Страница 18 из 144
В глинобитной хижине был низкий вход, занавешенный тряпкой, не застеклённые окна с противомоскитной сеткой. К хижине были пристроены навесы, что давало спасительную тень, но запирало внутри хижины воздух. Единственной отдушиной для дыма служило крохотное отверстие в крыше. На стенах висели засушенные головы обезьян, оленей, серн и людские черепа. В углах высились изображения не то богов, не то умерших предков. Повсюду лежали кучи хлама, металлических обломков, деревянных обрубков, тряпичных кульков.
Осматриваясь, Уайтгауз не сразу заметил, что в хижине был ещё один человек - седая, сморщенная старуха. Старуха, полуафриканка-полуиндианка, со скуластым обветренным лицом, цвета картофельной кожуры, умным взглядом следила за гигантом. Вынув из кучи тряпья светло-серый комбинезон Уайтгауза и его походные ботинки, она бросила их перед собой на пол.
- Вот твои вещи, гринго, - сказала она, страшно коверкая английские слова, - теперь можешь ходить и иди...
- Кто ты? Где я? - астронавт шагнул к ней, но старуха отрицательно покачала головой и указала костлявым пальцем на выход.
Тут только астронавт понял, что стоит абсолютно голый. Он подхватил комбинезон, ботинки, прикрыв чресла рукой, вышел наружу, на ослепительный солнечный свет, под высоченный купол голубого неба среди и джунглей.
Справа поднимались скала с тенями больших пещер, слева, за зарослями акации, виднелись высоченные пальмы, а за ними снежные вершины гор. Позади, за десятком хижин, местность понижалась и заканчивалась обрывом. За обрывом лежало длинное каменистое плато. Оно заканчивалось базальтовыми столбами. Эти природные обелиски напоминали застывших в великанов, изуродованных злыми чарами. Дальше, насколько хватало глаз, простиралась красно-жёлтая пустошь экваториальной пустыни.
Вдруг в гомоне джунглей и индейской деревни чудесным образом послышалась старая русская эстрадная песенка:
На Каймановы острова
Уношусь я в мечтах своих.
Ты живёшь где-то там одна,
В милом домике для двоих.
Я оставлю своих друзей
Отдыхать за колодой карт,
И Москву сдам свою в музей,
Ведь её не возьмут в ломбард!
И пускай белый самолёт,
Рассекает туман крылом,
Тот, кто ищет, всегда найдёт,
Явью станет, что было сном!
Я, конечно, тебя найду,
И увижу в твоих глазах,
Что ждала меня вечность тут,
На Каймановых островах...
Заросли перед хижиной разошлись и перед Уайтгаузом появился штурман погибшего шаттла Александр Дыбаль, совершенно живой и абсолютно здоровый. На губе Дыбаля висела толстая сигара, он щурился от её едкого дыма:
- Надо же! Неужели эта шаманка поставила тебя на ноги, и ты можешь самостоятельно передвигать ходулями?
Тёмно каштановые волосы Дыбаля отросли теперь до средней длинны, выгорели до белизны отдельными прядями, ресницы и брови тоже выгорели на солнце, от чего вечно хитрые голубые глаза сделались очень контрастными и выразительными. Дыбаль был в коротких шортах и большой соломенной шляпе, потрясали воображение своими размерами. Он был увешан экзотическими побрякушками, как турист на рынке этнических поделок и сувениров. Среди украшений выделялся панцирь черепахи с гербом Венесуэлы на шее.
Астронавты обнялись, хлопая друг друга по спинам, при этом Уайтгауз всё ещё старался прикрывать срам, а штурман старался не особо к нему прижиматься. Наконец они ударили друг друга ладонью в ладонь и кулак в кулак, словно баскетболисты после удачного броска, обошли ржавый остов старинного фордовского грузовичка и уселись на бочку из-под бензина.
Дыбаль принялся что-то говорить на очень плохом испанском индейскому мальчику лет шести, оказавшемуся здесь, как из-под земли, активно дополняя речь жестами.
Мальчик разглядывая Уайтгауза, открыв от удивления рот. Ничего не добившись, Дыбаль махнул рукой и с удовлетворением похлопал Уайтгауза по плечу:
- Как я рад снова тебя видеть живым и здоровым!
- Я тоже рад видеть себя живым и здоровым. И тебя тоже!
