Медленное убийство

– Мне бы реестр акционеров с указанием, сколько у кого акций. И еще хотелось бы знать, кто самый крупный держатель, – попросила я.

– И это приготовил, – он протянул мне листок.

Я посмотрела и удивилась:

– Но тут тридцать шесть человек.

– Понимаете, некоторые старики уже умерли. В соответствии с завещаниями пакет их акций перешел или к жене, тогда он остался каким был, или к детям, тут он раздробился. Когда мы преобразовывались в ЗАО, Ольга, это моя первая жена, потребовала, чтобы я часть акций записал на нее и детей, причем на каждого по отдельности. Требование, в общем-то, законное – я же акции выкупал на деньги, нажитые в браке, а то, что она проработала на комбинате учетчицей только год до рождения сына и получала соответственно, для нее ничего не значило. Да и женаты мы тогда еще были. И тогда самый крупный пакет акций был у нашей семьи. Потом я ушел от Ольги. Лично мой пакет акций остался при мне, и я стал всего лишь четвертым. Ну и у Насти одна акция есть.

– Четвертый из тридцати шести – это все равно солидно, – заметила я. – Если бы вы уехали из Тарасова, вы стали бы продавать акции?

– Нет, конечно – ведь дивиденды можно где угодно получать.

– Скажите, насколько состоятельный вы человек?

– Скажем так – весьма, – уклончиво ответил он.

– Кто вам наследует?

– Настя и Илюша с Аленкой в равных долях. Все!

– А дети от первого брака? Они по закону имеют право на свои доли, – напомнила я.

– Татьяна Александровна, я ушел от Ольги с одним чемоданом, оставив ей с детьми не только четырехкомнатную квартиру, но и все, что было нажито, да еще и алименты на двух детей платил. Ушел в никуда, спасая свою жизнь, потому что второй инфаркт не то что стучал мне в дверь, а уже на пороге стоял. Я первое время у себя на комбинате в комнате отдыха жил, уже потом квартиру получил. Кстати, квартиры для детей она из меня тоже выдавила, хотя могла бы продать четырехкомнатную и купить всем по однушке. Так ведь нет! Она, видите ли, привыкла жить в большой квартире! А сопляки тогда еще студентами были, но оказались уже со своим жильем. Так вот, когда Николай с Натальей решили начать свой бизнес и пришли ко мне за помощью, я дал им деньги, предупредив, что акция разовая, первая и последняя. Взамен я потребовал отказа от всех претензий на наследство, что мы нотариально и оформили, причем так, что изменить уже ничего нельзя. Заметим, что я тогда еще на Насте женат не был, я просто свободой и покоем наслаждался. Но я очень хорошо знаю подлую Ольгину натуру, вот и подстраховался. Если бы Коле с Наташкой не потребовались деньги, черта лысого они бы от наследства отказались.

– Вы не очень-то жалуете своих старших детей.

– Ольга воспитала их по своему образу и подобию, у них с самого раннего детства были два любимых слова: «дай» и «купи». Я вкалывал как проклятый, а она числилась на комбинате и занималась детьми: музыка, языки, танцы… Элиту, блин, воспитывала! Меня, лапотного, к ним и близко не подпускала! Вот и выросли законченные эгоисты, которые считают, что весь мир вокруг них вертеться должен.

– Как сейчас дела у ваших детей? – поинтересовалась я.

– Думаю, что еще хуже, чем было раньше. Иначе они после очень долгого перерыва не позвонили бы мне прошлой осенью и не попросили в долг. Причем много. И, естественно, отдачи я бы от них не дождался – уж я-то их знаю. Получили в ответ категорический отказ и требование больше меня не беспокоить. Им и Ольге сообщают о дате проведения ежегодного собрания акционеров, они предоставляют три доверенности на мое имя для голосования, потом им сообщают о результатах. И это все! Ни их, ни Ольгу я уже очень давно не видел. И слава богу!

– А выкупить у них акции не пробовали?

– Ольгу вы не знаете! Уж, если ей что в руки попадет, она это не выпустит, – усмехнулся Шестопалов. – А дети ее никогда ослушаться не смели, поэтому что с воза упало, то пропало. А продать акции они могут только кому-то из других акционеров, так что я знал бы.

– В этом году собрание акционеров по итогам прошлого года уже было?

– Нет, 15 марта проведем. Очень удачно мы сработали в прошлом году, так что и дивиденды все получат весьма приличные.

