Основа философии

Для нас, в этой связи, самое интересное – то, что все понятийные элементы образуются вокруг некоего нечто, являющегося одновременно определенным и определяющим по отношению к остальным понятийным элементам, на фоне которых оно выделяется как таковое. Дело не только в том, что определение дается путем отрицания, как это, например, иллюстрируется у Флоренского: «[…] omnis determinatio est negatio»*(пер. с лат. «Всякое определение есть отрицание»), – чтобы выработать форму, чтобы дать предмету индивидуальность, determinatio, необходимо отринуть некоторую полноту. Познание – анализ, разложение, выделение; познаем вещь – как бы вырезая ножницами её периферию из окружающего пространства»[13], но и в том, что при этом еще нужно определить некое положительное нечто в качестве самого предмета, которое определяется, отграничиваясь от всего остального.

Можно рассматривать русскую дейктическую приставку «не-» в качестве первопорядкового ориентира («некий», «нечто», «некто», «негде», «некуда», «некогда», «несколько»). Без «не-» нет мира, «не-» является основой мира, при том, что мир всегда является понятийным миром, то есть концептуальным миром. Итак, понятийный элемент – нечто выделенное, являющееся частью понятийного целого. Нашими понятиями (не только словесными) являются попытки фиксировать элементы мира. Определение явления предопределяется выделением понятийных элементов мира, подобно тому как: «Jedes Fragen ist ein Suchen. Jedes Suchen hat sein vorgängiges Geleit aus dem Gesuchten her»[14] (пер. с нем.: «Всякое спрашивание есть искание. Всякое искание имеет заранее свою направленность от искомого»).

Мысли, образующие базу данного исследования, – аспекты магистрального тезиса о необособляемости неповторяемых понятийных элементов, возникших на нашей заинтересованности и входящих в тот или иной смысловой контекст.

Глава 1

Понятийное тождество

§ 1.1 Основа выделения предмета

Обязательным условием рациональной дискуссии является наличие понятий. А на основе чего возникает понятие? Является ли оно самопроизведением рациональной мысли? Чем отличается понятие от выделенного предмета? Возможны ли предмет без понятия и понятие без предмета? В этом разделе мы будем стремиться к созданию платформы для дальнейшего анализа, в рамках которого эти и сопряженные с ними вопросы будут рассмотрены более подробно в § 4.1.1.

Процитированное выше удивление Витгенштейна, вызванное самим наличием мира, углубляется в вопросе о том, как вообще возможен некий предмет (в широком смысле слова). В отличие от представления Канта о двух фундаментально инородных когнитивных аспектах концептуализации предмета: «Was an der Vorstellung eines Objekt bloß subjektiv ist, d. i. ihre Beziehung auf das Subjekt, nicht auf den Gegenstand, ausmacht, ist die ästhetische Beschaffenheit derselben, was aber an ihr zur Bestimmung des Gegenstands (zum Erke

Корнем предмета является «установка» (термин, обозначающий здесь единство симпатии и антипатии). Конкретным примером первичности установки по отношению ко все более сложным и более информативным представлениям являются те случаи, когда мы, услышав голос знакомого человека, первым делом испытываем некую симпатию или антипатию до того, как мы успели понять, что именно нам сказали. И так же обстоит дело, когда речь идет о письменных выражениях, осмысленных жестах и т. д. Даже если смысл сообщения воспринимающему недоступен, он не остается незатронутым в плане установки в связи с тем, что в вопросе «Что?» уже заложен вопрос «Как?».

Установка является не просто выражением первичной реакции при получении информации, а исконным разделителем мира, стержнем всех дихотомий, вокруг которого вырастают все понятия.

Без установки мы вообще не могли бы различать или выделять отдельные явления мира и тогда весь мир исчез бы с наших глаз и растворился в бесконечном океане безразличия. В таком мраке, который можно называть «философской нирваной», не только не было бы приятного или неприятного, истины или лжи, добра или зла, красивого или дурного, – в нем вообще не было бы понятий о чем-либо, так как все отношения укореняются в установке. Без установки мы вообще не могли бы что-либо воспринимать. Без неё звук – не слышен, поле зрения – не видимо, ощущение – не ощутимо и т. д., так как их просто нет. О каком-то грубом простом материале, о субстрате, первичных качествах и тому подобном речь не может идти в связи с тем, что нет основы даже для самого элементарного выделения. «Высказывание замечания показывает, что ценности не только влияют на применение знания, они являются существенными ингредиентами самого знания», – справедливо отмечал Фейерабенд[17].

