Страница 6 из 29
– А так вот что, она его за деньги любит! – отвернувшись от окна, злобно произнёс разбойник.
– Ещё бы! бабы такой народ, за деньги, что хочешь, можно устроить, – пробормотал каторжник, стараясь взглянуть в окно хоть одним глазком.
На тротуаре показался какой-то человек. Осип толкнул локтем своего атамана и сказал:
– Василий Васильевич, кто-то идёт!
– Где ты видишь?
– А вон взгляни, по тротуару шагает.
Медленно отошёл разбойник от окна и, пройдя несколько шагов, направился на другую сторону улицы и, пропустив незнакомца, вернулся снова к домику, от которого только что отошёл, но, взглянув в окно, он не видал уже в комнатах огня.
– Спать легли, ну, пусть их покоятся, утро вечера мудрёнее, – проговорил он, притворил потихоньку ставню и пошёл в обратный путь.
У постоялых дворов суетня уже улеглась, только изредка кое-где проходили запоздалые постояльцы. У ворот дома, в котором остановились душегубы, их встретил тот же привратник и спросил:
– Что, в трактир чайку, знать, попить ходили?
– Да, – ответил ему Осип и вошёл вслед за своим атаманом на двор.
В коридоре горел фонарь, да такой тусклый, точно тот, которым освещаются тюремные казематы; он напомнил разбойнику дни заключения его в острогах в Богородске и во Владимире; поморщился атаман от такого воспоминания, отворил дверь своей комнаты и сказал каторжнику:
– Осип, поглядел бы ты своих лошадок-то!
– Схожу, пожалуй, – как бы нехотя проговорил тот и вернулся на двор.
Тихо было под навесами; кони постояльцев смирно стояли у яслей и жевали корм; каторжник оглядел своих лошадей и подумал: «завтра мы с вами простимся, а жаль, добрые вы такие», и потрепал их по гривам.
– Кто здесь ходит? – раздался чей-то голос.
– Я, – ответил Осип.
– Да кто ты, что по ночам шляешься?
– А тебе какое дело?
– Сторож я, потому и спрашиваю.
– Видишь, небось, кто я, – лошадок своих гляжу.
Сторож умолк; каторжник поплёлся к дому. Сторож проводил его до коридора и успокоился, видя, что это был свой человек.
Осип застал разбойника уже раздетым и лежавшим на диване, объяснил ему, что лошади стоят на месте спокойно и едят корм.
Чуркин не отвечал.
– Василий Васильевич, слышишь, что я говорю?
– Слышу, ложись спать, завтра пораньше сходи на Конную, да подыщи там покупателя на лошадей.
– Хорошо, побываю. На таких коней охотники найдутся. За сколько их продать-то?
– Как ты думаешь, что дадут?
– Сотни по две надо взять.
– Не дадут если, и за триста отдадим.
– Больно уж дёшево, кажись.
– Что делать, за что бы ни продать, да продать; нужно развязаться с ними, чтобы не отсвечивали.
– За париками нужно бы понаведаться.
– Знаю, разыщем их где нибудь, теперь ярмарка, – сказал Чуркин и повернулся на бок, чтобы уснуть.
– За богатым купцом надо бы присмотреть, – денег у него больно много.
– За каким такое?
– Вот за тем, которого в трактире видели.
– Ну, ладно, это видно будет, – сквозь зубы сказал, разбойник, желая отвязаться от разговора.
Осип смекнул его желание, улёгся спать и вскоре захрапел.
А Чуркину не спалось; он переносился мыслями к тому домику, где находилась его красавица. Сдавалось ему, что она, целуя купца, думала об нем, полетела бы к нему, но крылышки были обрезаны; казалось ему, что поцелуи её и теперь ещё горят на его щеках и так горячо жгут его сердце, как никогда оно не чувствовало и не трепеталось от поцелуев тех женщин, которых он знал и любил. В этих мечтах разбойник сомкнул глаза и уснул.
Глава 124.
Настало утро, да такое морозное; снег хрустел под ногами и под полозьями саней, проезжавших по улице. Каторжник поднялся с логовища чем свет и отправился на Конную отыскивать покупателей на своих лошадок. Ему не долго пришлось хлопотать о них: нашёлся какой-то барышник и охотно согласился следовать за Осипом.
– А дороги твои лошади будут? – спросил барышник у Осипа.