- Думаю, тебе не стоит сбривать бороду. Это экзотично! - Дыбаль показал на своём загорелом, гладко бритом лице полукруг, обозначая габариты бороды товарища.
Уайтгауз только сейчас понял, что он оброс густой бородой.
- Алессандро! Алессандро-але-але-ссандро!!! - прокричал пронзительно маленький индеец, улыбнулся ослепительной улыбкой и тоже показал себе на подбородок.
- Ты представь себе, как нам повезло! Чтоб нам и дальше так везло всю жизнь, - штурман три раза ударил костяшкой пальца о тулию своего соломенного сомбреро, и поплевал через левое плечо.
- Понимаю, ты имеешь ввиду, что встретишь длинноногую инопланетянку, у вас будет секс длинной в вечность и будете вы жить долго и счастливо, пока не умрёте в один день, - Уайтгауз улыбнулся, - а вообще, если это не военная тайна, где мы? Судя по старой ведьме, мы оказались в альтернативном будущем типа фильма "Безумный Макс".
- Рони, как я соскучился по твоему юмору! Нет, это не декорации "Безумного Макса - месть звёзд" с Сингхом в главной роли. Это Венесуэла, или то, что от неё осталось после ядерной бомбардировки силами Североамериканского союза. Той, для закрытия производства нефти и природных наркотиков, мешающих распространению современной синтезированной дури, - произнёс Дыбаль.
- Это было давно...
- Потом из-за потепления климата пустыня свалилась на эти места, и от Каракоса с современной инженерной инфраструктурой осталось одно воспоминания. Здесь возникло то сочетание цивилизаций, что ты видишь - древние люди с винтовками М-16 и спутниковой связью.
- Спутниковой связью? - Уайтгауз прекратил надевать комбинезон, - значит, вы запросили Хьюстон о помощи? Где вертолёты NASA? Почему мы ещё здесь, а не на Канаверал? Или они отказались нас забирать, и северная Америка снова воюет с южной Америкой?
- Всё так, да не так, - ответил Дыбаль, и лицо его сделалось хмурым, - тут вот какое дело; это место называется Магдалена, импровизированная такая деревушка индейцев кичако, возникшая на месте пригорода Каракаса. Эти кичако, насколько я понял, часть большого народа гуарао, но очень-очень давно часть гуарао ушла на высокогорье, и выделилось в отдельное племя со своим языком и внешним видом, типа веснушек и рыжих волос. Раньше кичако жили в районе перевала Синтар, или по-другому Сан-Синтар. Это почти шесть тысячи футов над уровнем моря. В общем и целом тут высокогорье со всеми вытекающими для человека последствиями. Пониженное содержание кислорода в воздухе до восьмидесяти, семидесяти процентов от нормы замедляют процессы в организме, и делают жизненный метаболизм тяжелее, а цену ошибки, ранения, болезни делают очень высокой. Сейчас кичако спустились с гор, после того, как отсюда ушли старые жители из-за войны и пустыни.
- Увлекательная история, - сказал Уайтгауз.
Он закончил облачаться в комбинезон и начал надевать ботинок:
- Упс, я смотрю, живность тут не пуганная!
Прямо из его ноги через пальцы выскочила и с невозмутимым видом скрылась в траве жёлто-зелёная ящерица.
- Надеюсь, она мне там кладку из яиц не оставила, - Уайтгауз перевернул ботинок и постучал по рифлёной подошве.
- Джунгли, или как говорят испано-язычные - сельва, что ты хочешь? - Дыбаль махнул ладонью, - ну вот, рассказываю дальше. В нашей деревне живут два рода кичако. Милях в семи отсюда есть ещё одна деревня под названием Тьерос. Там ещё три небольших рода кичако. У кичако идёт война с племенем с матильонес из-за мест выпаса скота, и площадок для кукурузы и коки. Из-за этого по всей сельве от перевала Синтар до ущелья Рождающихся Камней периодически стреляют и взрывают.
Похоже, что неистребимое, врождённое у многих людей зло - это часть стратегии жизни на создание побуждающего мотива совершенствования, для не закисания эволюции человеческих отношений, и люди творящие исходное зло, и те, кто зло транслирует, иногда мучаясь в своей отвратительности, часто и не понимают, что заставляют добрых людей развиваться, идти вперёд, туда, где общество наконец-то с пелёнок научится отделять и переделывать предполагаемых убийц, воров, насильников, лжецов, сексуальных извращенцев, тщеславных и завистливых, жадных недочеловеков.