Страница 14 из 19
Мы эскизно проследили движение грузинского акцента как дискурсивной единицы (топоса и мотива) русской литературно-политической публицистики с 1950-х до середины «нулевых» годов нового века, выделив две основополагающие цезуры. Первая – это цезура конца 1970-х, когда грузинский акцент начинает балансировать между позитивным и солнечным акцентом товарища Сталина и несколько вызывающим говором уличного торговца. Вторая – это середина-конец 1980-х, когда в литературе (Виктор Астафьев) и в политическом дискурсе происходит резкий крен вправо.
В письме Виктору Астафьеву Натан Эйдельман выделяет в качестве основного признака творчества этого писателя расставание Астафьева с гуманистической традицией русской литературы двух эпох – русско-имперской (образец для Эйдельмана здесь – Лев Толстой как автор «Хаджи-Мурата») и советско-имперской (образцом советской гуманистической традиции сам Эйдельман до сих пор считал как раз Астафьева!). Русский писатель не мог бы так писать о грузинах! – утверждает Эйдельман, испытавший отвращение именно к пародируемым грузинскому акценту и общему виду толстых, лоснящихся от спеси и обжорства грузинских детей. Акцент здесь становится острием атаки. Именно эта атака хорошо дополняет и политическое переживание расставания РФ с Грузией, обострившееся после русско-грузинской войны 2008 г. и ее последствий. Возможно, и эта война была до некоторой степени предугадана позднесоветским анекдотом, по прошествии четверти века едва ли понятным без комментария. Первая пешеходная улица Москвы – знаменитый Арбат – «течет», по слову Булата Окуджавы, «как река» – от перестроенного в 1980-х гг. громадного здания одного из военных ведомств на Арбатской до здания МИДа на Смоленской площади. Согласно московскому анекдоту тех месяцев, после назначения Шеварднадзе министром иностранных дел СССР Арбат переименовали в «Военно-Грузинскую дорогу». Незаметно, но решительно менялись, таким образом, сами основания официальной советской идеологии.
Библиография
Алпатов В. (1994) Политика и орфография // Независимая газета. 30 апреля.
Аржак Н. [Даниэль Ю.] (1962) Говорит Москва. Вашингтон: Филиппов.
Астафьев В. (1993) Мультатули // Континент. № 75. С. 111–118.
Астафьев В. (1986) Ловля пескарей в Грузии // Наш современник. № 5. C. 123–141.
Бухвалов Г. (1994) Во дни сомнений… Язык и достоинство нации // Век. 7–13 октября. С. 11.
Быков Д. (1995) ОРТ ориентируется на обывателя // Общая газета. 13–19 апреля. С. 13.
Горышин Г. (1994) Мой мальчик, это я [Воспоминания] // Наш современник. № 6. С. 160–181.
Готье Ю. (1993) Мои заметки [1920–1922] // Вопросы истории. № 2. С. 139–155.
Гусейнов Г. (1992) Исторический смысл политического косноязычия. Украина и русское общество // Знамя. № 9. С. 190–199.
Долгополов Н. (2014) Шеварднадзе был министром нового типа // Российская газета. 8 июля. № 150 (https://rg.ru/2014/07/08/georgia.html).
Ерофеев В. (1995) Оставьте мою душу в покое: Почти все. М.: Изд-во АО «Х. Г. С.».
Жириновский В. (1994) Анекдоты из коллекции Жириновского. СПб.: Симплекс.
Затонский Д. (1994) Ценности или есть – или их нет // Литературная газета. 13 апреля.
Игошев Л. (1994) О путях России [по поводу статьи А. Зубова «Пути России» (Континент. № 75. С. 124–159)] // Континент. № 81. С. 178–191.
Каграманов Ю. (1993) Украинский вопрос // Дружба народов. № 10. С. 174–184.
Клюковкин Р. [Письмо в редакцию] // Новое время. 1994. № 23. С. 2–3.
Коваленко В. (1994) Русский по-украински (свинья, подложенная большевиками) // Независимая газета. 20 апреля.
krylov [Крылов К.] (2002) Мамардашвили // krylov. Живой журнал «Всеобщий синопсис или Система мнений». 30.04 (https://krylov.livejournal.com/309071.html).
Лебедь А. (1995) Россия сейчас – место, где воруют и дерутся. Изменить положение сможет коалиция левых и патриотических сил // Независимая газета. 5 октября.
Матвеев В. И. (1989). Языковая ситуация в студенческой среде (на примере Киевского пединститута иностранных языков) // Философская и социологическая мысль. № 6. С. 11–13.
Новиков А. (1993) Геополитизация кризиса власти // Век. № 42 (61).
Поздняев М. (1995) Тенденция, однако. Религиозные войны в России становятся реальностью // Общая газета. 6–12 апреля.
Руденко Д. (1994) Пространство: грань бытия // Философия языка: в границах и вне границ. Т. 2. Харьков: Око. С. 129–167.
[Б.а.] Свобода, карбованец и Крым (1994). Несколько мнений об украинской «незалежности» [отклики читателей] // Новое время. № 3. С. 2–3.
