Мать многоликих

Сцена третья

Сон Улы начитается сразу с того момента, когда кто-то хватает ее за ногу. Ула снова визжит, но на этот раз не просыпается. Побарахтавшись немного в светящейся багровым светом тесноте, она успокаивается. Постепенно дыхание выравнивается. Ула вспоминает, что находится здесь по собственному почину и что ей необходимо увидеть, чем все закончится.

Чьи-то цепкие пальцы все так же держат щиколотку. Ула упирается руками в податливые стенки кишечника, оттягивает их от себя и, дрожа от напряжения, смотрит вниз, на ногу. Ее держит человеческая рука, выкрашенная в зеленый цвет. Оказывается, это тот «зеленый» из процессии, который случайно свалился в пасть вслед за девушкой. «Зеленый» все тянет и тянет на себя, видимо, пытаясь продвинуться вверх.

Наивный!

Потеряв силы, Ула расслабляет руки, и стенки кишечника сдавливают ее очень крепко. У Улы весь воздух вышибает из груди. Но вскоре давление слабеет. Тогда Ула пытается свободной ногой содрать пальцы с щиколотки. Не сразу, но у нее это получается – царапаясь, зеленая рука ухает в склизкую багровую бездну. Снизу слышится глухой жалобный крик.

Ула остается одна, и ей снова становится очень страшно. Она чувствует, что готова проснуться. И какой-то частью себя понимает: она будет даже рада, если так все и произойдет. Подумаешь, не получилось! Ни у кого еще не получилось. Но она тут же вспоминает, зачем всё это затеяла и берет себя в руки. Закрывает глаза. Пытается выровнять сбитое страхом дыхание. Убеждает себя, что ничего страшного не происходит, что слизь не растворит ее тело, что в конце концов она выживет.

У л а. (Сама себе.) Это «зелёному» нужно бояться. Он – мужчина, ему тут нечего делать. А с тобой всё будет хорошо.

С этими словами она засыпает, полностью отдаваясь во власть пульсирующей багровой тесноте.

Она спит во сне и понимает это. Вокруг – кромешный мрак и хлюпанье. Звуки умиротворяют. Слизь уже не жжется, а греет кожу. Ула понимает, что если б не эта слизь, было бы холодно.

Сон во сне длится очень долго. Ула то понимает, что она до сих пор переживает кошмар, то забывает это, теряет связность мыслей, пропадает куда-то, и лишь хлюпающие звуки да приятное ощущение тепла на коже возвращает ее в явь кошмара. Но и тогда она не просыпается.

И вдруг всё прекращается.

Ула приходит в себя в какой-то пещере, не той, не первой, а другой – небольшой, с низким потолком, битком забитой многоликими.

Среди многоликих нет ни одной женщины – одни мужчины. Ула стоит в пустом пространстве, многоликие окружают ее плотным кольцом. Пять костров горят, обозначая границу пустого пространства. На Улу многоликие почему-то не обращают внимания. Все как один молча и напряженно смотрят на потолок, в точку, находящуюся прямо над головой Улы.

Ула тоже поднимает голову.

И вздрагивает.

Она видит нечто напоминающее гигантскую куриную гузку, торчащую прямо из камня. Гузка то напряженно набухает с протяжным тошнотворным звуком, то вяло расслабляется. Ула во все глаза смотрит на это безобразие, не в силах пошевелится, и вдруг гузка исторгает из себя кости.

Они летят прямо на Улу – несколько бьет по голове и плечам, Ула, прикрыв голову, отскакивает, а кости все сыплются и сыплются в самый центр пустого пространства, громко стукаясь о каменный пол – берцовые кости, плечевые, лопатки, ребра, черепа; все – девственно белое, гладкое, аж слепит глаза. Попадаются и маленькие, детские косточки.

Многоликие не шевелясь смотрят на гузку – до костей им почему-то дела нет. Ула, лежа на границе костяного града, тоже поднимает глаза, и вовремя.

Гузка исторгает ту самую девушку.

