Новая эпоха

— А для вас?

— Я не стану отвечать тебе за всех, Деметрий, а отвечу только за себя. И для меня тоже добро и зло не абсолютны, а относительны, и часто бывает так, что добро для кого-то одного оборачивается злом для другого. Вот тебе наглядный пример — вторглись мы с турдетанским войском сюда, в Южную Лузитанию, завоевали её, сделали своей страной и навели в ней свои порядки. Добро это или зло?

— Ну, тут так сразу и не скажешь, — грек задумчиво зачесал бороду.

— Правильно, Деметрий — всё зависит от того, кого мы об этом спросим. Если того лузитана, отца и братьев которого мы убили в боях или повесили за преступления против наших законов, а ему самому запретили под страхом той же виселицы грабить, а заставили работать — ответ будет один. А вот если мы спросим того турдетана, который пришёл сюда с нами и получил здесь землю, с которой он теперь сытно кормится сам и так же сытно кормит свою семью, то ответ будет, сам понимаешь, противоположный. И так, заметь, практически во всём. Что бы ни случилось в этом мире, всегда найдутся как проигравшие от этого, так и выигравшие. Иногда это будут разные народы, а иногда и разные люди одного и того же народа, но почти всегда кто-то нам ближе и роднее или хотя бы его интересы ближе к нашим, и от этого зависит наша оценка событий.

— Если разбирать твой пример, то — да, вы одним и тем же действием причинили зло лузитанам, но сделали добро для турдетан. И если учесть, что одним вы помешали разбойничать и причинять зло соседям, а другим — дали возможность честно трудиться, то в твоём примере добра вами сделано больше, чем зла — проиграли злые люди, а выиграли честные добрые труженики.

— Которые в процессе завоевания тоже были злодеями — и завоёвывали то, что не принадлежало им раньше, и убивали, а заодно, скажем уж всю правду, многие из них и грабили, и насиловали. На войне — как на войне, и не получается добра совсем уж без зла. Так это мы ещё победили и смогли сделать добро для тех, для кого хотели. А если бы мы проиграли эту войну, то оказались бы злодеями со всех точек зрения…

— Тоже верно. А зло ухудшает карму и сказывается на следующих жизнях. Или ты в них тоже не веришь?

— Трудно сказать, Деметрий. Учение о карме и перерождениях мне известно, но не совсем в таком виде, как его представляешь ты и твои единомышленники. Меня учили, что не сами наши действия порождают карму, а наша их оценка. Если есть чувство вины — карма ухудшается, а если считаешь, что всё сделал правильно — можешь тогда не бояться и за свою карму.

— Но ведь тогда получается, что глупец, не осознающий творимого им зла, не получит и воздаяния за него в будущих жизнях?

— Да, получается так, и это особо подчёркивали те, кто учил меня. А вот верить в эти будущие жизни и воздаяние в них или нет — не знаю и сам. Никто ещё пока из моих знакомых не вспомнил своих прежних жизней и не рассказал о них, а если вдруг кто и расскажет — как быть уверенным в том, что это правда, а не выдумка и не заблуждение? Так что это вопрос чистой веры, не подкреплённой никакими доказательствами.

— Как и вопрос о причинах кармы?

— Да, и он тоже. Тебя учили одному, меня — другому, и как ты не докажешь мне правоты твоих учителей, так и я не докажу тебе правоты моих. Поэтому я даже и пытаться это сделать не буду, а предложу тебе рассмотреть этот вопрос вообще под другим углом.

— И под каким же?

— Да просто порассуждаем логически. Допустим, есть и карма, и перерождения с воздаянием за эту наработанную нами в прежней жизни карму. И допустим, моя карма достаточно хороша, чтобы вся моя следующая жизнь была сплошным счастьем. Но разве достаточно для этого одной только моей хорошей кармы? Разве не нужна для этого ещё и та счастливая семья, в которой будет счастливым моё детство? И разве не нужно для этого ещё и то хорошее для меня общество, в котором будет счастливой и моя взрослая жизнь? И если таковых вдруг не окажется, то много ли мне будет пользы от одной только пускай даже и самой лучшей на свете кармы? И разве не справедливо то же самое и для тебя?

