Страница 34 из 45
И подтвердилось то, что говорил Мишель, – Алина выезжала «автоматом», как «француженка», на ее выезд не нужно было никакого разрешения.
Муж был вне себя от радости. Быстро прислал нам билеты на поезд, на 22 декабря 1986 года. А 24-го мы должны были прибыть в Париж, точно к Рождеству.
Нам с дочкой нужно было собираться в дорогу.
На меня нахлынули эмоции – только теперь я по-настоящему осознала, что скоро будет отъезд и расставание с родителями и с друзьями. Пусть даже на несколько месяцев, но все равно очень волнительно – впервые отъезд так далеко, в Европу, к тому же с ребенком. А разлучиться с Алинкой тоже для меня было немыслимо.
Хоть я и видела, с какой любовью и заботой Мишель относится к нам с дочкой, все же мне было очень нелегко преодолеть свой психологический барьер. Так как отъезд во Францию для меня был действительно барьером, который нужно было взять. Как бы парадоксально это ни звучало.
Все мои друзья радовались за меня, поздравляли и в особенности Женя Дунаевский, который вернулся в Москву. Он считал, что я приняла единственно правильное решение с замужеством и поездкой.
А подруги весело журили меня:
– Прекрати расстраиваться, не бери в голову! Можно подумать, что тебя ссылают в Сибирь! Езжай и все!
Трудно сказать, что именно меня смущало. Было ли тяжело оставлять на неопределенное время родителей, с которыми я никогда надолго не расставалась? Боялась ли за дочку, которую везла с собой в неизвестную мне страну? Или все вместе? А, может быть, это была моя интуиция, которая снова в чем-то предостерегала меня?
Так или иначе, решение было принято, жребий брошен. Я старалась побольше времени проводить с родителями, надолго запастись положительными эмоциями. Обещала, что вернусь при первой возможности, а до этого буду часто звонить. Уговаривала больше саму себя, чем их, не поддаваться «блюзу».
Накануне отъезда я позвонила Жене.
– Генечка, ну вот… завтра мы с Алинкой уезжаем! Огромное спасибо тебе за все! Обязательно свяжусь с тобой попозже. Я хотела бы узнать твое мнение: стоит мне позвонить Максиму, попрощаться, или нет? Хотя я и не знаю, если он по-прежнему живет у той женщины…
– Зачем?! Он ведь уже давно не интересуется дочкой! Уезжайте спокойно, я сам скажу ему при случае, когда где-нибудь пересечемся, – твердо ответил Женя.
Я подумала, что он, безусловно, прав. Его мысли полностью совпадали с моими.
С души упал последний камень.
22 декабря 1986 года мы с Алинкой и с родителями на такси отправились на Белорусский вокзал в центре Москвы. По дороге я всматривалась в здания и памятники, стараясь запомнить их.
Последние напутственные слова родителей и мои им перед длинным составом. Долго обнимались-целовались перед зеленой дверцей спального вагона. Цвета надежды.
До последнего момента мы все старались держаться оптимистично. Но все же прощание оказалось трудным. Когда мы теперь увидимся?
Как я ни старалась держаться, но в последний момент все же расплакалась, уже в вагоне, смотря на родителей сквозь оконное стекло. Следом за мной разревелась Алинка. Затем мама на перроне. И даже у папы на глазах выступили слезы.
Но тут поезд тронулся, сократив наше мучительное прощание.
Все мы дружно, как по команде, заулыбались и отчаянно замахали руками, как будто стараясь «сфотографировать» в памяти только позитив, только наши улыбки.
Поезд равномерно, успокоительно застучал колесами. В уютном купе мы с дочуркой были одни. Алинка уставилась в окно, но очень скоро начала клевать носиком. Девочка устала – для нее наш отъезд, сборы и прощание с родными стало большой эмоциональной нагрузкой. Уложив дочку на нижнюю полку, я присела рядом, прислушиваясь к ее легкому дыханию.
