Страница 29 из 33
Неожиданно оперативно подъехала труповозка, вылезли санитары, протиснулись сквозь начавшую загустевать толпу, рявкнули без церемоний:
– Этот труп? – как будто там лежал еще другой.
– Да, забирайте, я закончил, – поднялся с карачек эксперт.
Вот этот процесс мне никогда не нравился: невольно представляешь на месте очередного трупа собственные сброшенные кожаные ризы. А что, если б тот мальчишка-наркоман в позапрошлом году пальнул не наугад, а немножко прицелился… Впрочем, одного боевого ранения мне хватило, чтобы задуматься о смысле жизни… То, что два часа назад было юной девушкой, наверняка, влюбленной в кого-то, строившей планы, учившейся, смеявшейся, надеявшейся на лучшее, чаевничавшей с мамой, сейчас превратилось в мешок с костями, который, ничем не прикрыв, швырнули на носилки и небрежно затолкнули в машину; с безнадежным, конечным стуком хлопнули задние створки…
Сверху, из окна площадки верхнего этажа высунулся вездесущий Леня:
– Марин, Саш, сюда давайте, пожарники закончили!
Я поплелась к подъезду. Разочарованная кратковременностью действа толпенка начала рассасываться, а мы медленно взошли на пепелище. Бросалась в глаза устоявшая железная дверь, вскрытая лишь пожарными, но за ней нам открылось зрелище абсолютно безысходное, ибо сгорело все, что, казалось, и гореть-то не могло: от жара даже превратился в крошево кафель в туалете, а почерневший унитаз аккуратно раскололся на четыре почти равные части.
– Электропроводка? – обратила я пылающий надеждой взор на пожарного, ранее буркнувшего что-то вроде: «Я за главного».
– Какое… Поджог чистой воды. Скорей всего, кто-то налил в коридоре на пол бензина и кинул спичку. Видите, здесь почти яма, и ходить-то опасно: как раз плюнуть в нижнюю квартиру провалиться.
– Может, она и подожгла… Ну, та, что в окно выпала, – вставил Леня. – А чего… Бросила спичку, сама не ожидая, что так вспыхнет… Короче, не справилась с ситуацией.
– Навряд ли, – хмуро перебил ворошивший носком ботинка гору черной золы эксперт. – В таких случаях люди кидают спичку от двери, уже стоя с той стороны – и быстро ее захлопывают. А она выпала из окна той комнаты, которая и загорелась-то последняя…
– Может, ее там заперли? – предположила я, чтобы не молчать. – Заперли и подожгли.
– Да, и она терпеливо ждала, когда огонь подойдет к ней вплотную, и только потом позвала на помощь, – фыркнул сообразительный Леня.
– Напоили. Усыпили. Кольнули. Стукнули, – огрызнулась я. – В любом случае, мы это скоро узнаем, нечего и голову ломать.
Мне хотелось добавить, что это уже не мое дело, по крайней мере, с девяти часов утра, – и злорадно присесть с сигаретой где-нибудь в относительно чистом месте, наблюдая, как бывшие коллеги руками роются в вонючей саже, в поисках давно превратившихся в прах вещдоков. Но как, все-таки, сильны в нас условности, как крепки прутья клетки, заботливо поставленные вокруг нас нами же самими! Ведь ровно ничего не случится теперь со мной, если я сейчас ловко отстрелю окурок в центр бывшего коридора, встану, отряхнусь и произнесу то, что мечтаю: «А пошли вы все… Мне надоело, и я отправляюсь домой». Чувство товарищества, долга? А кто мои товарищи, которых никак не бросить, – вот эти вот? Доведший себя до алкогольной энцефалопатии Саня, орудующий двумя кувалдами-кулаками, не давая себе труд даже рассчитать силы? Жорик, без лишних сантиментов запихивающий интеллигентную свидетельницу в обезьянник к уголовникам, чтоб побольше вспомнила? Эксперт Серега, от которого я вообще никогда ни одного путного слова не слышала, но зато постоянно глубокомысленно ковыряющий в носу? К тридцати годам истаскавшийся до последних границ приличия пошлый балагур и бабник Леня? Сибирский волк им товарищ. Так может, из-за чувства справедливости я здесь торчу? Хочу заметить то, чего они не заметят никогда, – то единственное, что поможет найти поджигателя и хладнокровного убийцу молодой девушки? Ничуть не бывало: у меня пусть не тридцать, а пятнадцать лет опыт работы, но я вижу в данном преступлении (хотя формально еще надо доказать, что это именно преступление, а не роковая случайность) все несомненные признаки будущего «глухаря» или «висяка». Потому что перебрать всех, кого могла задеть какая-нибудь невинная публикация в газете, невозможно принципиально… Хотя, может, были угрозы, скандалы… А-а, да мне-то что, в самом деле!
