Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 45

Козни банников порой совершенно немотивированны, но всегда опасны, губительны: банник, прикинувшись проезжим барином, просит истопить баню и «запаривает» жену крестьянина (новг.). В баню, где на полке прячется крестьянин, «входят как два человека и тащат солдата. И начали с солдата кожу снимать, и бросили ее на крестьянина. Тот лежит ни жив ни мертв и читает молитву: „Да воскреснет Бог“. А они услышали и ему в ответ: „Да растреснет лоб“. Он читает дальше: „Да расточатся враги Его“. А они: „Да раскачается осина“. И так до половины отчитывался. Прочитал он всю молитву, лежит – и кожа на нем. Банники пропали. Утром проснулся, глядь – а на нем лежит рогожа» (новг.).

«Всякое несчастье, случившееся с человеком в бане, приписывают проделкам банника – „хозяина“ бани» (забайкал.). Банник всегда недружелюбен, зол (олон., арханг.).

Коварный, обитающий у печки-каменки банник персонифицирует жар и морок – душащий, жгущий, приводящий в беспамятство.

Иногда банник предстает духом – охранителем людей – хозяев бани. Он защищает их от «чужих» банников, «чужой» нечисти. «К одному крестьянину приходит вечером захожий человек и просит: „Укрой меня в ночи, пусти ночевать“. – „Да места-то нету, вишь, теснота-то какая! Не хошь ли в баню, сегодня топили?“ – „Ну вот и спасибо“. – „Ступай с Богом“. На другое утро этот мужик и рассказывает: „Лег это я на полок и заснул. Вдруг входит в баню такой мужчина, ровно как подовинник, и говорит: „Эй, хозяин! На беседу звал, а сам ночлежников пускаешь, я вот его задушу!“ Вдруг поднимается половица и выходит хозяин, говоря: „Я его пустил, так я и защищаю, не тронь его“. И начали они бороться. Долго боролись, а все не могут друг друга побороть. Вдруг хозяин (банник) и кричит мне: „Сними крест да хлещи его!“ Поднявшись как-то, я послушался и начал хлестать, и вдруг оба пропали» (Новг., Белоз.).

Согласно поверьям ряда губерний России, банник поселяется в бане лишь после того, как в ней появился на свет ребенок, что определенно связывает банного «хозяина» («хозяйку») с судьбами семьи и новорожденных. «Если в какой бане не бывало рожениц, то нет в ней и байного» (новг.). Банник в отсутствие людей располагает «животом и смертью» роженицы (вятск.).

Впрочем, и здесь банник демонстрирует коварство, жестокость, которые в крестьянских рассказах XIX–XX вв. наиболее для него характерны. Он способен погубить родильницу, если ее оставить в бане одну; украсть младенца, подменив его своим ребенком. Дети банника уродливы и плохо растут.

«В бане ребенка до пяти лет не оставляли: „хозяин“ оменивает. Этих возьмет, а своих положит. У двоих оменены – был опыт. Таки некрасивы: задразнятся, куки́шки поставят. Прежде бабки-то мыли. Унесешь ребенка в байну, а бабка придет мыть» (мурм.).

Не столь опасное, порой доброжелательное существо, обитающее в бане, – «чудесная повитуха», банная матушка, бабушка. Она «лечит от всех болезней» и первой обмывает новорожденного (волог., перм.).

Неоднозначному толкованию образа и действий банного хозяина соответствует двойственное восприятие самой бани. «Бани совершенно считаются нечистыми зданиями. Но ходить в баню мыться должен всякий. Кто не моется в них, тот не считается добрым человеком. В бане не бывает икон и не делается крестов. С крестом и поясом не ходят в баню…» (арханг.) 〈Ефименко, 1877〉. Традиционно в крестьянском обиходе баня – место нечистое, опасное. В то же время «переходное», очищающее пространство бани необходимо: в ней смывается не только грязь, но и болезни, грехи; человек «возрождается» для новой, чистой жизни.

Житие Юлиании Лазаревской (начало XVII в.) повествует о «сильном море на людей» в земле Муромской, когда блаженная Юлиания, «тайно от свекра и свекрови, зараженных многих своими руками в бани обмывая исцеляла». Изображения бань и парящихся в них людей нередки в миниатюрах синодиков XVI и XVII вв. 〈Высоцкий, 1911〉. На протяжении веков главное в лечении «болезней горячечных, простудных, воспалительных» – «баня, печь и теплое содержание» (арханг.) 〈Ефименко, 1877〉.

