Меморандум

Неужели это возможно!

Скорей всего, тот негативный процесс, который долго мучил меня, спровоцировал именно Сергей Холодов. В тот вечер по совету старца Фомы я устроил ему дружественный допрос, даже без традиционного рукоприкладства и изощренных пыток. Ну да, если честно, пришлось применить малогуманный журналистский приём провокации, а как без него, если подследственный еще рта не раскрыл, а уже смотрит на тебя волком и пытается сбежать. Как говорит в таких случаях моя юная соседка по лестничной клетке: “Ага, щас!”, или в том же ключе из одесского юмора: “Не дождётесь!”

В качестве защиты от моей ментальной агрессии Сергей выбрал правду-матку во всём ея циничном великолепии. По моему скромному мнению, такая военная диспозиция много эффективней, чем, скажем, глухая немая оборона, и больше напоминает нокаутирующий контрудар в открытый подбородок с выносом тела за пределы ринга.

- Что привело тебя в Церковь? - начал я допрос, глядя в его переносицу, изломанную хорошим таким хуком справа (не моим!).

- Водка и бабы… - пробубнил он, изучая траекторию движения рыжего муравья у левого ботинка.

- Как?.. - оторопел я, готовый к самым возвышенным поэтическим метафорам.

- Правда, еще иногда конопля фигурировала, но реже: дорогое удовольствие по нашим временам и доходам.

- Какая еще конопля? - прошептал я, выбирая сторону моего падения в обморок: направо в грязный песок, или налево, где продолжалась отполированная брючным сукном скамейка.

- Та самая, которая на диком западе называется марихуаной.

- Так, так, - уговаривал я себя не отключаться сейчас, а отложить это расхожее занятие дамочек ХIХ века на потом. - Значит, ты утверждаешь, что пьянство и блуд привели тебя в храм?

- Ну, если чисто по-богословски, то не лично они, а последствия: трясение конечностей, внутричерепное давление, тошнота и рвота, - спокойно, как учитель древней истории пояснял он урок. - А еще, конечно, муки совести и дурные сны про адскую бездну с зелеными дракончиками, они так и прыгали, шельмецы, да еще гримасничали.

- А… - начал было я и задумался, хоть если честно в голове ничего кроме звенящей пустоты не наблюдалось. - Это честно?

- Ага. Честно-пречестно, как мама учила, - проворчал он с издевкой, проводив муравья до самого травяного газона, поднял усталые глаза и хмыкнул: - Еще вопросы будут, гражданин начальник? Или в магазин пойдем?

- Какой магазин, простите…

- Прощаю, по молодости. А магазин в этой рио-де-жанейре один-единственный, и скоро закроется. Так что нам стоит поторопиться. У тебя презренный металл имеется?

- Пока да. - Я вспомнил, что старец предупреждал о нетривиальной ментальности Сергея, а также просьбу в общении с ним быть готовым ко всему. - Ладно, веди, паразитушка.

В типичном сельском магазинчике, где с 1918 года неизменно пахло тухлой селедкой и хлоркой, Сергея знали и уважали, как постоянного клиента и потенциального жениха. Продавщица по имени Таня, подперев пухлой белой рукой округлую румяную щеку, улыбнулась покупателям и спросила у Сергея пароль:

- Как всегда?

- Сама знаешь, - последовал отзыв.

На прилавок опустилась бутылка ординарного портвейна, следом - половинка ржаного хлеба.

- Может, в честь нового спонсора, добавить консерву? - предложила продавщица, без всякого интереса кивнув в мою сторону.

- Добавь, рыбонька. На твое усмотрение.

Прилавочную композицию дополнила банка сайры в масле, секундой позже еще и шоколадный батончик. Я оплатил предъявленный устно счет, Сергей мигнул Тане всем корпусом, обнял пальцами за талию темно-зеленую ёмкость, смёл остальные товары в подол рубашки, и мы покинули торговую точку. Через три минуты мы уже сидели на берегу то ли речки, то ли ручья под сенью густого кустарника и предавались кулинарному разбою с применением холодного оружия в виде складного ножа. Мой отказ употреблять спиртной напиток Сергея вовсе не огорчил.

- Продолжим? - робко напомнил я о цели нашей встречи.

- Давай, Леха, теперь всё как по маслу пойдет.

- Итак, ты пришел в храм и стал исповедоваться?

