Цветок жасмина (сборник)

– Это дедовы запасы, – пояснила она с набитым ртом. – Он здесь любит бывать зимой, иногда живет подолгу. Говорит, в тишине да на природе лучше думается.

– Дед у тебя крутой.

– Ты даже не представляешь, насколько! – чуть заметно усмехнулась она. – Понимаешь, он долгое время проработал за границей.

– Ну и что? Сейчас многие работают за границей, – пожал он плечами.

– Как тебе объяснить… Он работал еще во времена Советского Союза. И не под своим именем.

– А-а… понятно. Нелегал. То-то взгляду него такой, такой… пронизывающий. Когда на меня смотрел, будто рентгеном просвечивал.

– Он, действительно, людей видит насквозь, – очень серьезно сказала Ясмин.

– А он знает, что мы с тобой на даче?

– Он знает, что я с подругами поехала на дачу.

– А если он вдруг приедет?

– Не приедет. Хотя, возможно, и догадывается, что я здесь вовсе не с подругами.

– Однако, – слегка поежился Влад. – Я, конечно, не боюсь, но не очень-то приятно, когда…

– Исключено, – жестко сказала Ясмин, – у нас в семье следить не принято. Лучше налей мне еще вина!

А потом они снова сидели возле камина, смотрели на пламя, читали вслух любимые стихи, целовались и любили друг друга. И Влад снова легко шагнул из привычного земного измерения в другое, незнакомое; и в этой новой вселенной существовали только двое: он и Ясмин.

Трясясь воскресным вечером в полупустой электричке, они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и молчали. Обоих переполняли чувства, выразить словами которые не было никакой возможности, – можно было только расплескать и опошлить. Но расстаться даже с самой малой толикой собственных фантастических ощущений, ни он, ни она не желали.

Влад проводил ее до самого подъезда, зашел в вестибюль с мозаичным мраморным полом, проследил, как она поднимается по лестнице, и вернулся на улицу. Домой добирался на автомате: все его мысли и чувства занимала Ясмин. Он любил ее до самозабвения, до сумасшествия, до потери собственного я. Прикажи она ему: «Прыгни с крыши!» – и он бы прыгнул, не задумываясь. Она полностью завладела его душой и телом; он понимал, что находится в ее власти, но ему нравилось быть ее абсолютным рабом.

Дома сразу прошел в свою комнату, погасил свет и лег, накрывшись с головой пледом. Хотелось дольше сохранить те ощущения, которыми он был сейчас переполнен. Мысленно возвращаясь в субботний вечер, он буквально по минутам восстанавливал в памяти малейшие нюансы произошедшего между ним и Ясмин. Все случившееся было одновременно невероятным и великолепным. Хотя… она ни разу не призналась ему в любви. Но ведь и он не произнес заветных слов. А нужны ли вообще слова, если и так все совершенно ясно?!

Любовь делает человека практически невменяемым. И пусть предмет любви является иллюзией, сотворенной в мозгу «больного» биохимическими процессами, происходящими в организме, для самого человека, подхватившего «любовный вирус», это суть абсолютная реальность. Как и недосягаемое совершенство предмета его любви. Она – чудо, необыкновенная, единственная. Для пораженного стрелой Купидона это истина, не требующая доказательства.

Как и все, одержимые любовной страстью, Влад обитал в своем иллюзорном мире; его состояние напоминало маниакально-депрессивный психоз в маниакальной стадии, когда человек пребывает в полной эйфории, переполнен энергией и безотчетной радостью. Он ежедневно провожал Ясмин до дома. И пусть окончание занятий у них часто не совпадало, он упорно дожидался ее в университете, и когда она, наконец, появлялась, в кровь его вбрасывалось такое количество адреналина, что ему казалось, будто он парит над землей, а не ступает ногами по университетскому коридору, устремляясь ей навстречу. В группе над ним беззлобно подсмеивались: влюбленные всегда выглядят чуточку комично, – однако он пропускал шпильки сокурсников мимо ушей. Пусть завидуют!

