Меморандум

- Мария, я просто ошеломлен, - лепетал я, заливая смущение крепчайшим французским кофе. В наступившей тишине раздался тихий голос хозяина дома:

- Кстати, отец Филофей, познакомьтесь, пока супруга даёт мне возможность вставить слово. Этот молодой человек - мой партнер по бизнесу и писатель Алексей.

Иеромонах выглядел вполне обычно: традиционно потертый подрясник, длинная нечесаная борода, живот, именуемый в поповских кругах “походным аналоем”. Только что-то в его поведении, образе речи и, пожалуй, во взгляде - все-таки выдавало его необычную биографию. Я по своей журналистской привычке приступил к допросу. “Подозреваемый” не стал препираться, а к моему удивлению сразу во всем сознался:

- Мне довелось стать невольным слушателем вашего с уважаемой Марией разговора. Я бы со своей стороны так же мог быть вам полезным в распространении вашей книги заграницей. Видите ли, мой родитель проживает в Париже, как, впрочем, и в Берне, и в Праге и Риме. Вот взгляните, какой у меня заграничный паспорт.

Он извлек из сумки документ и открыл, я прочел: барон Фридрих фон Беем-Баверк. Потом перед моим носом открылся еще один паспорт, уже российский, а там значилось нечто другое: Игорь Ильич Васильев. Единственное, что объединяло оба паспорта - фотография владельца, того самого, который в настоящее время давал показания.

- Видите ли, я воцерковился в Швейцарии, у меня и духовник из Зарубежной православной церкви. - Монах запнулся и извиняющимся тоном произнес: - Только прежде чем раздавать вашу книгу, мне бы с ней ознакомиться… Вы не против?

- Конечно, отец Филофей.

- А у нас еще остались две ваши книги, - сказала Маша, - я вам сейчас, батюшка, дам одну.

Монах взял книгу и отпросился почитать в соседнюю комнату. Пока мы с час-полтора проговорили с Марией, потом Иван вспомнил, что он мне должен вручить очередной “транш” в наличных, долго пересчитывал купюры, вероятно, демонстрируя жене свою деловую аккуратность… И тут в дверях появился отец Филофей с “Посланником” в руке.

- Алексей, знаю, что похвала мужу православному не полезна… Но это, - он взмахнул книгой, - то, что сейчас очень и очень нужно! Чистая, как слеза, и крепкая, как старое вино, вера - всё это прямо лучится с каждой строчки. Отлично, Алексей, помоги вам Господь! Так что я с удовольствием буду участвовать в распространении вашей книги. Можете для начала передать мне пачку? Я только что вспомнил, на днях звонил мой духовник, схиархимандрит Николай, так он обещал приехать в Варшаву, куда меня владыка посылает с дипломатической миссией. Тогда я и ему дам почитать, скажем, три экземпляра, чтобы он своим раздал. А у него приходы по всему миру: Варшава, Прага, Париж, Лиссабон, Рио - и всюду большой дефицит современной православной литературы. Так как, Алексей, благословляете?

- Бог благословит! Конечно, конечно! - кивал я, готовый от смущения сползти под стол. Но в этот момент мне на помощь пришел Иван, разразившись гитарной балладой про войну.

В завершение вечера встречи, отец Филофей “попотчевал” нас одной историей про своего духовника, которых в его героической службе во славу Божию было немало.

- Задумал как-то отец Николай отдохнуть. Все-таки ему под восемьдесят, а приходится жить в самолетах. Постоянные разъезды… Уехал к знакомому прихожанину в глухую французскую деревушку, поселился в домике на отшибе и ушел в затвор. Проходит пять дней, стучат в дверь. Отец Николай не открывает. Следующим утром спозаранку опять стучат и кричат: “Спасите моего ребенка, он умирает!” Ну тут батюшка не выдержал, открыл дверь и увидел женщину с ребенком на пороге, а за ее спиной еще двоих больных. Он их окрестил, взрослых исповедал, всех причастил и соборовал. Больные выздоровели. И с тех пор потянулись к нему со всей округи больные и бесноватые. Человек сто, а может и больше, отец Николай исцелил и обратил в веру православную. А местные-то крестьяне храм построили и попросили его освятить. Так ему и туда приходится заезжать, и меня просит, при случае наведываться. Его там называют “наш русский святой”.

