Маленькая страна

На обратном пути, перед тем как выйти из леса к машине, папа остановил меня:

– Встань вон туда! Я сфотографирую тебя на память.

Я вскарабкался на дерево с раздвоенным, как рогатка, стволом и встал в развилку. Папа взвел затвор. Внимание! Раздался щелчок и звук перемотки. Это был последний кадр пленки.

В деревне мы поблагодарили пигмеев за гостеприимство. Мальчишки несколько километров бежали за нашей машиной и пытались прицепиться к ней сзади, пока мы не доехали до асфальтовой дороги. На крутом спуске к Бугараме нас постоянно обгоняли велосипедисты-камикадзе, они неслись быстрее автомобилей, с багажниками, нагруженными огромными гроздьями бананов или мешками с углем весом в несколько десятков килограммов. Падение на такой скорости часто кончается смертью, малейший занос – и слетишь в пропасть, прямо на кладбище танзанийских грузовиков и замызганных микроавтобусов. По встречной полосе те же самые велосипедисты, доставив свой товар в столицу, ехали обратно, в гору, придерживаясь за бамперы грузовиков. Я представил себе, как несусь на своем красном велике с кисточками вниз по виражам в Бугараму, обгоняя на бешеной скорости грузовики и легковушки, а потом дома, в Бужумбуре, Арман, Жино и близнецы встречают меня бурными криками, как победителя велогонки Тур-де-Франс.

Уже стемнело, когда мы подъехали к дому. Папа долго сигналил перед воротами с табличкой “Злая собака. Imbwa Makali”. Наконец ворота открыл хромой садовник, за ним бежала наша бело-рыжая курчавая собачка, лихая помесь мальтийской болонки и крысарика, ни сном ни духом не подозревавшая, что именно к ней относится грозная надпись.

– А где Каликст? – спросил папа, выйдя из машины. – Почему ворота открываешь ты?

– Каликст исчез, хозяин.

Собачка вилась у него под ногами. Она была бесхвостая, поэтому в знак радости виляла всем задом. И вздергивала губу, как будто улыбалась.

– Как это исчез?

– Ушел рано утром и больше не вернется.

– Да в чем дело-то?

– Неприятная история с Каликстом, хозяин. Вчера мы отмечали Новый год. Когда же я заснул, он залез в сарай и украл много разных вещей. Потом исчез. А я обнаружил пропажу.

– Что он украл?

– Тачку, ящик с инструментами, шлифовальную машинку, паяльник, две банки краски…

Садовник все перечислял пропажи, но папа замахал руками и перебил его:

– Ладно, ладно! В понедельник подам иск.

– А еще он украл велосипед месье Габриэля, – успел прибавить садовник.

У меня сердце оборвалось при этом известии. Чтобы Каликс мог сделать такое – как это может быть! Я горько заплакал. От обиды на весь мир.

– Не плачь, Габи, найдется твой велосипед! – утешал меня папа.

5

Вследующее воскресенье, последний день каникул, вернулась из Руанды Ана. Мама привезла ее после обеда. Волосы ее были заплетены в тоненькие косички из очень светлых прядей. Папе не понравилось, слишком вульгарный цвет для маленькой девочки, сказал он. Они с мамой опять поругались, она сразу рванула обратно на своем мотоцикле, я даже не успел поцеловать ее и поздравить с Новым годом. И долго еще стоял на крыльце – был уверен, что она вспомнит про меня и вернется.

Позже зашли близнецы и рассказали, как они провели каникулы у бабушки в деревне:

– Это было ужасно! Там даже нет ванной, мыться приходится голышом во дворе, у всех на виду! Ей-богу!

– Полукровки, как мы, там в диковинку, так деревенские ребята разглядывали нас сквозь забор. И кричали: “Глянь, беложопые!” Обидно же! Бабушка кидалась в них камнями, отгоняла.

– И по ходу дела увидела, что мы необрезанные.

– Знаешь, что такое обрезание?

Я помотал головой.

– Это когда тебе обрезают пипчик.

– Бабушка попросила дядю Состена, чтобы он нас обрезал.

– Мы тоже тогда еще не знали. Поэтому сначала не обратили внимания. Бабушка говорила с дядей на кирунди, мы ничего не понимали, видели только, что она все время показывает пальцем на наши ширинки. Мы почуяли, что они затевают какую-то пакость, и хотели позвонить родителям. Но, говорю же, там деревня, глушь, ни телефонов, ни электричества. А туалет там знаешь какой – просто яма в земле, и над ней постоянно туча мух! Ей-богу!

