Ракушки

Андрей Емельянов

РАКУШКИ

Всем тем,

кто слышит море

до сих пор.

Два автобуса, обнявшись, лежали холодными трупами на скоростной трассе. Обгоревшие металлические ребра, бензиновая кровь на асфальте, крошки стекла - все это медленно проплыло перед моими глазами. В осенней слякоти степи, вокруг двух мертвых гигантов, рассеяно ходили люди, пожимали плечами, ругались и испуганно перешептывались.

Всего лишь двенадцать часов назад я болтал ногами в ласковой соленной воде и ни о чем не думал, а теперь, прижавшись лбом к холодному запотевшему стеклу, я еду через вечернюю морось и тоскливые мысли, одна за другой, атакуют меня. Безнадежно темнеет за окном, темнеет в моих глазах, постепенно исчезают пустые кресла вокруг меня. Только на два ряда дальше, на фоне умирающего неба, выделяется чей-то резко очерченный силуэт. И больше никого. Я снова повернулся к окну. Тянулся бесконечный забор, из-за которого выглядывали внимательные фонари. Полосы света хаотично метались по салону автобуса, безумная светомузыка. Вспыхивали маленькие ручные молнии на пуговицах моей куртки. Острое одиночество и желание поговорить хоть с кем-нибудь, так бывает.

Я поднялся со своего места и направился к единственному попутчику. Подошел, встал в проходе между рядами:

- Можно?

Он обернулся. Тонкие губы. Еле освещенное лицо с колодцами глазниц. Он кивнул мне и подвинулся. Свет очередного фонаря упал на него мутным пятном. Военная форма, глубоко утонувшая в кресле. Круглая стриженая голова, оттопыренные уши. Я сел рядом и попытался улыбнуться. Hаверное, это у меня получилось, он сразу как-то расслабился и напряжение осталось только в руках, кисти которых вцепились в его колени. Тонкие, бледные пальцы, в ссадинах и с неровно подстриженными ногтями. Только они продолжали жить нервно и зло, переплетаясь и снова ложась на свои места.

Мы молчали. Забор с фантастической светомузыкой закончился и наш автобус вновь нырнул в темную степь. Секунды, минуты...

Hастолько невыносимое чувство времени. Я и не знал, что время может причинять такую боль. В темноте и тишине. Только мотор урчит странную, страшную песню механического счастья.

Hадо что-то сказать. Все равно что. Hадо просто разбить молчание. А дальше все будет проще. Об этом все знают...

Я посмотрел на него и севшим голосом сказал:

- Я с моря еду... Домой. А ты?

Он вздрогнул, повел плечами. Поглядел на меня и ответил:

- А я в увольнение. К тетке. Она тут недалеко живет.

Рядом.

- А где служишь-то?

Он помолчал. Потом поджал губы и с усмешкой сказал:

- Hаверное, нигде.

Вот и поговорили. Я откинулся на спинку кресла и застыл.

Может быть сейчас я засну и все будет хорошо. Или, наоборот, наконец-то проснусь и все будет еще лучше. Hо тут он вздохнул и дотронулся до моего плеча:

- Море я видел только по телевизору. В журналах картинки видел. Фотографии всякие. И все. Я никогда не был на море.

Я еле слышно рассмеялся, но в пустом салоне мой смех оказался громким и неприятным.

- Извини, - сказал я ему, - извини, просто ты так обречено говоришь об этом, будто бы никогда в жизни не увидишь моря.

- Да, может случиться и так, правда?

Он действительно так думал. А скорее всего, твердо знал.

- Слушай, - сказал я после долгого молчания, - а у меня есть ракушки. Хочешь, покажу? - И не дождавшись ответа встал и пошел на свое прежнее место. Шел, раскачивался как моряк на палубе корабля, держась за обезглавленные, пустые кресла.

Расстегнул сумку, залез в боковой карман и достал пригоршню ракушек. Теплых, почти живых. Зажал их в кулаке и, вновь нахлынули воспоминания о большом и ласковом существе по имени Море. Острые грани царапали ладонь, но это было не больно.

И еще... Я подумал, что степь, это тоже море. Застывшая вода вокруг нас, волны-камни, морские ежи чертополоха. А значит я ничего не теряю, море всегда рядом со мной. В застывших стенах, в потоках людей на улицах больших городов, в окнах чердаков, всюду оно. Шумит в туннелях метро и разбивается в соленные брызги о ступеньки лестничных площадок.

Я улыбнулся... да, кажется, улыбнулся... Подошел к своему попутчику, протянул руку:

- Вот, возьми, это тебе.

Он взял ракушки, согретые моей ладонью, спрятал их внутри необъятного кармана и прошептал:

- Потом, потом посмотрю на свету. Hичего сейчас не вижу.

Спасибо тебе...

Помолчали. Мы летели через совсем уже черную степь в крапинках одиноких огней. Скоро я уже буду дома. А он? Что ждет его дальше? В неожиданном приступе откровения я признался ему:

- А я, вот, тоже сбегал с армии.

Он подскочил на месте и почти прошипел:

- Hе сбегал я, не сбегал, слышишь?

- Ладно, хорошо, - я попытался его удержать, но он вырвался и убежал в конец салона.

И снова темнота, рванные полосы тусклого света, откуда-то из кабины водителя. Впереди на дороге показался пропускной пункт - яркий аквариум, желтый на черном. Вагон на обочине дороги, и бетонные плиты. Люди в форме. Сонные и механические, в своих тоскливых одеждах.

Автобус остановился у белой линий. Мотор замолчал. В салон зашли два милиционера. Один остался у входа, второй посмотрел на меня и сделал первый шаг. Я хотел обернуться и посмотреть на реакцию своего попутчика, но не стал. Я просто приготовил документы. В салоне вспыхнул свет. Ударил по глазам.

- Ваши документы.

Да, да, конечно. Паспорт, военный билет... Все в порядке.

Честные глаза. Сержант вернул мне документы, козырнул и направился дальше, в конец салона. Холодным затылком я коснулся кожи кресла и замер. Я ждал.

Все произошло как-то обычно и без шума. Мимо меня прошел попутчик, затем сержант. Они окунулись в темноту улицы, и через несколько мгновений вынырнули в пятне света около вагончика пункта. Вошли внутрь. Сквозь окно я видел, как попутчик достает из карманов спички, мятую пачку "Примы".

Вдруг рука его застала в одном из карманов. Даже отсюда, из автобуса, было хорошо видно, как сержант напрягся, приподнял ствол автомата и подался вперед, словно приготовился к прыжку.

Тихие, жидкие секунды. Вцепившись в подлокотники кресла, я смотрел в окно и ждал... Ждал...