Актёрский роман

И тут она всё поняла: его нельзя переделать! Он такой, какой есть. Сирый по нутру, босый по природе и чокнутый по характеру, но именно такой, а не иной. Господи, как тяжело! Я ничего не соображаю!

– Но это же элементарная сыгранность! – возразила она.

– Естественно! – согласился Анин своим тусклым голосом так, что Алиса заподозрила подвох. – Нас этому учат, но не договаривают массу нюансов, – объяснил он ещё более напыщенно. – Их невозможно предусмотреть, ты их придумываешь на ходу.

Она уже знала, что если он говорит именно так, то в этом и заключается суть, которой он руководствуется, но, как и Базлов, не могла зафиксировать его ощущения в себе, чтобы отталкиваться в работе. Чего-то ей не хватало, она не понимала, чего именно. Не понимал и Анин, а если бы понял, то обязательно подсказал бы, потому что по-своему любил её, как и Герту Воронцову.

– Почему? – снова спросила она. – Почему?

Этот вопрос она задавала так часто, что Анина обессиливал. На этот раз он едва сдержался.

– Ну что здесь непонятного? – сказал он, глядя на её враз поглупевшее лицо. – На сцене можно менять ритм в заданных пределах, а перед камерой всё зависит от режиссёра, от его раскадровки, и если он задаёт такой ритм, его надо играть чётко, потому что главный оператор с несколькими камерами тоже на это нацелен.

И всё равно это было не то объяснение, на которое он надеялся, потому что находился в вечном поиске, и этот поиск подразумевал бесконечную череду вопросов, на которые надо было найти ответы, а если не находил, то страдал, как несварением желудка.

– Как у тебя всё просто, – озадаченно прошептала она, полагая, что он, как всегда, ушёл от краеугольного вопроса: как?!

– Конечно, просто, – миролюбиво согласился он, возвращаясь в кабинет.

У него всегда были наготове два-три варианта, в итоге на репетиции он придумывал ещё один, а от копирования великих его спасала плохая память, оставалось одно ощущение, вот от ощущений он и играл, поэтому и не боялся рассказывать, как и что «делает». Повторить его было невозможно, как невозможно петь чужим голосом.

– Помнишь, я предупреждал тебя, чтобы ты не ходила на спектакли в другие театры? – крикнул он, собирая вещи.

Надо было ещё заехать за бритвой и рубашками в квартиру на Балаклавском. Там же находились его любимые тапочки и помазок.

– Помню, – созналась она нехотя.

– Ну вот, и, пожалуйста, ремейк.

– Что, «ремейк»?!

– Ну ты невольно делаешь копии.

На этот раз она не удержалась и возникла в дверях, привстав на цыпочках и заглядывая поверх Анина в чемодан: если он её любит, то должен оставить место для её вещей.

– А ты предложи меня своему Юрию Казакову, и не будет ремейка, – сказала она наивно.

– С Юрием Семёновичем я поругался, – признался он нехотя, воротя морду, как бульдог на строгаче.

– Как?! – воскликнула она обиженно. – Он обещал мне роль в «Спящем Боге»!

– Ничего не попишешь, – вместе с ней расстроился он, полагая, что истинную причину ей лучше не знать.

Она заключалась в том, что Юрий Казаков почему-то решил, что Анин согласится играть бесплатно, за чисто условную сумму, за пятьсот долларов, не зная того, что Анин, ещё будучи студентом, дал себе слово никогда не мельчиться с режиссерами. Нужно уметь быть богатым, бедным – всегда успеется.

– У тебя талант наживать врагов! – воскликнула она с горечью.

– А ты не ходи на кастинги! – зло парировал он.

«Шармовая» девочка давным-давно кончилась. Обаяние молодой Фрейндлих испарилось. Осталась просто высокая рыжая женщина, которая называлась женой. Старею, думал Анин, старею, начинаю зреть в корень. А это плохо! Это разоряет душу, сужает варианты поисков. Даже в семейной ссоре я мыслю, как киношный идиот.

– Почему?!

– Что «почему»? – очнулся он.

– Почему нельзя ходить на кастинги?

– А пусть эта братия за тобой бегает! – заявил он с неприязнью.

– Не получится, дорогой, – уличила она его в неискренности.

– Как это «не получится»? – забухтел он, – как это? – Будто не знал причины.

Впрочем, он понимал, что все творческие мучения жены ложились на него тяжким бременем. На них и женился, подумал он.

– У нас разные весовые категории, – горько призналась она и беспомощно улыбнулась, тщетно ища на лице мужа признаки сочувствия.

