Чужаки не считаются

- Простите? "Чёртово косперанто, - подумал он с досадой. - Надо было подналечь на курсах..." Но Сунни продолжала кричать:

- Довольно грубостей! Муж сам пошёл к вам! Сам сознался! Я теперь почти вдова! А вы стоите здесь и говорите непристойности! Как можно! Позор!

Она хлопнула дверью, едва не задев Клыкова по носу. Клыков снял очки, повертел в руках и надел опять.

- Гм, - только и сказал он. Сойдя с крыльца, он оглянулся: может, это какой-то местный ритуал - орать на гостей? Теперь дверь откроется, Сунни, кланяясь, выглянет и, наконец, позовет его в дом... Но никто не выходил, дверь оставалась закрытой, и только торчали из-за глиняной крыши ветки радужного самшита. "Вот и еще одна нестыковка, - подумал Клыков сердито. - Востриков-то с Паджем, оказывается, соседи. "Залез в повозку и поехал очень быстро". Куда он ехал, рядом с собственным домом? Однако у бабы не всё в порядке с головой. Может, Падж как раз от неё в тюрьму сбежать хочет?"

- Ну и катись оно всё, - пробурчал Клыков и побрёл на биостанцию. Полуденная жара шла на убыль, тесные улицы полнились народом, но перед Клыковым все расступались - рогатые гиганты пятились к колючим изгородям, крылатые фигурки стайками порскали в тень. Затормозил на почтительном расстоянии экипаж: огромное колесо, внутри которого давили на ступени двое тафидян, влекло за собой гротескно маленькую тележку с третьим, одетым в плетённую из живых стеблей тунику. Туниконосец качнул рогами, приветствуя. Клыков помахал рукой в ответ, замешкался, едва не наступил на уличного торговца, безрогого мальчишку. Тот сидел у обочины, тянул в руках краюху свежего хлеба, что-то приговаривая на местном лающем языке. Хлеб был пурпурного цвета, хотя пах обычной выпечкой. Клыков покачал головой. Нет уж, парень, жуй сам свои харчи, у нас с тобой белковая несовместимость.

На биостанции Клыков не пошёл к себе в кабинет. Решительно пройдя мимо криокамеры с Востриковым, он завернул за теплицу и постучал в дверь препараторской.

- Серёга! - крикнул он. - Заканчивай рибосомы морозить, давай лучше кофе выпьем.

Из препараторской выглянул Ивченко. Рыжая борода его топорщилась, как у викинга.

- Кофе? - хмуро спросил он.- Ну а что, можно. Только недолго, а то срезы заново делать придется.

Через десять минут они втроём сидели на маленькой кухне. Ивченко с аптечной точностью заправил кофеварку, поколдовал с настройками и разлил по чашкам напиток. Кофе был что надо - пахучий и чёрный, как смола.

- Не чокаясь, - напомнила Верочка. - За Вострикова.

Кивнули, пригубили.

- Земля ему пухом, - пробормотал Ивченко.

- Рано, - поморщился Клыков. - Сначала приставы на Калассу тело заберут, потом следствие, а уж потом, если повезёт, на Землю отправят. Друзьям и родственникам.

- Каким ещё друзьям, - проворчал Ивченко.

- Так, Серёжа, - подняла ладошку Верочка. - О мёртвых иди хорошо, или никак.

- Ну ладно, - пожал плечами Ивченко. - Никак. Никак не возьму в толк, какие у Вострикова могли быть друзья. При таком характере. И такой лени.

- Всё, всё, - поспешно сказал Клыков. - Проехали. Давайте лучше новости посмотрим.

Они загрузили на экран свежий пакет новостей. На Земле всё шло как обычно, кого-то отправили в отставку, кого-то назначили вместо. Торжественно ввели в эксплуатацию новую морскую ферму, синтезировали новый белок. Всепланетный саммит ещё не закончился, полярные ресиверы ждали отмашки. Вести с горячего мира: на Гурате миротворцы захватили очередного генерала. Показали небольшой ролик, прыгающая камера выхватывала из дымного марева то клешню, то панцирные шипы, то золотистые прорези глаз. Пленный генерал что-то скрежетал по-своему, махал псевдоподиями, потом в кадре возник перепачканный зеленью морпех и деловито поддал ему сапогом под панцирь. Камера стыдливо метнулась в сторону.

- Генералов всё меньше, а война не кончается, - вздохнула Верочка.

