Вивея

14 июня, 2018 год.

Вивея.

Я вскочила на кровати, рывком принимая сидячее положение. Мое дыхание было таким сбитым, будто легкие забыли, как надо функционировать. Или как будто их хозяйка была чертовски напугана. А я была.

Я оторвала руки от простыни, в которую уже успела вцепиться, и дрожащими пальцами провела по лицу. Конечно, оно было противным: мокрым, горячим. Слезы из глаз смешались с липким потом с моих висков. Ткань пижамы тоже прилипла к телу: спине, бедрам…

Опять этот сон. Чем ближе я была к моему Дню рождения, тем более яркими становились кошмары. Они преследовали меня каждую ночь, если я игнорировала пузырек с таблетками.

Я сделала глубокий, судорожный вдох и снова медленно оглядела комнату. Эти сны такие реалистичные, что каждый раз приходя в себя, мне требуется время, чтобы рассмотреть пространство вокруг. Привычные очертания моей комнаты наконец уступили место ночным видениям. Это моя кровать, застеленная темно-фиолетовым покрывалом. Не кабриолет. Нет.

Я спустила ноги на пол и, игнорируя тапки, босиком, не твердой походкой, прошла в ванную комнату. Мышцы ног привычно гудели в нервном напряжении, как будто я во сне пыталась в очередной раз вжать педаль тормоза в пол, чтобы предотвратить катастрофу, перевернувшую мою жизнь.

Комично, не правда ли? Совершеннолетие – это ступень, с которой у многих начинается новый этап жизни. А у меня в восемнадцать лет жизнь закончилась. У Богов и правда есть чувство юмора. Черное. Впрочем, существуют ли они? Нет, иначе как они это допустили.

Я клацнула по выключателю, позволяя электрическому свету ударить по моим усталым глазам. Подошла к умывальнику и, отрегулировав воду до режима «адский ледник», брызнула себе ей на лицо. Кого я обманываю? Никакая холодная вода не сможет смыть с меня липкую, словно паутина, пелену кошмарного сна.

Я подняла лицо к зеркалу, встречаясь взглядом со своим отражением. Девушка в зазеркалье выглядела отвратительно. Капилляры глаз полопались, делая белок красным. В сочетании с фиолетовым цветом радужки это смотрелось так, будто я вышла из плохого низкобюджетного фэнтези-фильма. А если посмотреть на правую сторону моего лица, то можно предположить, что из хоррора.

Отвратительный шрам, как безумный узор, начинался над моей бровью. Извиваясь, он шел по виску, чудом огибая глаз. На скуле он становился очень широким, чтобы снова сузиться и вовсе исчезнуть, не дотянув пары сантиметров до подбородка. Этот шрам натянул мою кожу, делая разрез левого глаза чуть уже. Такие же отметины были на левом плече и ключице.

Я привычно скользнула пальцем по шраму. Так странно, что это уродство на ощупь было словно бархат. Теплый и живой. Живое напоминание о том, что я сделала.

Моя мама не теряла надежды, что в один прекрасный день я разрешу ей взять меня за ручку и мы, бодро цокая каблуками от одного дизайнера, помчимся в распростёртые объятия пластических хирургов. И там она, как волшебной палочкой, взмахнет хрустящей пачкой зеленых, с изображением мертвых президентов, и мое лицо станет прежним. Да только никакие деньги не смогут вывести шрамы с моей души, которые вгрызлись в нее так глубоко и прочно, что стали частью меня. Навсегда.

Мама не понимала этого. Никто не понимал. Пускай. Я же хотела смотреть в зеркало и видеть свое уродство. Это был мой крест, который я хотела и должна была нести. Потому что ничего иного мне не оставалось. Это было мое напоминание. Все, что осталось от моих подруг.

А то, что мое лицо отпугивало окружающих людей, было только на руку. Я не желала общения, и уж тем более я не имела желания иметь друзей. Привязываться к кому-то. Впускать в свою жизнь. Нет, лишь от одной мысли меня пробирала такая дрожь, как будто сквозняк продувал все мое тело, до самых костей. Я приносила несчастья. Нет, хуже, я несла с собой смерть.

Смотря на то, как тела моих подруг, юных девушек, у которых было столько желаний и надежд, погружают глубоко под землю, я осознавала, что должна была быть на их месте. Если бы я только могла, я бы вырвала свое сердце из груди и променяла на их жизни. В этот момент я поняла, что не должна была тогда родиться. Это стало моим проклятием. «Вивея» - не «живая», а несущая смерть.

Умывшись, я быстро собрала длинные, иссиня-черные волосы в высокий хвост и пошла вниз. Я спускалась по лестнице, держа курс на характерный звук соковыжималки. За последние пол года мама то и дело закидывалась очередной «полезной информацией» из глянцевых изданий, и находила очередную панацею для меня. Сейчас у нас был период здоровой пищи, включающей в себя смузи и свежие соки.

-Она кричит по ночам, Джо! – Голос мамы вынудил меня остановиться и замереть.

-Я понимаю, Мели. Но доктор сказал…

-Доктор сказал. – Фыркнула мама. - Эти доктора – шарлатаны! Которые хотят содрать с нас денег. Кто из них сказал что-то, чего мы не знаем? – Тут она поменяла голос, пародируя, очевидно, медиков: - «Кошмары Вивеи связаны с постравматическим расстройством, в основе которого лежит стресс из-за аварии, который сохранился в памяти в виде фиксированной модели. Мы рекомендуем вам медикаментозное лечение… Не переживайте, такому типу парасомнии подвержены 80% людей». Будто бы меня волнуют 80% людей! Меня волнует только моя дочь, Джо! Только моя девочка!

Голос мамы сорвался, перерастая в нервные всхлипы. Затем эти всхлипы стали глуше, как будто их заткнули тряпкой. Я поняла, что папа прижал ее к своей груди. Он шептал ей что-то трудноразличимое с моего места, но успокаивающее.

Мне стало стыдно. Они не должны страдать из-за меня, никто не должен. Кроме меня этого никто не заслужил.

Я вернулась в комнату и достала из мусорного ведра белую коробочку, в которой перекатывались таблетки. Эти препараты уже выработали у меня зависимость, а я ненавидела быть зависимой. Посмотрев ненавидящим взглядом на этикетку, как будто это она была виновата в моих несчастьях, я положила пузырек обратно в ящик стола, с ненавистью задвинув его. От этого рамка на столе чуть покачнулась, грозясь упасть, но устояла на подставке.