Страница 1 из 29
Н.И.Пастухов
Разбойник Чуркин
Народное сказание «Старого знакомого»
Часть пятая.
Глава 121.
В то время, когда Калистратыч выезжал из Волховой на место упокоения трёх его подручных, Чуркин был уже далеко, в слободе Низвенской, в одном переезде до Ирбита. Он остановился на ночлег в одном из постоялых дворов и беседовал с каторжником за самоваром, раздумывая, как и что им делать по приезде в город.
– С лошадками-то, пожалуй, и расстаться нам придётся, – говорил Чуркин, приглаживая на голове свои кудрявые волосы.
– Зачем же, Василий Васильевич? Других таких, пожалуй, и не подберёшь, – отвечал Осип.
– Так надо: они могут нас выдать. Калистратыч нас в покое не оставит, – не такой он человек, – сюда, пожалуй, явится, будет разыскивать, и по лошадям мы от него не увернёмся.
– Разумно говоришь, атаман, – согласился каторжник, протягивая руку за куском сахара.
– Так и должно быть, сбыть их придётся в Ирбите, на Конной, а других купим на всякий случай.
Вошёл хозяин постоялого двора, поздоровался с проезжающими и сказал:
– В Ирбит, знать, на ярмарку едете?
– Да, за товарцем пробираемся.
– Сами-то откуда будете?
– Мы издалеча, из-за Верхотурья едем.
– Лошадки-то ваши, кажись, мне знакомы: в прошлом году, в это же самое время купцы из села Поддорожного на них проезжали и у меня останавливались.
– Может быть, их кони сходство какое-нибудь с нашими имеют, а эти лошадки три года у нас живут, – заявил, каторжник, поглядывая исподлобья на дворника.
– Бывает, и сходятся мастью, но уж оченно они похожи на тех.
– Как звали тех купцов? – спросил разбойник.
– Забыл, год с тех пор прошёл, помню только… что они из Поддорожного были. Не знаю, правда ли только, а рассказывали, что тех купцов на обратном пути с ярмарки, между Останином и Михаловым, убитыми нашли.
– Мало ли чего ноговорят, только слушай! У вас ведь по дороге, кажись, шалостей не бывает?
– Случается, не без того.
– Да и кому здесь такими делами заниматься? Разве что только беглые появляются, как и у нас, но они никого не трогают.
– Есть в Волховой один человек, на него поговаривают, Калистратычем его зовут, на всю дорогу страх наводит, – сказал дворник, почёсывая рукою у себя за ухом.
– И давно он такими делами занимается?
– Сколько лет разбойничает, целую шайку у себя держит. Неужели вам о нем не говорили дорогою?
– Нет, мы ничего не слыхали. Где же он разбойничает?
– По всей дороге, где рука подойдёт. Вам поужинать-то не подать ли?
– Вот, после чаю, пожалуй, закусим. Далеко ли будет от вас до Ирбита?
– Вёрст тридцать, не больше; завтра к вечеру доедете, дорожка будет хорошая, ухабов немного, я вчера только оттуда приехал.
– Ну, что, как ярмарка?
– Идёт за первый сорт, съезд большой, торгуют хорошо.
– Зачем ездили?
– Купить кое-что, кстати на Конной побывал, лошадку себе купил; дороги они нонче: за восемь красненьких не ахтительную дали, – убирая со стола самовар, говорил хозяин постоялого двора и затем вышел из комнаты.
Каторжник поднялся с лавки, подошёл к дверям, приложил к ним ухо и сказал:
– Ушёл.
Чуркин ходил по комнате, заложа руки за спину; лицо его было как бы чем-то отуманено, лоб покрылся морщинами.
– Вот, брат, втюрились, так втюрились мы с этими лошадьми! – сказал он, подойдя к Осипу.
– Кто ж ожидал, что они такие, – проворчал тот.
– Смелость какая у Калистратыча, убил купцов и на их же лошадях катается, значит, ничего не боится.
– Чего ему бояться, в такой стороне живёт, где всё с рук сходит. Ты, атаман, не в него – всего трусишь.
– Наше дело другое, не на том полозу едем, каждая малость может кавардак наделать.
Принесли ужин, стол был покрыт скатертью, сам дворник находился тут же и предложил постояльцам водки.
– Отчего же не выпить? Можно, подайте графинчик.
– Уж извините, патента не имеем, а для гостей по малости придерживаем; нельзя, требуют, такой уж напиток, без него не обойдёшься, – объяснял дворник.
– Вестимо, не обойдёшься, – заметил разбойник.
Дворник вышел. Подана была водка, и ночлежники принялись за ужин, который продолжался недолго, и затем они стали укладываться на покой.
Вдруг до их слуха донёсся какой-то шум на улице. Осип взглянул в окно, увидал бегавших с фонарями людей и сказал:
– Атаман, взгляни-ка-сь, что за суматоха такая поднялась на улице-то.