– Так, с этим более-менее ясно. Скажите мне, какой у них бизнес, – попросила я.

– Я тут вам все о первой семье написал, – Алексей Ильич протянул еще один листок. – Там адреса и все остальное на тот момент, когда я с ними окончательно разошелся. Что-то могло измениться, но я этого просто не знаю.

– Спасибо, потом ознакомлюсь, чтобы сейчас время на это не терять. А еще какие-нибудь родственники у вас есть?

– Я в семье один ребенок был.

– А двоюродные и так далее?

– У отца сестра была, но она бездетной умерла, так что со стороны Шестопаловых никого не осталось. А со стороны матери даже и не знаю. Отец был из села Подлесное, что в Петровском районе. Он по направлению учился в Тарасовском сельскохозяйственном институте, а мама у меня была из Пензенской области, она в педагогическом училась. Они здесь познакомились, поженились и потом вернулись в Подлесное. У нее старший брат был – Федор, но она с семьей отношения порвала, когда мне лет одиннадцать было. А получилось так: ее мать сильно заболела и, когда поняла, что уже не выздоровеет, все просила дочку вызвать, чтобы проститься с ней. А Федор с женой ей сказали, что, мол, сообщили ей, а она отказалась приехать.

– Дело, видимо, в наследстве? – догадалась я.

– Да! Бабушка сильно на маму обиделась и все сыну отписала. А мама ничего и не знала ни о болезни матери, ни о ее смерти. Случайно выяснила. Бабушка на ее письма долго не отвечала, вот она и написала соседке. А та ей все и вылепила, да еще и обругала за то, что она к матери даже на похороны не приехала. Вот тогда мама Федору и написала, что брата у нее больше нет.

– А дети у Федора были?

– Были. Мы туда с мамой последний раз ездили, когда мне лет девять было. Девчонку, она немного старше меня, Машей звали, а сына Иваном. Он меня года на два или три моложе был. Постоянно болел, а его мать, тетя Анфиса, с ним как с писаной торбой носилась. Так что я с ним и не общался совсем, больше с соседскими мальчишками – мы на речке от света до света пропадали. Да мы и были-то там всего неделю или чуть больше.

– А как это место называлось?

– Село Денисовка Лопатинского района, почти на границе с нашей областью.

– Как фамилия этой семьи?

– Кузьмины, – ответил он. – Дядьку звали Федор Павлович. Но почему это вас интересует?

– Я пытаюсь понять, кому выгодна ваша смерть, – объяснила я.

– Смерть? – невольно воскликнул он.

– А вы что думали? Что это чьи-то глупые шуточки? – удивилась я. – То, что с вами делают, квалифицируется как умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, статья 111 УК РФ. В случае смерти потерпевшего там до пятнадцати лет, но и в прочих случаях от восьми до двенадцати.

– Смерть! – никак не мог поверить в происходящее Шестопалов.

– Судите сами, – предложила я. – Тот, кто это задумал, очень близкий вам человек. Он знает о вас абсолютно все: и о полидактилии, и о том, что третий инфаркт вы не переживете.

– Это ни для кого на комбинате не секрет, – возразил несколько пришедший в себя Шестопалов.

– Он нашел похожего на вас человека, – продолжила я.

– Мог артиста какого-нибудь нанять, – предположил он.

– Нет. Эта профессия требует от человека, чтобы он следил за собой, а мужчина на снимке этим себя явно не утруждал. Далее. Ваш враг нанял проститутку, которая под видеозапись обслужила клиента. Потом он сделал раскадровку записи и начал отсылать вам каждый день по кадру. И счастье великое, что ваша жена чисто случайно увидела первый же снимок и, что самое главное, все совершенно правильно поняла. Будь иначе, вы все это время жили бы в состоянии постоянного стресса. Вы каждую секунду боялись бы, что она обо всем узнает и может вам не поверить. Ну и долго бы вы протянули? Да вас уже давно похоронили бы! Ваш враг пытался совершить хоть и медленное, но идеальное убийство, не оставляющее следов. Никаких звонков, никаких угроз, никаких требований. Отправляет он снимки наверняка все время из разных мест, где есть бесплатный Wi-Fi. Из всех улик – только снимки, которые, как он предполагал, вы будете тут же удалять. И вы, вероятно, так и поступали бы, если бы не ваша жена. Алексей Ильич, думайте! Думайте, кому нужна ваша смерть! – потребовала я.