин сначала не разделял энтузиазма учителя. Несколько первых рисунков повергли его в шок – сначала от неожиданного таланта Оби-Вана к рисованию, потом от бессмысленности увиденного.
- Это ты? – удивленно спросил Энакин, рассматривая третью страницу.
- Ага, мы с Квай-Гоном, - подтвердил Кеноби. – Начало набуинской эпопеи.
- Прости, дядь Обик, но тут тебе на вид не двадцать один, а шестнадцать. Не говоря уже о том, что Кваю не шестьдесят.
- А по сценарию мне вообще двадцать пять. Зато глянь мы красавцы какие, - Кеноби рассматривал свое творение с гордостью. – Красота – это кассовые сборы.
- И почему боевой магистр должен быть красавцем? – Энакин не хотел расставаться со здравым смыслом. – У него же нос весь покореженный был. И на левой щеке был шрам. А зачем вы в озеро с губными гармошками лезете?
- Это карманный акваланг, - Кеноби приподнялся на локте. – Ассио пивка!
- Тогда еще прищепку на нос пририсовать не забудь, - посоветовал Энакин. – А это что, Татуин? Какого ситха я всем до пояса? Мне ж десять лет, а не шесть.
- А это чтобы ваша с Падме любовь с первого взгляда выглядела реалистичнее, - Кеноби явно издевался.
- С такого взгляда? Я на нее смотрю словно в Плейбое ее видел. С ростом очень удачно сочетается. – Энакин вдруг заржал. – Дядь Обик, почему Уотто похож на Березовского?
- Потому что я негуманоидных рисовать не умею, - признался Оби-Ван. – Слушай, помоги с диалогами. Увидишь, это станет блокбастером.
Утро застало джедаев в окружении пустых пивных бутылок за написанием второго эпизода. Оби-Ван рисовал, Энакин мучался с диалогами.
- Дядь Обик, получается так, как будто мы с тобой полные идиоты, - пожаловался он.
- Соберись, Энька, - велел Кеноби. – Даю установку – в Ордене целибат. Без дураков. Очень строгий.
- И совместное обучение, - тут же ввернул Энакин.
- Я тоже очень строгий, - продолжал Кеноби. – Преданный Кодексу до фанатизма. Почти без человеческих чувств.
- Квай-Гона что, в голову ранили, когда он тебя мне в учителя назначал?
- Неважно. Вот на этой картинке мы идем к сенатору Амидале. Цветов у тебя нет, вина у меня тоже. Что я тебе говорю?
- «Что, Энакин, не терпится?» - тут же вспомнил Энакин с улыбкой.
- Строгий учитель, не знающий слов любви, не мог сказать такую пошлость.
- Ну ты же это действительно сказал. Я тебе еще букетом по башке врезал. А, слу-уушай: давай потом ты добавишь: «Ты вспотел. Расслабься и дыши глубже.»
Кеноби от смеха поперхнулся пивом и закашлялся.
- Энька, мы с тобой рейтинг R заработаем, - предупредил он, вытирая бороду, но в Энакина уже вселился бес сценариста. – А напишешь слэш – вообще убью.
- Да погоди… каждый понимает в меру своей распущенности… когда мы возвращаемся, я тебя спрашиваю: «Ты думаешь, она думает, я сексуален?» Падаван в очень строгом Ордене такие слова знать может?
Кеноби подтвердил мысль Энакина одобрительным ржанием.
- Потом мы с Падме побежали купаться… - вспоминал Энакин через два часа, лежа на диване и правя первые тридцать минут мега-сценария.
Кеноби представил, что было бы, если бы Гермиона, заславшая их злючими совами, увидела бы сейчас Энькину довольную морду.
- Не, такого в нашем фильме не бывает, - возразил он.
- Да у нас с тобой все бывает, - отмахнулся Энакин, правя реплики учителя со злорадной ухмылкой.
- В Ордене очень строгий целибат. И я очень строгий, - в сотый раз напомнил Кеноби. – Не думай, что в каноне я тебе во время обучения позволял все, что позволял.
- Я бы такого учителя убил, - признался Энакин.
- Это в третьем эпизоде, - пообещал Кеноби. – Или в четвертом.
- Ну хорошо, - сдался Энакин. – Какого черта мы с Падме могли приехать в Варыкино и не побежать купаться?
- Придумай что-нибудь, - Кеноби жевал карандаш и скептически смотрел в свой альбом. – Я вообще занят ногами Йоды.
Энакин некоторое время пытался представить себя верным воспитанником монашеского Ордена и правильного до боли учителя. Потом его осенило.