Страница 45 из 63
Рассказывают, когда китайские императорские войска подошли к Хара-Хото, Хара-Цзюнь-гуань во главе своих воинов пытался сдержать натиск превосходящих сил неприятеля, но вынужден был отступить и укрыться в стенах крепости. Китайцам взять крепость приступом долго не удавалось. Тогда они пошли на хитрость: решили лишить жителей города воды, для чего реку Эдзин-гол, поившую Хара-Хото, отвели на запад, запрудив прежнее русло мешками с песком.
Умирающие от жажды осажденные начали рыть колодец в северо-западном углу крепости. Вон там! Они прошли почти триста метров, а воды все не было. Умирали дети, женщины. Положение создалось безвыходное. Осажденным предлагали сдаться на волю победителя, но гордый Хара-Цзюнь-гуань не принял условий.
Он решил лучше погибнуть, чем попасть в рабство. В колодец приказал сбросить все свои богатства — восемьдесят арб серебра (около сорока тонн по нынешнему счету), золотые украшения, нитки жемчуга и другие ценности.
Больше всего страшился Хара-Цзюнь-гуань, что императорские солдаты надругаются над его двумя женами, малолетними дочерью и сыном. Он своей рукой заколол их всех и бросил в колодец. Колодец засыпали.
Потом приказал пробить брешь в северной стене — вы видите ее, тут легко проедет всадник — и через брешь во главе своих войск устремился на неприятеля. В последней схватке погиб Хара-Цзюнь-гуань, было уничтожено и его отважное войско.
Императорские войска разорили Хара-Хото дотла, но сокровищ так и не нашли. Они и по сей день лежат на дне засыпанного колодца…
Сандаг умолк. Его рассказ произвел сильное впечатление на всех.
— Очень хорошо, — похвалил все время молчавший Карст. — Только в легенде все преувеличено. Во-первых, серебра было значительно меньше, глубина колодца также преувеличена раз в десять. А сам колодец находился не в северо-западном углу, где был дом правителя, а в юго-западном.
— Вы так думаете? — спросил Тимяков.
— Я не думаю — я знаю! Я нашел эти сокровища!
Тимяков даже не удивился.
— А вы, господин Карст, мастер на фантастический экспромт! Уж поверьте: мы пытались проверить легенду, копали в северо-западном углу и во всех углах, и другие, насколько мне известно, копали, да только ничего не нашли. Легенда есть легенда.
Карст усмехнулся:
— Шлиман поверил легенде и раскопал гомеровскую Трою. Я прихожу к выводу, что у каждой легенды есть реальный исток.
— Ну, если вы нашли сокровища мертвого города, то почему об этом не шумели газеты?
— Да потому что мне в тот раз помешали вывезти серебро и прочее, я едва успел припрятать сокровища. Кто-то из моих рабочих-торгоутов донес о находке, ну меня и сцапали, потребовали все сдать.
— И вы сдали?
— Разумеется, нет. Я обвинил доносчика в злостной клевете, а мои компаньоны поддержали меня. Нас даже подвергли пыткам на китайский манер, но никто не сознался.
— Очень убедительно. Но я, господин Карст, все равно не поверю вам, пока не увижу серебро своими глазами.
— Понимаю: в такое невозможно поверить. И все же я не вру. Я покажу вам сокровища. Вам и господину Сандагу — только двоим, и то на определенных условиях: я ведь деловой человек…
— На каких же?
— А это сообщу потом, когда будем на месте.
— Далеко?
— Нет, не очень. В мертвом лесу. Можем отправиться хоть сейчас. Втроем. Ну, можете взять Лубсана. Нужна лопата, а еще лучше — две.
Сандаг и Тимяков не знали, что и подумать. Сокровища, о которых в свое время шумел весь мир, найдены! Конечно же, Карст хитрит, задумал что-то недоброе, ищет простаков.
— А если мы возьмем с собой вашего милого сторожа Тумурбатора? — спросил Сандаг.
Карст спрятал улыбку в уголках губ.
— В конце концов, если примете мои условия, то берите кого угодно, хоть всех. Кроме господина Очира, разумеется. На данном этапе наши планы с ним расходятся: каждый вынужден спасать свою шкуру. Я дорожу не столько шкурой, сколько теми палеонтологическими экспонатами, которые остались под присмотром моих людей в Нэмэгэтинской котловине. В общем-то, я свалял дурака, побоялся связываться с членом монгольского правительства и крупным русским ученым, а теперь жалею, что помешал моим людям стрелять в вас.
