Под маской скомороха

Но Чурило тут же развеял его недоумение следующими словами:

– Угощение за мой счет… только уважьте меня, спойте чего-нибудь. Порадуйте честной народ…

Некрас Жила, обрадованный столь неожиданным предложением, – на столе еды и питья не меньше, чем на четыре денги – это же какой прибыток в общую казну! – солидно кивнул и ответил:

– Премного благодарствуем за твои милости. Всенепременно сыграем и споем.

Чурило занял свое место за стойкой, которая была похожа на трон, – с этого высокого насеста он мог зорко следить за своими клиентами, чтобы никто из них не забыл по пьяному делу заплатить. Он был доволен своим замыслом. Калики перехожие и скоморохи заходили к нему очень редко, а кто ж не знает, что музыка и песни способствуют повышенной жажде, значит, посетители корчмы оставят ему гораздо больше денежек, которые значительно перекроют расход на ватагу.

Еда в корчме Чурилы оказалась выше всяких похвал: холодный квас для утоления жажды, горячее хлёбово – сытные щи с грибами, к щам – кулебяка[43], затем подали крупеники[44] со сметаной и жареную рыбу. Что касается медовухи, то даже такой гурман, как Спирка, не мог точно определить, из чего ее делали. Не сказать, что она была совсем уж скверной, но очень забористой, и сразу била по мозгам, минуя желудок, – обычно от хорошей медовухи по жилам сначала разливалось тепло, и только спустя какое-то время человек начинал хмелеть.

– Вы не шибко налегайте на Чурилово пойло, – строго предупредил Ратша. – Оно может и коня с копыт свалить. Притом быстро: раз-два – и ты уже под корчмой мух считаешь. А нам ишшо народ надо потешить.

Насытившись, Некрас Жила поднялся и громко сказал, обращаясь к притихшим клиентам Чурилы:

– Люди добрые! Ходили мы долго, в разных краях стежки-дорожки топтали, много разных городов видели, но краше и богаче Господина Великого Новгорода во всем белом свете не сыщешь! Вот вам крест святой! – Атаман перекрестился.

Люди одобрительно зашумели, закричали, кто-то начал стучать оловянной кружкой по столу в знак одобрения, но под грозным взглядом Чурилы в корчме снова воцарилась тишина.

– Были калики перехожие и в древности, когда поклонялись идолишшам поганым, и всегда калики были в чести, – продолжил Некрас. – Но не отошла каличья честь и когда православная вера завелась на святой Руси. Взяла она убогих странников под свою крепкую защиту и сказала определенно и твердо, что калики перехожие – первые и ближние друзья Христовы. Поэтому хотим мы от всей души отблагодарить хозяина нашего, который приютил и накормил нас, странников Христовых, всем, што в наших силах и возможностях. Слушайте, люди добрые!

Спирка ударил по струнам, и корчма наполнилась чарующими звуками; уж что-что, а играть он умел не хуже, чем за молодицами ухлестывать. И запели все трое: сам музыкант, Шуйга и Радята:

Чурило довольно скалился – эк, повезло! В кои-то веки к нему заглянули такие большие мастера. Поют-то как ладно, да складно! Он мигнул своему помощнику, и отрок начал бесшумно сновать между столами, разнося жбаны с медовухой и квасом, потому что людей вдруг обуяла жажда. Музыка и слаженное, чистое пение доставали до самых глубин души, и откуда-то изнутри на поверхность начало подниматься что-то чистое, незамутненное житейскими горестями и невзгодами, – точно как родник, который пробивается к свету через горные породы.

Эх, что за жизнь! Куда ни кинь, везде клин. Много ли человеку надо – портки да рубаха, и чтобы дождь за шиворот не капал с прохудившейся крыши, ан нет, богатеи последнюю полушку отнимают, все им мало… Кто-то горестно зашмыгал носом, некоторые даже прослезились – по пьяному делу это случается, а были и такие, что желваками заиграли да мысль затаили: «Ужо погодите! Ножи у нас востры, ночь-сестрица темна, а красный петух – бойкая птица, враз по хоромам да палатам каменным поскачет…»

Калики продолжали петь:

В какой-то момент людям начало казаться, что корчма стала гораздо просторней, осветилась неземным светом, превратилась в лодью с алыми парусами, и под чарующие звуки волшебных гуслей поплыла сначала по Волхову, а затем поднялась высоко в небо и легко заскользила среди белых тучек, оставляя за собой радужный след.