- Не-а, я просто бараном стоял, слушал хор и меня отпускало. Так было года два. Потом как-то подозвал меня к себе поп пузатый и стал грехи выпытывать. Я чего-то наврал… Он еще спросил. Я опять наврал. Тогда он скривился и сказал: если не хочешь со мной серьезно разговаривать, ступай к старцу Фоме. Он с такими недоумками любит возиться. Так я здесь и оказался. А старец на самом деле оказался не попом, а священником. Всего тебя насквозь видит. Рентген! Ты, кстати, знаешь разницу между попом и священником?

- Не уверен.

- Между попом и священником такая же разница, как между Иудой Искариотом и апостолом Петром.

- Ладно, я об этом со старцем лучше поговорю, - пресёк я осуждение священства, которое почитал за великий грех. - Так что же, ты и здесь продолжаешь пьянствовать и блудить?

- Да. То есть не совсем. Сначала пил и за одной местной дамочкой ухаживал. А потом старец устроил мне отчитку по полной программе… Знаешь что это?

- Экзерсис? Изгнание этих самых, которых и поминать не следует?

- Вроде того… Я тогда во время его молитвы таких гадостей насмотрелся, до сих пор вспоминать страшно. Будто в преисподней побывал. Ну, испугался, конечно… Не пил больше года, а потом обратно сорвался. Так и живу: запой-трезвость-запой. Да старец уже на меня рукой махнул. Сказал, что у меня судьба такая - трагическая…

- Сочувствую…

- Это вряд ли, - вздохнул он. - Ты ведь не пьешь. Значит и понять меня не можешь.

- А ты причащаешься?

- Обязательно, раз в месяц.

Тут и вырвался из меня вопль души, слегка приглушенный дурным воспитанием:

- Неужели это возможно!

- Еще как!

- И не страшно?

- Это по-разному. Бывает страшно, а чаще всего нормально.

- Так, Серега, ты продолжай разврат, а мне нужно… по делу…

- Давай.

Старец сидел на скамье у входа в храм, подставив лицо последним лучам уходящего за горизонт солнца, пальцы перебирали четки. Мне было очень стыдно прерывать минуты покоя и молитвы, но меня всего колотило, поэтому перекрестился и присел на скамью.

- Что, удивил тебя наш Сережа? - не открывая глаз, едва слышно произнес старец.

- Не то слово, батюшка! У меня такое чувство, будто я в выгребную яму свалился.

- Что ж, иногда и это бывает полезно.

- Шутите? - Я разглядывал ухо старца, из которого вытекал тонкий ручеек седых волос, вливаясь в основное волосяное русло. Я свои в ушах стыдливо выстригал. А старец позволял им расти вместе с волосами головы, заправляя за воротник подрясника на спину. Волос Христа тоже, по преданию Лентулла, не казались ножницы, да и вообще рука человеческая, кроме Матери в детстве. Старец подражал Господу даже в мелочах.

- Если только самую малость.

- Батюшка, дорогой, объясните мне, глупому, как такое возможно - и пьянствовать, и блудить, и священство осуждать - и преспокойно причащаться Святых Тайн?

- Всё возможно в укрепляющем меня Христе. Помнишь, откуда?

- Из Апостола, кажется.

- Верно, из Послания апостола Павла к Филлипийцам. Когда Спаситель впервые причащал апостолов, они прежде не исповедовались, ни постились, а между собой такое говорили, я бы на месте Господа на них епитимью наложил. Почему же Иисус их причастил? А потому что они разумом были подобны детям, а Отец их прощал и снисходил. Таков и наш путь: всех прощать, кроме себя, и снисходить к немощам ближнего.

- А как же осуждение священства?

- А ты различаешь осуждение и обличение? Разберись при случае. Я же тебе завещаю, если от меня услышишь нечто, идущее в разрез с Евангелием или Апостолом, - не слушай таких слов и подчиняться им не смей. Священник есть образ Первосвященника Христа Иисуса, и если он замутняет сей великий Образ, то перестает им быть. Такому и верить не следует. Знаешь, с некоторых пор в нашу Святую Церковь, как тараканы, полезли разные темные людишки. Зачем? А за своим чисто мирским: кто квартиру бесплатно приобрести, кто за деньгами, кто за властью над людьми, а кто чтобы прославиться. Потому, когда Царь вернется на свой законный престол в Кремле, первое, чем он займется, чисткой Церкви от теплохладных иереев. Только думается мне, что большинство таковых сами удерут в Иерусалим встречать антихриста, да еще с прискоком, вприпрыжку.