По лестнице быстро-быстро процокали дамские каблуки, что-то поцарапалось у двери, и на пепелище вступила весьма колоритного вида девица. Волосы ее были заплетены в тугие афрокосицы, выкрашенные в красный и апельсиновый цвета. На белом напудренном лице непристойно алел развратный рот таких размеров, что всем сразу же приходила на ум одна и та же непроизвольная ассоциация: казалось, будто совсем иная часть тела самовольно перекочевала на лицо, затмив собой все остальное, там ранее имевшееся. На девице топорщилась, едва прикрывая ей зад, ядовито-зеленая клеенчатая куртка, юбка отсутствовала вовсе, а тощие ноги в черных колготках всунуты были в пунцовые замшевые сапоги на такой шпильке, что девице приходилось передвигаться даже не на цыпочках, а на кончиках пальцев. Меня скуксило от омерзения, зато утренняя физиономия Лени, только что изжелта-бледная после дежурства, вдруг волшебно расцвела и порозовела. Мне почудилось, что у него сразу вырос хвост – такой, знаете, как у трех павлинов сразу, и, веером распустив его и надув щеки для солидности, Казанова грациозно запрыгал по дымящимся развалинам навстречу юной соблазнительнице, всплеснувшей руками и так застывшей.
– Гражданочка, – идиотски осклабился он. – Документики…
– Какие, блин, документики, – неожиданным испитым баритоном отозвалось мимолетное виденье. – Я на работу пришла… Хотя вот, – и она извлекла из смачно оранжевой сумки какие-то ненадежные корочки.
– Ивлева Жанна… Ну, до отчеств нам еще жить и жить… Сотрудник… Корреспондент… Что-нибудь заявить хотите? – Сладко закукарекал Леня, немного, правда, сбавив обороты после того, как услышал голос дивы.
– Да что тут скажешь… – пробасила она. – Само сгорело, или подожгли? Хотя что я спрашиваю, подожгли, конечно… Само так не выгорит, чтоб до тла… Наверняка, бензинчиком плеснули. Верно? Говорили же Альке, все говорили – не называй жен разных боссов шалавами! Не пиши про уважаемых отцов семейств, что они педерасты!
– Вы что-то конкретное знаете? – подскочил к ней Леня в сыщицком раже. – Кого он оскорбил, конкретно? Чью жену? И вообще, кто такой Алька? Журналист ваш?
– Нет, Алька – это Олег, сам Главный. Он как настряпает передовицу – так обязательно наедет на кого. И, главное, припишет: имена и фамилии изменены. Как будто тот, кому надо, не додумается! Говорили ему: тебя когда-нибудь в подъезде подкараулят! Нет, дождались, пока в Прагу отвалит, и хуже сделали… Да ладно, у меня здесь все равно приработок не ахти какой был…
– Так это у вас не основное место работы? – пытал Леня.
– Я учусь на журфаке. Ведаю… Ведала, наверное, уже надо говорить, ха-ха… Последним разворотом. Ну, там анекдоты всякие, рецепты, полезные советы, гороскопы… Карикатуры тоже могу…
– Гороскопы? – вдруг заинтересовался эксперт. – Вы что же это – астролог?
Девица глянула на него, как на помешанного:
– Кто астролог, я астролог? Вы чего, с дуба рухнули?
– Ну, а кто составляет-то их? Сотрудник специальный?
– Да я их составляю, делов-то…
– Так вы же только что сказали, что не астролог… – промямлил Сережа.
– Так от балды же! Все так делают! Вы же не думаете, что в каждом желтом листке сидит на окладе специалист? Гусейн Гуслия какой-нибудь: «Звезды Сад-ад-Забих»… – она от души расхохоталась.
Сережа Соловьева[10] не читал и протянул разочарованно:
– А-а, так это все вранье, оказывается! А у меня-то жена – вот дура – чуть ли не жизнь свою по этим гороскопам меряет… А анекдоты вы тоже сами сочиняете?
– Нет, не сама. Куплю две-три желтых газеты, надергаю всего понемножку и на компе скомпилирую. Ну, слова поменяю, имена, чтоб не придрался кто-нибудь, ясно?
10
Л. Соловьев, «Возмутитель спокойствия».