Если рассматривать установку в качестве корня нашего мира, можно согласиться с Шопенгауэром в том, что мир является объективацией воли, и с Ницше в том, что «Schätzen ist Schaffen: hört es, ihr Schaffenden! Schätzen selber ist aller geschätzten Dinge Schatz und Kleinod. Durch das Schätzen erst giebt es Werth: und ohne das Schätzen wäre die Nuss des Daseins hohl» [18] (пер. с нем.: «Оценивать – значит созидать: слушайте, вы, созидающие! Оценивать – это драгоценность и сокровище среди всех оцененных вещей. Только благодаря оценке существует ценность, а без оценки – зерно существования было бы пусто»), и с тем, что «Aber alles Leben ist Streit um Geschmack und Schmecken! Geschmack: das ist Gewicht zugleich und Wagschale und Wägender; und wehe allem Lebendigen, das ohne Streit um Gewicht und Wagschale und Wägende leben wollte!»[19] (пер. с нем.: «Вся жизнь есть не что иное, как спор о вкусе и о том, что вкусно. Вкус является в одно и то же время и гирей и чашей, и весами и весовщиком»). Сходная мысль сформулирована и Витгенштейном: «Bedeutung bekommen die Dinge erst durch ihr Verhältnis zu meinem Willen»[20] (пер. с нем.: «Вещи получают значение только через отношения к моей воле»). Приятное или неприятное не сопровождают переживание, а являются его корнями, без которых переживание не переживается. Известное гносеологическое кредо Спинозы: «Non ridere, non lugere, neque detestari – sed intelligere (пер. с лат.: «Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать») уступает реальному положению дел, которое, аналогичным образом, можно было сформулировать как: «Intelligere, ridens, lugens et detestans» (пер. с лат.: «Понимать – смеясь, плача, проклиная»).

Далее, следующие слова Юма хорошо иллюстрируют наше знание о причинах выражений установки: «The very feel constitutes our praise or admiration. We go no further; nor do we enquire into the cause of the satisfaction»[21] (пер. с англ.: «В нашем чувстве и заключается наша похвала или восхищение. Дальше мы не идем и о причине не спрашиваем»). Вместо ответа, раскрывающего причину того, почему нам что-то нравится или нет, мы можем только указать на различные обстоятельства, сопровождающие предмет установки. Объяснение, которое будет иметь причинный характер по отношению к установке, является определением post hoc. Иносказательно, мы достигли дна объяснения, констатировав, что что-то нравится или не нравится, и можем только иллюстрировать, в связи с чем дело обстоит именно так, а не от(-)чего. В качестве ответа мы можем еще уточнить область установки, то есть дать ее более точное определение. Причина, почему кто-то, например, водит машину, требует другого объяснения, чем уточнение модели машины, ее технического описания и т. п.

13

Флоренский П. Иконостас / Имена, Иконостас, М., ACT Москва, 2009,

14

Heidegger М. Sein und Zeit, Tübingen, Max Niemeyer Verlag, 2006, S. 5.

15

Kant I. Kritik der Urteilskraft. Leipzig, Felix Meiner Verlag, 1913, S. 26.

16

Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде. СПб., Амфора, 2006, с. 33.

17

Фейерабенд П. Прощай, разум, «Заметки о релятивизме», М., ACT, 2010, с. 39.

18

Nietzsche F. Also sprach Zarathustra. Ein Buch für Alle und Keinen. Nauma

19

Ibid, S. 92.

20

Wittgenstein L. «Tagebücher 1914–1916», Werkausgabe Band I. Frankfurt am Main. Suhrkamp. 1995, S. 179.

21

Hume D. Treaties of human nature, Book III. Prometheus Books. New York. 1992, p. 471.