Глава 5

БЕДА

До рудника, где добывали мусковит, добрались без особых приключений. Только однажды карбас налетел на камень и хорошо, что скорость была небольшой, а подводный «зуб» оказался плоским. Поэтому карбас лишь чиркнул по нему днищем, при этом изрядно напугав своих пассажиров. Оказаться в ледяной воде, да при быстром течении, врагу не пожелаешь. Попробуй потом выбраться из этих диких мест и дойти до обжитых.

Рудник был заметен издалека – по дымам. Их было много – около десятка. Ломщики мусковита работали на горушке, поэтому карбас углядели еще на подходе. В удобную для причаливания бухточку сбежалась почти вся артель во главе со старостой, опытным рудознатцем, которого с почтением величали Олисей Иванович. Был он невысокого росточка, худой, жилистый, с ясными голубыми глазами, в которых отражалось небо, несмотря на его приземленную работу.

– Заждались мы тебя, Семен Остафьевич, – сказал он с некоторым осуждением и без особого пиетета, будто перед ним был товарищ, а не боярин, к тому же хозяин. – Харч давно на исходе. Поизносились мы изрядно, да и инструмент у нас, по правде говоря, дрянной.

– Моя вина, Олисей Иванович. Заглажу. Привез для артели все, как ты заказывал, даже с лихвой. Новый инструмент для вас отковали лучшие кузнецы Заволочья. По случаю долгожданной встречи объявляю всеобщий отдых! Емелька, ташши на берег бочку с пивом! – приказал Яковлев одному из гребцов, дюжему малому, косая сажень в плечах.

Вскоре пир пошел горой. Погода и обстановка благоприятствовали – было тепло, солнечно, полянка, на которой расположились ломщики и приезжие, напоминала зеленый рытый бархат, а река на перекатах поднимала в воздух водяную пыль, которая время от времени загоралась праздничной радугой. Быстро насытившись (пиво, которым пробавлялись старшие, отрокам было не положено), Истома пошел прогуляться по руднику, чтобы размять ноги после долгого сидения в карбасе.

О ломке слюды Истома знал уже многое – отец порассказал, пока плыли по Керети. В артели насчитывалось тридцать человек, они-то и выбрали себе старосту, рудознатца Олисея, который «нюхом чуял», где таятся пласты мусковита. Ломщики, не зависящие от хозяина (таких артелей было немного) обычно сами закупали из общей складчины утварь разную, съестные припасы и все остальное, необходимое для работы. Добытую слюду за один поход они продавали сообща, и делили между собой деньги по мере участия в деле каждого. Обычно двое из них занимались кузнечными делами, потому как инструмент быстро изнашивался и выходил из строя, двое кашеварили, а один или два человека, опытные рудознатцы, приискивали и обнаруживали новые слюдяные места.

Примерно так же было и в артели Олисея Ивановича, за одним существенным уточнением: работали ломщики на землях семьи Яковлевых, а значит, сами не имели права торговать тем, что добыли. Поэтому их зависимость от боярина была значительной; к тому же он снабжал артель всем необходимым. Но Семен Яковлев не жадничал, расплачивался с ломщиками честь по чести, благо мусковит приносил ему прибыль, значительно превышающую затраты. Ведь одно дело, когда мусковит продают малограмотные ломщики, которых не грех и обмишулить, а другое – боярин; с ним шутки плохи, тем более если он хорошо разбирается в качестве слюды и ценах на нее.

43

Кулебяка – готовилась исключительно из дрожжевого теста, с несколькими прослойками фарша – из мяса всех сортов, капусты, гречневой каши, крутых яиц, сушеной и вареной рыбы, грибов, лука и пр. Кулебякой, как и блинами, регулярно питались все слои населения – от крестьян и ремесленников до бояр и царей.

44

Крупеник – запеканка из крупы, чаще всего гречневой, смешанная с творогом и вареными яйцами и смазанная сверху маслом. В качестве подливки к крупеникам используют мясной соус или сметану.