Черкизов А. (1996) Хронограф. Живая летопись московского муравья. Путеводитель по пяти годам жизни страны. 1991–1996 [Выступления автора на радиостанции «Эхо Москвы»]. М.: Март.
Чуковская Л. (1997) Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Т. 1: 1938–1941. М.: Согласие.
Чуковский К. (2003) Дневники: В 3 т. Т. 2. М.: Олма-Пресс.
Эйдельман Н., Астафьев В. (1990) Из переписки (1986) // Даугава. № 6. С. 62–67.
[Б. а.] Я так тэбэ кохаю (1995) // Куранты. 16–17 сентября.
Bilaniuk L. (2004) A Typology of Surzhyk: Mixed Ukrainian-Russian Language // International Journal of Bilingualism. Vol. 8. № 4. P. 409–425.
Bilaniuk L. (2010) Language in the Balance: the Politics of Non-accommodation on Bilingual Ukrainian – Russian Television Shows // International Journal of the Sociology of Language. Vol. 2010. Is. 201. Р. 105–133.
Gal S. (1998) Multiplicity and Contention among Language Ideologies // Shieelin B., Woolard K., Kroskrity P. (Eds.) Language Ideologies: Practice and Theory. Oxford: Oxford University Press. P. 317–331.
Heinrich H.-G. (1995) Was blieb von der sowjetischen Politsprache? // Wodak R., Kirsch F. P. (Eds.) Totalitäre Sprache – Langue de bois – Language of Dictatorship. Wien. S. 181–194.
Lippi-Green R. (1997) English with an Accent: Language, Ideology and Discrimination in the United States. London: Routledge.
Mühleisen S. (2005) What Makes an Accent fu
Sacks H. (1974) An Analysis of the Course of a Joke’s Telling in Conversation // Explorations in the Ethnography of Speaking. London: Cambridge University Press. P. 337–353.
Часть 2. Вместо дружбы
Тематические переломы: новые тенденции в русской и грузинской литературе постсоветского периода
Анализ тематических трансформаций и развития национальных литератур бывшего СССР в постсоветский период имеет особое значение для составления картины поведения межнационального поля литературы, вышедшего из-под навязанного ракурса «дружелюбия». После распада Советского Союза отношения между Россией и Грузией изменились, даже несмотря на то, что в советские времена культурно-литературные связи республик считались, по разным причинам, наиболее плотными и дружественными. Крах имперско-колониальной парадигмы и выстраивание новых отношений не обошлись без войн. Хотя у этой парадигмы была своя специфика. Отношения Российской империи, а позже РСФСР с республиками Азии и Кавказа характеризовались по-разному[34]. Например, как «reverse cultural colonization / обратно-культурная колонизация», сводившаяся к стремлению коммунистов освободить трудящиеся массы, упразднить привилегии для русских на юге и востоке бывшей Российской империи, к строительству заводов, фабрик, школ, больниц, освобождению женщин из гаремов (Moore, 2001, 123) или как «трансимперское, транскультурное и транснациональное» по отношению к российской/советской имперско-колониальной конфигурации (Тлостанова, 2004). Что касается конкретного случая – Кавказ/Закавказье и Россия, то в современной науке часто запутанно используются две дихотомии: Запад – Восток/Ориент и Север – Юг. Первая восходит к известной книге Эдварда Саида «Ориентализм» (Said, 1978), в которой рассматривается модель Запад – Восток (Ориент). Под Востоком он подразумевал мусульманский Ближний Восток, а под Западом – Европу. Сравнение культурно-ментальных отличий двух миров помогло европейцам сконструировать образ себя. Однако Саид обошел отношения Российской империи с ее провинциями. На мой взгляд, причина лежала в особенности определения «места» России: для европейцев она была Востоком, а для Азии или Востока – Западом (это отмечали Н. Бердяев, П. Чаадаев, В. Соловьев). У Грузии также было особое место. Будучи самой мощной державой Востока в период Средневековья, позже потерявшая свои территории и большую численность населения из-за захватов со стороны Персии и Османской империи, она была, как Россия и Европа, христианской страной – единственной православной христианской страной Востока. Из-за этого дихотомию Запад – Восток по отношению к России и Грузии применить сложно. Более подходящей является вторая дихотомия. Современные теоретики рассматривают противопоставление глобальный Север – глобальный Юг (Тлостанова, 2012, 97–99), где под Севером подразумеваются богатство, «белая кость», власть, а под Югом – экономическая, социальная, гендерная, экзистенциальная несвобода и зависимость. Более того, внутри самой Европы существует противопоставление Север и Юг. Странам Южной Европы приписываются, например, иррациональность и коррумпированность, основанная на клановости, а странам Северной Европы – рациональность и развитое чувство долга (Dainotto, 2002; 2007). В нашем случае Севером является Россия, а Югом – Грузия. Условную «общность» подтверждают церковные/духовные и культурные связи, зародившиеся до политических.
34
Например, известный советский историк и литературовед Натан Эйдельман характеризует Закавказье как «кавказская Азия»: «В составе Российской империи кавказская Азия заняла своеобразное положение. Она не стала этническим продолжением России с анклавами оттесняемых и истребляемых аборигенов или чисто колониальным регионом» (Эйдельман, 1990, 7).