Страница 35 из 56
- Папа, что это я не могу дозвониться до мамы, хотел её поздравить, а она не поднимает трубку, как-то волнительно - у неё День рождения, а она не досягаема?!
- Смею заверить, что твоя мама в порядке, почти с самого утра находится под пристальным моим вниманием!
- Пап, как это понимать, боюсь поверить?
- Я сам ещё не верю и не могу тебе точно сказать, как дальше у нас будут развиваться отношения...
- Папа, я что-то не очень понимаю, что ты мне пытаешься втолковать, но это неважно, главное, что вы вместе!
Дай ей, пожалуйста, трубочку.
- Не могу, она спит.
- Так разбуди, я ведь хочу поздравить свою мать с Днём рождения!
- Сынок, не стоит этого делать, она выпила и, если её поднять, может почувствовать себя очень плохо.
Я скажу, что ты звонил, хорошо?
- Хорошо, хорошо, папа, только не обижай маму, она ведь всю жизнь такая одинокая, кроме меня у неё никого нет.
Галь отключился от сына и тихо произнёс:
- А я, разве не одинокий, но никто меня не жалеет, а в принципе, зачем нас жалеть, ведь мы можем это изменить.
Глава 17
Галь отключил мобильный телефон Веры, а заодно и свой, чтобы звуки вызова не мешали спать женщине, которой он любовался весь сегодняшний день, и хотел продолжить и дальше.
Занёс в спальню лёгкое плетёное кресло и развалился в нём, уложив ноги на пуфик, заманчиво стоящий возле комода с зеркалом.
От нечего делать, взял с прикроватной тумбочки блокнот и вчитался в стихи, написанные Верой за последнее время.
У него создалось такое впечатление, что он незримо явно, а порой тайно присутствует во всех поэтических строках любимой женщины.
Хоть Галь достаточно хорошо овладел русским языком, но не настолько, чтобы свободно плавать в море поэзии, поэтому часто по многу раз перечитывал одни и те же катрены, стараясь вникнуть в суть порой завуалированных строк.
Надолго застрял на последнем, может даже вчера написанном стихотворении:
Памяти река
В разгаре летний день, а пасмурно на сердце,
вот-вот и дождь из слёз прольётся по щекам,
от мыслей о былом мне никуда не деться,
влечёт меня в него вновь памяти река.
Не справиться боюсь мне с каверзным теченьем,
о скалы разобьюсь, зайдя за поворот,
как надоело жить с тоской и отреченьем,
искать и отвергать через стремнину брод.
Я многое смогла, но надо научиться,
прощения просить, повинного простить...
С годами не смогла к нему стать безразличной,
так может дверь открыть и в душу вновь впустить...
Он несколько раз прочитал последние две строки и тяжело вздохнул.
Будто бы услышав его вздох, с кровати с закрытыми глазами поднялась Вера и, шаркая по полу босыми ногами, проследовала в сторону туалета. Он внимательно проследил за женщиной, представшей перед ним в одних трусиках, которая, не видя ничего вокруг, прошествовала к унитазу, а, вернувшись, вновь упала на кровать и, закрывшись с головой простынёй тут же затихла.
Галь даже не заметил, как дрёма навалилась на него, и он забылся глубоким сном, не смотря, на неудобное для этого место. Блокнот так и остался лежать на груди, открытый на последнем стихотворении.
Из сна его вывел звонкий голос Веры - от неожиданности он вздрогнул и резко присел в кресле, при этом, блокнот сполз с груди и со стуком упал на пол.
- Галь, что ты тут делаешь, как оказался в моей спальне, как я попала домой, почему ты без спроса взял мой блокнот?
От потока вопросов можно было захлебнуться, но Галь в ответ только улыбался.
- Ты чему радуешься?
Галь продолжал с улыбкой смотреть на разгневанную, смущённую и мало ещё что соображающую женщину.