За окном быстро мелькали дома, крыши и деревья, покрытые снегом, пешеходы. Такие привычные, хорошо знакомые кадры. Тук-ток, тук-ток, тук-ток…
Наблюдая за постоянно меняющимися картинками за стеклом, я постепенно погрузилась в свои мысли. Так же, картинками, невольно начали всплывать в памяти прошлые события и люди. Мои детство и юность, старинные друзья и родители, которых мне уже стало остро не хватать. Все хорошее, связанное с ними. Все это теперь оставалось в моей родной России, от которой мы с Алинкой отдалялись все дальше и дальше – с каждым отстуком колес.
Вдруг сильно защемило сердце.
Мы всегда знаем, что именно оставляем, но никогда не знаем, что именно найдем.
Что ждет нас с дочкой впереди?…
Как молоды мы были
Мне повезло родиться в одном из красивейших городов России – Санкт-Петербурге. Только тогда еще город назывался Ленинградом, хотя название, конечно, абсолютно ничего не меняло в русско-итальянской красоте этого необыкновенного и рафинированного города, известного также во всем мире под названием «Северная Пальмира». Потому что многие здания Северной столицы были в свое время построены по проектам итальянских архитекторов.
Другой особенностью Санкт-Петербурга было то, что он славился своими так называемыми белыми ночами. Ночью было видно, как днем, или, скорее, как в сумерки, и происходило это только в определенный период года. А еще в два часа ночи в городе на Неве разводились мосты, чтобы дать возможность пройти высоким судам. И я с восторгом наблюдала за этим, когда иногда мы с родителями сидели в машине перед таким мостом, поздно возвращаясь из гостей.
Я выросла в «благополучной», по принятым понятиям, семье.
Мой папа был ученым, исследователем, написавшим свыше пятидесяти трудов по аэродинамике и испытанию двигателей самолетов и ракет. Имел ученые степени и звания, несколько государственных наград. Преподавал в Высшей военно-воздушной академии имени Можайского в Ленинграде. Кроме того, он участвовал в запуске ракет с космонавтами или без них в Байконуре, являясь научным консультантом.
Папа прошел через всю Вторую мировую войну. Был летчиком-истребителем, горел раненым в самолете, катапультировался и, к счастью, выжил. Имел огромное количество орденов и медалей, которые я бережно храню.
Помимо своей научной деятельности, папа был очень творческим человеком и часто баловал нас своими собственными творениями. Он очень хорошо сочинял стихи. Перед праздниками вырезал из картона и разрисовывал открытки. Печатал на них, на пишущей машинке, сочиненные им пожелания в стихах – каждому члену семьи, а также гостям, которые регулярно собирались у нас. При этом он обязательно учитывал интересы и стремления каждого, заранее непринужденно выясняя их в разговоре. Затем садился за пианино и играл нам неаполитанские песни, по очереди с мамой. Все это было необыкновенно приятно и забавно, и празднества проходили всегда очень весело.
Кроме того, он был глубоко образован и интеллигентен. Я почему-то всегда вижу его в одной «связке» с Александром Вертинским, конечно, не столько по роду деятельности, сколько по духу, который (для меня) исходит от обоих.
В свободное время папа часто писал стихи и делал переводы детективных романов (в частности, Агаты Кристи) с иностранных оригиналов, с трех языков, которыми он владел. При каждой возможности путешествовал, особенно на нашем автомобиле «Волга» (в эпоху моего детства) – стремился открывать новые места и новых людей. И еще были танцы – танго и вальсы с мамой, которая их просто обожала.
Это были папины маленькие хобби. Но его самым большим хобби стала филателия. Кстати, начала собирать почтовые марки именно я, в 8 лет, но вскоре забросила. Для меня, моей непоседливой натуры, это было слишком монотонное занятие. А вот папа страстно и методично продолжил мое «дело», причем уже на серьезном, коллекционном уровне.
Еще папа был очень щедрым и великодушным человеком. Он всегда всем помогал, даже самым далеким родственникам, выплачивая им ежемесячную пенсию. Также помогал и бедно живущим соседям. И я помню, как при мне он давал деньги бедно одетым женщинам с детьми на покупку теплой одежды и обуви их детям, на которых наталкивался на улице или в магазине.