— Вы откровенны, господин Карст.
— Мне не остается ничего другого. Сейчас я обращаюсь к вам именно как к официальному лицу, представляющему власть МНР.
— Каковы ваши условия?
Карст придвинулся вплотную к Тимякову и Сандагу и что-то негромко сказал им.
Сандаг отстранил его рукой.
— Нет, господин Карст, ваше условие принять не можем, — с возмущением произнес он. — Если вы в самом деле нашли сокровища мертвого города, то в их дележе участвовать не хотим. Грабежом и воровством не занимаемся, быть соучастниками грязного, преступного дела не желаем.
Карст обиженно поджал губы.
— Как вам угодно, — проговорил он сквозь зубы. — У вас еще есть время обдумать все как следует и обсудить… Сделка есть сделка, а вы ко всему приплетаете политику. С вашим коллегой профессором Бадрахом мы всегда находили общий язык. Он понимал, что в конечном итоге мировая наука от нашего альянса только выигрывает.
— Потому что Бадрах, как теперь я его понимаю, тоже коммерсант и вор от науки. Так что, господин Карст, оставьте попытки найти с нами общий язык: такого языка в природе не существует! Нам легче понять язык древних тангутов, чем ваш.
После этого жесткого разговора все как-то поверили в то, что сокровища мертвого города найдены.
Их нашел международный вор Карст и снова зарыл… Он готов поделиться сокровищами, за определенный процент купить себе свободу, и ему непонятно, почему эти странные люди так несговорчивы. Можно сказочно разбогатеть! Если даже разделить археологическое серебро на равные части… Нет, Сандаг и Тимяков не понимают своей пользы и выгоды…
Разговаривать больше не хотелось. И все-таки, чтобы как-то рассеять неприятное чувство, охватившее каждого, Пушкарев спросил у Сандага:
— Значит, с падением Хара-Хото окончательно пала власть потомков Чингисхана?
— Можно считать так. Хотя история не в такой степени прямолинейна. Нам известна лишь канва ее.
— Истинная правда, — подал голос Тимяков. — История, на мой взгляд, обладает своей иронией. Чингисхан нашел смерть под стенами тангутского города, как уже говорилось, в год свиньи. Почему именно в год свиньи, а не в год тигра или мыши? Потом круг замкнулся, и последний потомок Чингисхана закончил свою историческую миссию в этих же самых местах: начали завоеванием Хара-Хото, кончили сдачей его.
— А где могила Чингисхана? — спросила Валя. — Тоже в здешних местах?
Тимяков насмешливо сузил глаза: он был востоковедом, знал все тонкости истории Центральной Азии, ее стран и народов, и вопрос Вали, конечно же, звучал для него наивно.
— Ну, если по существу, то кто знает, где захоронен Чингисхан? Никто. Но последователям жестокого завоевателя нужно было, чтобы люди не забывали о Чингисхане, поклонялись ему и его деяниям, прославляли его кровавые походы, а потому последователи поставили в южном Ордосе обыкновенную юрту, назвали ее Ихи-Эджен-хоро, что значит «Великая ставка Владыки», и объявили, будто здесь хранятся останки Чингисхана. В давние времена в жертву мертвому завоевателю приносили человеческие жертвы.
— Разное говорят, — отозвался Тимяков. — Есть даже версия, будто Чингиса погубила прекрасная Гурбелджин, жена властителя тангутов. Престарелый Чингис хотел определить ее в своей гарем семьсот первой женой, а она прикончила его обыкновенными щипцами.
— Как я понимаю, место захоронения Чингисхана неизвестно?
— Почему же? Чингисхан похоронен в том месте, где родился, то есть неподалеку от истоков рек Толы и Керулена. Там же, на правом берегу Керулена, в монастыре Тук-сумэ, хранится его подлинное знамя, его печать, его статуя и статуи его двенадцати сподвижников. Доподлинно известно, что тело Чингисхана уложено в два гроба — один серебряный, другой деревянный — и поставлено посреди кумирни под покровом палатки, сделанной из желтой шелковой материи. В этой же палатке сложено и оружие Чингисхана.