– Увидишь и сам скажешь, чего они стоят, – ответил тот, – они не мои, а хозяйские, – прибавил он.
– Какой масти?
– Серые, яблоками, семилетки, не больше. Одно слово, – купеческие.
– Ты гляди, любезный, не шебарши, если я буду торговаться, – от хозяина ничего не получишь, а я четвертную дам, если выгодно куплю.
– Моё дело сторона, покупай, как знаешь.
– То-то, гляди, за магарычём дело не станет, – говорил барышник, подходя к постоялому двору.
– Ты уж совсем с санями и сбруей покупай, нам то и другое не нужно.
– Сами-то, знать, пешком из Ирбита пойдёте?
– Нет, мы здесь на житьё останемся.
– Ну, это дело другое.
Они вошли на двор и направились к лошадям; барышник как увидал их, так и затрясся, поглядел их зубы, обошёл кругом и спросил:
– Какова цена?
– Не знаю, сколько посулишь.
– Катюху с четвертной за каждую, цена решительная, поди и скажи своему хозяину.
Осип молча отошёл от лошадей и поплёлся к своему атаману.
Войдя в комнату, он застал его ещё спящим; чуткое ухо разбойника услыхало шаги человека; он открыл глаза и, увидав перед собою каторжника, спросил у него:
– Ты что?
– Пора, Василий Васильевич, вставать, я покупателя на лошадей привёл, выйди к нему и поторгуйся.
– А ты без меня разве не можешь продать их? – потягиваясь, сказал Чуркин.
– Без твоей воли я не смею.
– Ну, сколько же он даёт за пару?
– Двести пятьдесят целковых посулил, и то с санями и сбруей, – больше не дает.
– Ну, поди, получи с него деньги и отдай лошадок.
– Дёшево, кажись, за эту дену: по крайности триста рублёв надоть взять, кони-то вдвое дороже того стоят.
– Не дорого достались они нам, и не больно жаль. Кто их покупает?
– С Конной барышник какой-то.
– Пусть его владеет, бери поскорей деньги, а то, пожалуй, спятится, – проговорил разбойник, подымаясь с постели.
– Ладно, а я всё-таки с ним поторгуюсь.
– Ну, там как знаешь.
Осип вышел; Чуркин оделся, сходил в общую избу, сполоснул своё лицо и утёр его грязным полотенцем, висевшим у рукомойника, попросил подать себе самовар и возвратился в свою комнату.
– Как там дела-то? – спросил барышник у подошедшего к нему каторжника.
– Да что, хозяин за ту цену, какую ты даёшь, продать лошадей не соглашается, – ответил тот.
– Где он сам-то, как бы его повидать?
– Спит ещё, на постели потягивается.
– За сколько же ему продать желательно?
– Говорит, меньше, как за четыре сотенных, не отдаст.
– Боек он оченно, пусть поищет таких дураков, которые дали бы ему эту цену, – нахлобучив чуть не на глаза шапку, высказался барышник и пошёл прочь от лошадей.
– А твоя последняя цена какая будет?
– Поди, скажи ему, четвертной билет, пожалуй, накину.
– А двух не прибавишь?
– Нет, цена решительная.
– Ну, ладно, так ты подожди здесь маленько.
– Да ты поживей, а то по пустому мне здесь калякать, нечего, на Конной больше упустишь, – сказал покупатель, снова вернулся к коням и начал их оглядывать.
Каторжник вошёл в сенцы постоялого двора, пробыл в них минутки две, возвратился к барышнику и сказал ему:
– Хозяин согласен на твою цену, получай лошадей и давай деньги.
– Они готовы, – ответил тот, доставая из-за пазухи синюю сахарную бумагу.
– И мне на чаек что-нибудь соблаговоли.
– Можно, от обещанного не отказываюсь, – отсчитывая кредитки, промычал барышник.
Денег в синей бумаге было не мало. Осип глядел на них исподлобья и досадовал, что обладатель их не в том месте с ним встретился. Купивший лошадей отсчитал следуемые за коней деньги, передал их Осипу и сказал ему:
– Ты потрудись, пересчитай их, чтобы после разговоров каких не было.
– Нечего пересчитывать, – небось, верно будет.
– Кто знает, я мог и ошибиться.
Каторжник, не видавший у себя в руках такой суммы денег, не мог их пересчитать; сознаваться в том он счёл для себя неловким, посчитал кредитки, сообразив маленько, положил их в карман.