- Вопрос решается одной-единственной орбитальной бомбардировкой, - холодно сказал Ивченко. - Один залп "Каина" по крабам - и наступит мир.

- Там же гражданские, Серёжа, - покачала кудряшками Верочка.

- Там крабы, - поправил Ивченко. - На войне есть свои и есть чужаки. Чужаки не считаются. А ля гер ком а ля гер. Надо только вывести наших ребят - а потом...

- Ладно, хватит о крабах, - решительно сказал Клыков. - Давайте я вам лучше кой-чего расскажу.

И он повторил всё то, о чём полчаса назад говорил Сунни - плюс эпизод с участием самой Сунни.

- Короче, жена у него ненормальная какая-то, - заключил он и шумно выхлебал остатки кофе. Ивченко хмыкнул:

- Во-первых, не жена, а оплодотворительный партнер Д-типа. Мы же договорились.

- Ой, Серёжа, опять ты давишь интеллектом, - махнула рукой Верочка. - По сути - обычная жена.

- А во-вторых, - Ивченко забрал чашки и принялся наполнять их заново, - тафидяне считают, что гхеки - это неприлично.

- Что... откуда ты знаешь? - нахмурился Клыков.

- Потому что он вумный, как вутка, - Верочка щёлкнула Ивченко по лбу.

- Потому что я психолог, - сказал тот, пристально следя за кофеваркой. - Микробиолог и кросс-культурный психолог. Забыли? Меня в экспедицию не брали, пока я им второй диплом не показал.

- А я - экогенетик ещё, - гордо сказала Верочка. - Мы тут не валенки шьём, мы специалисты широкого профиля.

- Ну-ну, - сказал немного уязвленный Клыков, у которого была только одна специальность - ксенобиология. - Валенки, между прочим, не шьют, а валяют. Так что насчёт гхеков?

- Про них не говорят, - объяснил Ивченко, расставляя наполненные чашки. - Это табуированная тема. Как на Земле секс в викторианскую эпоху. Любое упоминание под запретом.

Клыков покрутил головой.

- Как же так, они ведь без гхеков не могут... ну, буквально...

- Не могут, - кивнул Ивченко. - Но не говорят. Гхеки для тафидян - существа очень интимные. Их даже показывать чужим нельзя. Своего гхека могут видеть только муж и жена...

- Оплодотворительные партнеры, - саркастически вставила Верочка. - Д и В-типа.

- А чужого гхека разглядывать аморально, - закончил Ивченко. - И гхек у них - слово практически ругательное.

- Гхек их побери, - сказала Верочка.

- И всю эту планету гхековую, - согласился Ивченко.

Клыков раскрыл было рот, чтобы тоже сказать что-то смешное, но тут в голову ему пришла совсем несмешная мысль. На самом деле, очень серьёзная мысль. Он так и застыл с открытым ртом, пока не додумал её до конца.

-... Так что давайте-ка тост - чтобы всё обошлось, и чтобы из-за Паджа не закрыли биостанцию, - говорил между тем Ивченко. Клыков хлебнул кофе, обжёгся, поставил чашку и встал.

- Ты чего, Леонид? - поднял рыжие брови Ивченко.

- Вы сидите, - сказал Клыков, протискивая живот между стулом Верочки и стеной, - а я пошёл. По-моему, меня кто-то хочет нагхекать.

На улице уже стемнело, но не до конца, как всегда на Тафиде, потому что уже взошла Старшая луна, а примерно через час должны была показаться Средняя и Младшая. Клыков шёл быстро, почти бежал, и рядом по зеленоватой от лунного света траве бежала лунная тень. Стражники на стене проводили его взглядами. Это были молодые стражники, с короткими рогами. В городе было по-настоящему светло из-за ночных клёнов - их цветки сияли, как лампочки.

- По сути - обычная жена, - повторял Клыков. - Чужого... уф... гхека... Ах, чертовка, ах, зараза!

Взойдя на крыльцо, он заколотил в дверь:

- Сунни, откройте! Я всё знаю, Сунни! Впустите меня!

Она открыла и тут же отступила внутрь. Клыков шагнул через порог, глядя под ноги: в тафидянских домах следовало быть внимательным, чтобы не повторить судьбу Вострикова. Пол был мягкий, выстланный живым мхом, с потолка свисали мерцающие гроздья лиан, в которых шуршали и попискивали пушистые комки - кажется, Н-организмы. Сунни присела на корягу, что росла прямо из пола. Крылья за спиной развернулись и с треском схлопнулись.