— С этим не поспоришь, тут ты прав, — охотно согласился грек, — Но к чему ты клонишь? Разве не стремимся мы все создать то самое общество, в котором и были бы счастливы родиться и жить в следующей жизни?

— Вот к этому как раз и клоню. Создать его — мало, надо ещё и сохранить. Ваш Алексарх этого не сумел. Самым лучшим обществом для тебя и тебе подобных ты ведь наверняка считаешь его Уранополис. Ну так и где он, этот ваш Уранополис? А без него — много ли вам толку от вашей самой лучшей по вашему мнению кармы?

— Ты хочешь сказать, что если бы дети Неба не боялись испортить свою карму убийством враждебных им по неведению непросвещённых братьев…

— Да, ты понял меня правильно. Если правы твои учителя, а не мои — этим они, конечно, испортили бы свою карму, но зато имели бы хорошие шансы отстоять и свой город, и своё идеальное по их мнению общество. И для своих детей с внуками, которые им тоже не безразличны, и для самих себя, если и не сразу в следующей жизни, так через жизнь или через две. Вот сейчас, спустя столетие, они уже наслаждались бы, скорее всего, заслуженным счастьем и сами. Ну что такое столетие для живущего вечность? А что они выиграли от своей сохранённой в чистоте драгоценной кармы?

— Да, но это если бы они отстояли свой город. А если бы нет? Сила-то ведь не на их стороне была. И карму наверняка испортили бы, и Уранополис всё равно бы не спасли.

— Ну, ты уж рассматриваешь крайний случай. Естественно, слабый противник к укреплённому городу не подступит, а если подступил — значит, в силах своих уверен. Но зачем ему потери? Никто не идёт на приступ сразу, все сперва предлагают сдаться без боя. И если ты видишь, что силой город не отстоять, что мешает тебе вступить в переговоры и выторговать на них приемлемые условия сдачи? Ну, признать подданство, согласиться на уплату посильной дани, но на условиях сохранения вашего общества и самоуправления. Редко какой завоеватель откажется принять сдачу на таких условиях, если город может и готов защищаться, и его взятие штурмом будет стоить больших потерь.

— Согласиться на рабство?

— Я думал, ты выше этой вашей излюбленной эллинской демагогии. Я могу ещё понять, когда на подобную чушь ловятся маленькие простые человечки с их маленьким простым умишком, но уж ты-то, мудрец, должен бы понимать, что рабство и подданство — далеко не одно и то же. Ваших демагогов послушать, так раз Пирей подчиняется Афинам, то и все пирейцы в рабстве у афинян?

— Нет, пирейцы — тоже граждане Афин, и их порт — часть афинского полиса.

— Хорошо, пусть так. Но где они сейчас, те независимые эллинские полисы? Пусть даже и не в подданстве, пусть даже и в военно-политическом союзе вроде тех же Ахейского или Этолийского, но ведь и это тоже зависимость, если только твой город — не главный в союзе. Чем взносы в казну союза отличаются от тех же налогов в казну царя или полиса-гегемона? Но одно вы рабством не считаете, а другое — считаете, хотя в обоих случаях ваши граждане живут по одним и тем же собственным законам и подчиняются одним и тем же собственным архонтам, и ни один из них не является ничьим рабом. При этом ваши собственные городские власти, как я слыхал, вправе вмешаться в любой ваш чих не только на улице, но даже и в стенах вашего же собственного дома, чего никогда не сделал бы никакой иноземный завоеватель, а Собрание — изгнать с лишением гражданства любого, кто ему неугоден, даже если он и не нарушил ни единого из ваших законов, но и это даже вы рабством не считаете. Странные у вас, эллинов, понятия о свободе…

— Это за нами водится, — кивнул грек, — Раньше кричали о македонском рабстве, теперь, наверное, о римском скоро кричать начнут, и ради борьбы за эту общую свободу от внешней зависимости многие будут согласны на ущемление и той небольшой личной свободы, которую имеют. Такие уж мы есть. Правильно ли я понимаю, что свободного — по нашим понятиям свободного — Уранополиса и вы нам в пределах вашего государства не позволите?