– Разные, – согласился Анин. – Но тратить время на то, что ничего не принесёт, глупо!

На этот раз он даже заморгал, как обычно, то есть с каплей искренности, чтобы убедить её не расстраиваться.

– Что же мне теперь?..

– Что? – зло спросил он.

– Уходить из профессии?

– Нет, конечно, – отвёл он взгляд. – Но на сериалы не ходи!

– А куда ходить? – опешила она, потому что её приглашали в «Городские истории», но пока она не решилась сказать об этом мужу.

Он посмотрел на неё, как на идиотку.

– Ты там ничему не научишься, кроме ужимок.

– Жулин тоже сериал, – ехидно напомнила она.

– Сериал сериалу рознь! – вспылил он. – Обычный ситком!

Гений режиссёра заключается в том, чтобы поставить гения-актёра в такие рамки, чтобы максимально раскрыть его талант. Однако в сериалах это мало кого волнует. Там нет стратегии для актёра; формат накладывает ограничения.

– Я не понимаю, – сразу сдалась она.

Она снималась в «Жулине» и не понимала, почему нельзя сниматься в других сериалах.

– А не надо понимать! Просто слушайся!

Не будешь же хвастаться, что ты самолично переписываешь сценарии, чтобы хоть что-то приличное высосать из них. «Жулина» он под себя, дурака, делал, со всеми вытекающими драматургическими штучками, поэтому «Жулин», по сути, не сериал, а законченные истории, объединенные только названием и героями. Однако даже такой ремикс недопустим, если ты себя уважаешь – куда бедному крестьянину податься, если времена такие.

– Ты-ты… ты лишаешь меня уверенности, – навзрыд сказала она.

А ты позоришься! – едва не ляпнул Анин, но сдержался. Он уже знал, что природа выдаёт аванс в виде обаяния; когда актёр его выбирает, он сталкивается с кризисом.

– Ну ладно… ладно… – пожалел он её, – хватит… натаскаю я тебя, натаскаю… Все ошибаются. Даже «Битлз» не всегда попадали в ноты.

– Правда? – обрадовалась она, с надеждой на примирение заглядывая ему в глаза.

– Правда, – великодушно пообещал он, не веря даже самому себе, – правда. Приедем в Выборг и тут же начнём.

Анин давно мучился неким дисбалансом равновеликих ощущений, которые не подпускали его к абсолютному совершенству. Он понимал, что упёрся, что достиг предела осознания профессии, что отныне двигается шажками, а не, как обычно, галопом, но не хотел связывать это с семейными проблемами, однако, говорить Бельчонку или кому-либо ещё о своих терзаниях, считал глупее глупого. Если я сам не понимаю, думал он, то другие и подавно не поймут и решат, что я высокомерен.

– А с чего? – спросила она, теряясь от странного выражения его лица.

– Ну хотя бы с Цубаки или с Отрепьева. На выбор, – услужливо предложил он.

Сам Анин на кастинги не ходил, разве что по молодости лет. При забеге на супердлинную дистанцию это экономит нервы и время. Одна только мысль о том, что за спиной Бельчонка кто-то глумливо хихикает: «Пришла жена Анина», приводила его в бешенство. Надо было жениться на ком-нибудь попроще, на Тасе-официантке, что ли? Была у него зазноба в ресторане на Малой Дмитровке, куда он давным-давно забыл дорогу; поговаривали, что Тася выскочила замуж за какого-то крупного ресторатора ООО «Таланты и поклонники» и теперь её на телеге не объедешь. Ну дай-то бог, дай-то бог, добродушно решил он.

– Я в нетерпении! – подпрыгнула Алиса и стала походить на ту взволнованную Алису, которую он увидел впервые на репетиции в студии МХАТ. Сердце Анина дрогнуло. Ему ещё нравилось ощущение счастья. Плюну на всё, подумал он, забурюсь по полной, продам квартиру на Балаклавском, окончательно перееду сюда, опущусь, обаблюсь, стану чистить картошку и в магазины ходить. Однако он понимал, что это значит, стать таким, как все, как рыжеусый Коровин, как Базлов и ещё сто тысяч, маявшихся невостребованностью. Лучше застрелиться, решил он, нет, повеситься на рояльной струне. Вечно пьяный Коровин вся и всем вечно жаловался, что выпал из обоймы и что теперь ему достаются исключительно эпизодические роли. Вот этого-то Анин больше всего и боялся – сделаться незаметным. Это мы уже проходили, часто думал он, имея ввиду юность, это нам неинтересно.