Близнецы каждый раз божились одинаково: говорили “ей-богу!” и проводили по горлу пальцем, как ножом, будто курицу резали, а под конец громко щелкали пальцами.

– Дядя Состен пришел с нашими старшими двоюродными братьями Годфруа и Бальтазаром. Те отвели нас в какую-то землянку на краю деревни, там внутри стоял деревянный стол.

– Дядя купил в лавке бритвенное лезвие.

– Годфруа держал мне руки за спиной, а Бальтазар зажал ноги. Дядя снял с меня штаны. Схватил мой пипчик, положил на стол, вытащил бритву из обертки, натянул кожу и ррраз! Отрезал самый кончик! А потом полил соленой водой для дезинфекции. Ей-богу!

– Уй-уй-уй! Я когда это увидел, помчался прямо в лес, как антилопа от гепардов. Но братья меня догнали, скрутили и ррраз! То же самое!

Отрезанные кончики дядя положил в спичечный коробок и отдал бабушке. Она открыла коробок, чтобы проверить работу. И расплылась от удовольствия – прям тебе сатисфекшн, как поют “Роллинг Стоунз”! Злая ведьма, ей-богу! Мало того, она еще и похоронила эти наши кусочки во дворе, под бананами!

– Наши кусочки попали в рай! Упокой, боже, их душеньки!

– Аминь!

– Но это не все! Потом нас обрядили, как девчонок, в платья, потому что штаны натирали больное место, еще бы!

– Платье – позор на весь свет!

– Родители ужасно удивились, когда приехали за нами и увидели, что мы ходим в таком наряде. Отец спросил, с чего это мы нацепили юбки.

– Мы всё и выложили. Папа напустился на бабку, кричал, что мы французы, а не евреи!

– Но мама ему объяснила, что это делается ради гигиены. Чтобы туда не забивалась грязь.

К концу рассказа близнецы всегда выдыхались. Потому что бурно размахивали руками, показывая жестами все, о чем говорили. Так что их понял бы даже глухой. И словами они перекидывались, как жонглеры шарами. Не успевал один договорить, как другой подхватывал фразу и продолжал лопотать – так бегуны передают друг другу эстафетную палочку.

– Я вам не верю! – сказал я.

Ведь близнецы любили и приврать. Один начнет заливать – другой с ходу продолжит, им даже сговариваться не надо. Такой у них был дар. Папа называл их мастерами художественного трепа и чемпионами автовралли. Когда я сказал, что не верю, они хором воскликнули “Ей-богу!”, ширкнули пальцем по горлу и щелкнули пальцами. А потом оба разом спустили штаны. Я увидел две сизо-фиолетовых, как сырое мясо, висюльки и закрыл глаза, чтоб не стошнило. Близнецы подтянули трусы и сказали:

– А знаешь, мы видели там, в деревне у бабушки, как кто-то катался на твоем велике. Ей-богу!

6

Меня разбудил хриплый папин голос: “Габи! Габи!” Я живо вскочил – испугался, что опоздаю в школу. Наверно, я опять проспал, вот папа меня и зовет. Другое дело Ана – она всегда готова заранее: волосы аккуратно причесаны, заколоты, лицо протерто кокосовым молочком, зубы почищены, туфли блестят. Она даже предусмотрительно ставила с вечера в холодильник свою фляжку, чтобы вода оставалась холодной все утро. Уроки она тоже всегда делала заранее и затверживала наизусть. Просто нет слов! Мне всегда казалось, что Ана старше меня, хотя на самом деле она была на три года младше. Я выскочил в коридор и увидел, что папина дверь закрыта. Он еще спал. Опять я повелся – это кричал не папа, а попугай его голосом.

Я сел перед его клеткой на террасе. Попугай грыз арахис, чинно держа каждый орешек лапками. Пробивал клювом-крючком скорлупу и вытаскивал зернышки. Он внимательно посмотрел на меня своими желтыми с черными зрачками глазками, просвистел начало “Марсельезы” – папа его научил, – а потом просунул голову между прутьями клетки, чтобы я его приласкал. Я гладил серые птичьи перышки и ощущал под пальцами теплую розовую кожицу у него на затылке.