Девушка падает вниз головой на гору человеческих костей. Кости разлетаются во все стороны, а многоликие разом повергаются ниц. Становится очень тихо. Никто не шевелится. Ула в ужасе оглядывает замерших многоликих, потом переводит взгляд на голую девушку, лежащую среди костей. Кожа ее покрыта какой-то розоватой коркой. Корка успела засохнуть, и можно разглядеть, что местами она потрескалась, и в трещинах виднеется читая белая кожа.

Девушка, выгнув спину, делает вдруг глубокий вдох.

Это происходит до того неожиданно, что Ула вскрикивает и в испуге закрывает лицо руками.

Многоликие принимаются петь.

М н о г о л и к и е. (Радостно.) О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма! О-ма, О-ма! Кнери так-ка дом-ма!

Девушка постепенно приходит в себя – переворачивается сначала на бок, оглядывается, щурясь на свет костров, потом встает на четвереньки и наконец утверждается на ногах. Ноги у нее заметно дрожат.

К ней сразу же подбегают, подобострастно кланяясь на ходу, четверо «зелёных» с переносным троном в руках. Трон – тот самый, на котором Мать многоликих въехала в деревню Улы.

Девушка спускается с горы костей и останавливается около трона. У одного из «зеленых» в руках появляется внушительного размера чаша. Трое других извлекают из-за спин изогнутые ножи и принимаются соскабливать с девушки розоватую корку и бросать ее в чашу.

Вот девушка очищена. Местами белая кожа ее оцарапана до крови неосторожными движениями изогнутых ножей. Но на раны ни она, ни «зеленые» внимания не обращают.

Девушка садится на трон. «Зеленый» передаёт ей чашу, и девушка кладет чашу себе на колени. Взявшись за ручки, «зеленые» с четырех сторон поднимают трон, и уносят девушку прочь. Прочие многоликие, стоящие всё это время на коленях, поспешно подскакивают и расступаются перед процессией. На лицах – помесь страха и любви.

Когда процессия скрывается в дальнем конце пещеры, многоликие одновременно, без команды, кидаются к костям, как разбойники к ничейным драгоценностям. Каждый норовит схватить кость побольше. Тот, у кого оказывается берцовая, поднимает ее высоко над головой и радостно орет. Кто-то жестоко дерется, не поделив черепа. Кто-то, споткнувшись, падает, и его, не замечая, топчут. Он визжит, пытается встать, но его снова валят, так как костей хочется всем.

Улу тоже топчут, ей очень больно, она слышит, как трещат сломанные ребра. Тогда она визжит изо всех сил и просыпается.

Сцена четвертая

Ула открывает глаза и видит, что над нею нависают Лирис, Фелита и Немой. Некоторое время она смотрит на них, как на чужаков. Потом все встает на места. Она понимает, что затоптали ее не по-настоящему. Лирис, Фелита и Немой всё нависают, в глазах – напряженное ожидание.

У л а. (Хриплым голосом.) Я вам сейчас такое расскажу…

Сцена пятая

Ула, Лирис, Фелита и Немой сидят вокруг костра. Ула только что закончила свой рассказ.

Ф е л и т а. Значит, яма-пасть переварила всех, кроме той девушки, отчего девушка заделалась Матерью?

У л а. Как-то так.

Ф е л и т а. Ага. А корка, которую с неё соскоблили, зачем?

У л а. Чего не знаю, того не знаю. Но всё, что вышло с обратной стороны ямы-пасти, – всё ценно для них.

Ф е л и т а. Конечно, здорово, что ты не убоялась и прошла через это. По-хорошему я завидую тебе. Но как это может нам помочь?

У л а. Не знаю.

Ф е л и т а. То-то!

Л и р и с. (Фелите.) Нет, погоди! Теперь, когда мы всё узнали, узнали, чем заканчивается сон, нам не так страшно. А это уже немало. Будем высыпаться!

Ф е л и т а. Ну, если высыпаться… Вот сейчас и проверим. Ула! Ты своё уже отоспала, так что на часах первая ты.