Разбойник подошёл к окну и начал присматриваться; он видел, как мужички сгруппировались около дома, в котором они остановились, с несколькими фонарями в руках, и недоумевал, что бы такое случилось? «Уж не нас ли ищут?» – подумал он, не отходя от окна.
– Не выйти ли мне, да не узнать ли, в чем дело? – обратился к нему каторжник.
– Пойдём вместе, – ощупывая в кармане свой револьвер, отвечал Чуркин, и, вынув его, зарядил на все стволы.
– Это ты зачем же, атаман, разве нам опасность какая грозит?
– А кто знает: на всякий случай, надо приготовиться, не зря же в руки отдаваться.
Осип как бы струсил, вынул из-за голенища кистень, убрал его в правый рукав своего кафтана, подал Чуркину тулуп, и оба вышли из комнаты на двор.
– Вы что, или лошадок своих поглядеть вздумали? Будьте покойны, у нас насчёт всего такого тихо, – сказал им дворник, попавшийся на встречу.
Говор на улице был слышен со двора; душегубы подошли к своим лошадям и, в сопровождении хозяина дома, оглядели их.
– Хватит ли им на ночь корма, не подсыпать ли ещё полмерочки овсеца? – спросил хозяин.
– Нет, достаточно, меру всыпал, и ту, пожалуй, не уберут, – буркнул Осип, поглядывая по направлению к воротам. – Вот попоить бы их следовало, – прибавил он.
– Сейчас я работника пришлю, он принесёт воды, – сказал дворник и пошёл к воротам.
– Не в ловушку ли мы попали? – смотря при свете фонаря на атамана, прошептал каторжник.
– Всё может быть, из-за лошадей чего не вышло бы.
– Живыми в руки не дадимся.
Явился с ведром работник и начал доставать из колодца воды, поднёс ведро к лошадям, а те и пить не стали.
– Сыты они у вас, – выливая на снег воду, сказал он.
– Ну, не хотят, так и не надо, – проворчал каторжник.
– Что это у вас за шум на улице? – спросил у работника Чуркин.
– Мужики вчерашнего дня ищут, топор у них за поясом, а они его не найдут.
– Да что такое случилось?
– Лошадь от постоялого двора ушла, а они думали, что её уведи.
– Ну, что ж, нашли?
– Куда ей деваться? За наш двор зашла, там и стоит, – ответил мужичок и направился к избе.
– Только страху на нас нагнали, – прошипел каторжник.
Чуркин молча пошёл на свою квартиру, за ним зашагал и его товарищ.
– Пугливы стали мы с тобой, атаман, – сказал Осип, войдя в комнату и запирая на крючок двери.
– Нельзя, брат, осторожность не мешает, – сбрасывая с себя тулуп, отвечал тот.
– Всякого шороха стали бояться, да и нельзя, как ты говоришь, вожжи-то распускать, как раз в беду втюришься, лошадки эти и в правду могут нас выдать, опознали их, слишком приметны вышли.
– Только бы отсюда благополучно уехать, а в Ирбите ничего, кто их там узнает? – сказал Чуркин, укладываясь на боковую.
– Теперь, кажись, ничего, обойдётся; дворник уверился, что кони наши, а ни чьи-нибудь, да и догадаться ему трудно; что мы их отбили у Калистратыча.
– Всё пока хорошо, а что завтра будет, увидим, давай спать.
Через несколько минут разбойники спали уже крепким сном; успокоился и постоялый двор.
Калистратыч приехал к месту побоища на рассвете дня, вылез из саней и стал, как вкопанный, на месте. Страшная картина открылась перед ним; мускулы его передёрнулись не от страха, а от злости. Кровавое побоище не покоробило его: к нему он уже давно привык, а ему досадно стало только то, как его ребята опростоволосились и легли под ударами какого-то купца и его кучера. Долго он стоял на одном месте, затем сделал несколько шагов вперёд, подошёл к лежавшим в крови лошадям и, увидав у них разбитые головы, подумал: «Вот это вижу, что работа моих ребят была, так я им приказывал». Оборотившись, глаза его наткнулись на два трупа; оба они лежали навзничь, с простреленными головами. «Да, чистая работа, – сказал он сам себе. – А где же третий? Уж не увёз ли его купец с собою?» – оглядываясь вокруг, размышлял Калистратыч и в эту минуту заметил в стороне торчавший из-под снега зипун, подошёл к тому месту, открыл лицо своего работника, покачал, глядя на труп головою и промолвил: «Эх, брат Степан, отбился ты от своих, должно быть, наутёк пошёл, а тут тебя, голубчика, и накрыли». Калистратыч увидал, что голова Степана так же была прострелена. Дубины лежали при каждом из погибших; он собрал их и зарыл в снег, чтобы скрыть их от начальства, которое приедет на следствие, и не подать вида, что его парни были нападающими. «Нет, голубчики, за смерть смертью и я вам заплачу», – сверкая глазами, думал Калистратыч.