Омовение в бане – неотъемлемая часть многих обычаев, обрядов. Баню топили не только еженедельно, но и перед праздниками и по случаю самых значительных событий крестьянской жизни – при родах, для невесты накануне свадьбы.





«Из надворной постройки баня есть особенность, принадлежащая к дому. Хотя бы кто не имел двора, то баня при доме есть. Если кто покупает дом, то за первое спрашивает, есть ли баня. Или если кто спрашивал бы: „Ты купил дом?“ – „Купил полный дом, с банею даже“» (воронеж.) 〈Скрябин, 36〉.

Со времен Древней Руси баню топили для предков-покойников, умерших родственников, приглашая их «помыться и попариться» перед большими праздниками (особенно в Чистый четверг Страстной недели). Мылись в бане перед началом сева, «надеясь, что и семена, и поле будут чистыми» (забайкал.).

Черная баня с печью-каменкой – постройка, «восходящая к древним полуземлянкам, известным по раскопкам селищ и городищ XI–XII вв.» 〈Бломквист, 1956〉; «первобытный очаг можно встретить в бане» 〈Харузина, 1906〉. В этом «глубоко архаическом строении» обитали и продолжают обитать, по поверьям XIX–XX вв., наделенные сверхъестественными способностями существа явно нехристианской природы – банный хозяин, про́клятые, русалки. Они не только моются в бане, но пребывают в ней (про́клятые на посиделках в бане плетут лапти) (новг.).

И сама баня, и ее сверхъестественные обитатели исконно были опасны, но необходимы. Из Владимирской губернии сообщали, что «долго болеющего и помирающего и дурно ведшего себя человека переносят в баню, крышу которой несколько приподнимают осиновыми клиньями, с тем чтобы черт забрался в образовавшуюся щель и поскорее покончил с больным, забрал бы его душу с собою в ад».

В баню помещали кликуш, подвергшихся неизлечимой порче. Кликуши «особенно беснуются на Рождество и Пасху», и тогда «родственники не пускают их в церковь, а к этому времени топят баню, и порченые лежат там все праздники; в нечистом банном месте им лучше» 〈Краинский, 1900〉.

В бане происходило «посвящение в колдуны» (см. КОЛДУН). «Знающий человек» мог «показать» в бане черта. «А колдун, раз он сумел колдовать, так он показывал сыну шишка (черта). Зачем сын сказал, что нет никого, ни беса, ни шишков, никого нету. Вот колдун и стал говорить: „Я грешный человек, Бога не могу показать (Бога кто может показать), а грешка я покажу, шишка… Я вперед уйду в байню, а ты после за мной приди“. Ну, малец справился, попосля его и пошел. Баню открыл… А шишок сидит с отцом на скамейке! Вот малец назад, и белье забыл, и убег домой. И пока в армию не взяли, в баню свою не ходил мыться» (новг.).

У банного хозяина хранилась шапка-невидимка, которую старались заполучить раз в год. Для этого шли в пасхальную ночь в баню, клали нательный крест и нож в левый сапог, садились лицом к стене и все проклинали. Тогда из-под полка являлся старик с шапкой-невидимкой (олон.).

Согласно поверьям Вологодчины, добывая шапку-невидимку, нужно было прийти в баню во время Христовой заутрени «и найти там банника (обыкновенно в это время спящего), снять с него шапку и бежать с нею как можно скорее в церковь. Если успеешь добежать до церкви, прежде чем банник проснется, то будешь обладать шапкой-невидимкой, иначе банник догонит и убьет». В Печорском крае верили, что крестьянин, добывший такую шапку, мог стать колдуном после Вознесения.

Банник владел и «беспереводным» целковым. Чтобы получить его, пеленали черную кошку и в полночь бросали ее в баню с приговором: «Нб тебе ребенка, дай мне беспереводный целковый!», затем быстро выбегали и три раза очерчивали себя крестом (воронеж.).

Традиционно в бане гадали. «Иногда в бане оставляли на ночь гребень и просили: „Суженый-ряженый, скажи мне сущую правду, какие волосы у моего жениха“. Если назавтра на гребне оказывались мягкие русые волосы, то считали, что и жених будет русый, с хорошим характером. Некоторые смелые девушки ставили в бане зеркало и настойчиво просили: „Суженый-ряженый, приходи, приходи, в зеркало погляди“. Если появилось чье-либо изображение, не оглядывайся, а то задушит» (забайкал.) 〈Болонев, 1978〉. Чтобы увидеть суженую либо суженого, садились в бане перед каменкой и глядели в зеркало (енис.). Ср. обращение при гадании: «Овинные, решные, водяные, банные! Скажите, не утайте, выдадут ли [имя] замуж» (костр.).