Позднее, ни Влад, ни Ясмин никогда не заговаривали о происшедшем на даче. У обоих возникло четкое представление, что случилось то, что должно было случиться, и чего невозможно было избежать. Fatum. Судьба. Они были молоды, любили, нерастраченная сексуальная энергия била через край. Взрывоопасная смесь, сопротивляться которой совершенно бессмысленно, особенно весной. Да и зачем?!

Однако с тех пор они периодически навещали старый дом, прячущийся среди столетних елей. Не слишком часто, потому что там торчал дед. Но и не так уж редко. Ясмин старалась использовать любую возможность, чтобы оказаться подальше от родственников наедине с Владом, и это ей удавалось. И они любили друг друга неистовее и нежнее с каждой новой встречей.

Как-то незаметно наступил май, который выдался на редкость теплым, почти летним. В саду, окружавшем дачный дом Ясмин, зацвели яблони. Их гибкие ветви, густо усыпанные бело-розовыми нежными цветами, заглядывали в открытые окна, стремились пробраться внутрь и захватить веранду. В воздухе стоял тончайший цветочный аромат, который привлекал великое множество насекомых, спешивших насытиться сладким нектаром. Молодые люди расположились в плетеных креслах возле старинного круглого стола на веранде, счастливые и пьяные от любви, весны и буйства природы. Неподалеку куковала кукушка, сильный и свежий запах растущей не по дням, а по часам, травы смешивался со смолистым духом разогретых солнцем еловых ветвей, выбросивших светло-зеленые юные побеги. Небо было синим и ясным, и открывающееся перед ними будущее казалось таким же безоблачным и прекрасным, как это чистое небо.

– Хочешь послушать музыку? – вдруг спросила Ясмин.

– Можно, – лениво отозвался Влад.

– Это классика, – предупредила она. – Сейчас я переживаю период Рахманинова, если так можно сказать.

– В каком смысле? – заинтересовался он.

– Период увлечения его музыкой. У меня всегда так происходит, и с живописью, и с поэзией, и с кинофильмами. Вдруг какое-то музыкальное произведение, или книга, или картина художника, настолько меня захватывает, настолько соответствует моему восприятию мира, настроению, душевному состоянию, мыслям, что я полностью погружаюсь в произведения этого мастера. Постоянно слушаю его сочинения, или перечитываю снова и снова его книги.

– И сейчас у тебя период увлечения Рахманиновым?

– Да. Хочу, чтобы ты послушал одну его небольшую вещь.

Она встала с кресла и прошла в комнату. Через пару минут раздались первые аккорды, и через открытые двери и окна на веранду полилась музыка.

– «Элегия» си-бемоль, – сказала она, остановившись в дверном проеме. – Он сочинил ее, когда ему было девятнадцать.

Влад смотрел на нее – прекрасное женское изображение в раме двери, как картина великого художника. Казалось, не только слух, но все тело Ясмин, внимало звукам музыки, с трепетом отзываясь на каждую ноту. И хотя перед ним сейчас стояла современная девушка в открытой майке и коротких шортах, в своем воображении он видел прелестную и беззащитную барышню 19 века, томную, загадочную, в невесомом полупрозрачном газовом платьице.

Отзвучал последний аккорд – словно последнее «прости» чему-то несостоявшемуся, – и застывшая картина в дверной раме ожила.

– Какая удивительная музыка… Я слушаю ее только в исполнении самого Рахманинова. Это важно. В ней, и печаль, и тоска по чему-то несбывшемуся – быть может, по утраченной любви, – и светлая грусть… И еще, это расставание с чем-то очень дорогим, невозможность иметь то, чего так страстно желаешь. Это болезненно прекрасно… – в глазах ее заблестели слезы. – Послушаем еще раз?

Он кивнул, растроганно глядя на нее. Она вернулась в комнату – и снова зазвучала музыка. Почему-то у Влада внезапно возникло ощущение, что Ясмин без слов говорит ему о неизбежном прощании. О том, что они расстанутся навсегда, и эта музыка будет напоминать ему об ее чувствах, передаст ее невыразимую печаль, ее воспоминания о несостоявшейся любви. Но он тотчас сердито отбросил прочь это мимолетное впечатление. Они никогда не расстанутся. Никогда! Потому что это невероятно, немыслимо. А значит и не случится.