- Это для него, вашего батюшки Николая, доставал я “Ромео и Джульетту дэ Люкс”?

- Да, Иван, для него, - смущенно отозвался монах. - Кстати, он благодарил и просил еще три коробочки… А? Нет?

- Отчего же нет, для такого человека найду, - кивнул Иван, выпятив губу.

- Простите, господа братья и сестры, - опустив глаза сказал отец Филофей, - но батюшка и сам не скрывает… Есть у него неизжитые страсти: гаванская сигара после воскресной трапезы, клавесин Баха и, простите, поздний “Пинк Флойд” и ранний “Би Джииз”.

- Ну что ж, во всяком случае, в отсутствии вкуса его не упрекнешь, - сказал Иван. - Мне эти страсти и самому не чужды… А вот отцу Николаю, святому практически человеку, не мешает это в его подвижничестве?

- Насколько мне известно, нет, - ответил задумчиво монах. - Скорей наоборот, помогает располагать к себе светских людей из неверующих. Видит француз или немец, что батюшка не чужд знакомых страстей, не превозносится, не призывает на их головы гнев Божий, не тащит их на костер инквизиции - наоборот, любит и пошутить, и вкусно поесть, и вина хорошего выпить - тут сразу и доверие к нему, и всяческое уважение. И потом… батюшка умеет, когда нужно, сгруппироваться, взять себя в ежовые рукавицы и всё - другой человек. И потом, он более полувека держит трехчасовую ночную молитву за нас с вами - а это самая трудная работа, я вам скажу… Понимаете, каждую ночь, независимо от состояния здоровья, усталости, местонахождения - вот так брать себя за шиворот и повергать пред Господом в покаянной молитве!.. В этом, собственно, его тайная сила…

- Видимо, вам, зарубежникам, на самом деле больше прощается, пропорционально, так сказать, концентрации искушений, - изрек Иван, повторив позу Роденовского “Мыслителя”.

- Видимо, - кивнул монах. - Как говорится в Писании “где умножается беззаконие, там изобилует и благодать Божия”. Во всяком случае, именно Зарубежная церковь первая причислила к лику святых царя Николая Александровича. Кстати, отец Николай был одним из последовательных сторонников канонизации Государя. Он меня поругивал за мои политические взгляды. Я больше как-то симпатизирую конституционной демократии.

- Батюшка, дорогой, да вы что! - воскликнул Иван. - Как это, имея такого небесного заступника, как преподобный Филофей, который сказал: “Москва - третий Рим и четвертому не бывать”… Как это, быть наполовину дворянином и притом наполовину русским, и не стать монархистом - этот нонсенс! Ведь монархия во главе с Божиим помазанником будет в последние времена тем самым апокалиптическим Удерживающим силы зла во вселенском масштабе. Нет и нет, дорогой вы мой! Не дадим вам погибнуть, но спасем от вашего заблуждения! Правда, Леша?

- Истинная, - кивнул я.

- Кстати, вы же у Алексия читали в “Посланнике”, - тыкал громовержец длинным перстом музыканта в мою книгу в руках монаха, - читали о крестном ходе в честь годовщины убиения Царской семьи? Он ведь не умозрительно пришел к монархизму. Не читая этих наших еретиков доморощенных профессоров академических, которые люто ненавидят Царя-мученика и боятся прихода грядущего Царя… Знают, иудушки, что не жить им в России при будущем Царе, знают, что нынешняя халява для них кончится, сбегут за бугор… А наш Лешенька преодолел страх толпы, насмешки окружающих и собственных демократических тараканов в голове - взял вашу зарубежную икону Царя и своими ногами потопал на крестный ход! И там уже всем своим существом прочувствовал и принял святость Государя нашего Николая Александровича. Ведь сколько там чудес случается, сколько икон мироточит, как народ православный лицами сияет! Я прав, брат мой Алексий?