Страница 63 из 98
Мне было довольно превращения сержанта, раздавленной Катеньки. Я не совался в людские дела.
Пусть их... Сами разберутся.
Глава пятая. Квартира
- Вот это, - сказал капитан, - будет ваша комната.
Я огляделся.
- На камеру похожа? - спросил он.
Койка, застеленная серым суконным одеялом, тумбочка, телевизор, телефон, стол, стул, полка, холодильник, лампочка. Серые стены. Три двери.
- Не знаю, - ответил я, - не бывал.
Капитан отворил одну дверь: "Ванна", другую: "Туалет", третью: "Прямо по коридору - спортзал, направо - кухня, налево - туннель, магазины, даже, капитан усмехнулся, - библиотека... Холодильник, - капитан открыл дверцу, пока пустой...
- Как и книжная полка, - заметил я.
- Именно, - кивнул капитан.
Я уселся на кровать и предложил капитану:
- Садитесь.
Он поблагодарил, но остался стоять.
- Комната, - объяснил он мне, - вам перешла от Эдуарда... Сорок дней минуло.
- Он стал "вонючим"? - спросил я.
- Нет, - капитан провел пальцем по серой стене, - нет... В "вонючие" комнаты мы так скоро не селим... Суеверие, конечно, но...
- Вы считаете, что лучше быть мертвым, чем "вонючим"?
Капитан ответил не сразу:
- Наверное, пожалуй... да.Эдуард не просто погиб - его съели, так что ваш вопрос верно сформулирован. Засомневаешься, что лучше: жить в вонючем болоте, полусумасшедшим, утратившим человеческий облик, или быть сжеванным заживо рептилией, тварью.
- Да уж, - согласился я, - быть или не быть...
- Хорошо, - капитан ладонью прихлопнул по стене, - отдыхайте, занимайтесь, знакомьтесь с соседями и соседками...
Я удивленно уставился на капитана.
- Да, да, - улыбнулся он, - тут есть и семейные пары, покуда, до первых вылетов, вас не будут вызывать на совет, ну а там... - капитан опять провел пальцем по стене. - Если не нравится цвет, можете заказать обои.
Я равнодушно ответил:
- Мне все равно.
- Так, - капитан уселся на стул, - ну а кого из ваших прежних, капитан побарабанил пальцами по столу, иронически улыбнулся, "однокорытников" вы бы хотели взять с собой?..
- В качестве? - продолжил я недоговоренное.
- Ну, - капитан покрутил пальцами в воздухе, точно ощупывал круглую хрупкую вазу, - в качестве помощника, так скажем...
- Валентина Аскерхановича, - ответил я и сразу добавил: - Если ему это, конечно, не будет так обидно.
Капитан рассмеялся:
- Джек Никольс, вы что же, упали с Луны?
- Я упал с Земли, - тихо ответил я, - оттуда же, откуда упали и вы...
Капитан как-то сразу опечалился, сник. Но в его печали не было ничего давящего, тоскливого. Такая печаль лучше, благороднее любой радости.
Впрочем, в радости, в веселье мне часто виделось нечто звериное, жестокое, а в печали я, напротив, ни разу ничего звериного не наблюдал.
Тоскующая, поскуливающая собака напоминает обиженного человека. Гогочущий человек - хрюкающую, взвизгивающую от радости свинью.
В гоготе, хохоте, радости труднее сохранить человеческие черты, чем в печали.
Вот почему я спросил у капитана:
- Коллега капитан, вы ведь тоже за оскорбление дракона?
Капитан встрепенулся,точно ото сна:
- Да нет... Какое там оскорбление, - он провел ладонью по лбу, слямзил малость. Ладно... - капитан хлопнул себя по коленкам и поднялся: Счастливый билет вы сегодня вытянули, Джек Никольс, вот к счастью ли? Я пойду... Завтра прибудет к вам Валентин Аскерханович.
- А вы, - спросил я, - не здесь живете?
- Нет. До свидания.
Капитан вышел. Я остался один. Было тихо. И я понял, какое это счастье - тишина.
Я встал, прошелся по комнате. Мне захотелось заплясать, запеть. Все! Это была моя нора, мое логовище, укрывище, убежище. Сколько я не жил один? Совсем, совсем, чтобы без общей стукотни, суетни, чтобы когда я кого захочу, того и увижу, а кого не захочу, того и видеть не буду...
В дверь постучали.
Я был так счастлив, что, не подумав, сказал:
- Войдите.
Дверь приотворилась, и в дверной проем всунулась голова полной красивой женщины.
Женщина была, по всей видимости, после бани, в замотанном на манер тюрбана полотенце на голове и в ворсистом халате, перехваченном пясом.
- Ой, - смутилась он, - извините.
- Да нет, - я тоже смутился, - это вы извините... Я здесь... ну, живу...
- Как, - изумилась женщина, - а Эдька что, переехал?
Я был настолько смущен, что брякнул:
- Нет. Его съели, - и, заметив, как дрогнуло и изменилось лицо красивой женщины, поспешил добавить: - Мне так сказал капитан.
Я хотел бы исправить неловкость и потому так сказал, мол, я-то не знаю, передаю с чужих слов, может, капитан тоже ошибается?
Но женщина не обратила никакого внимания на мою деликатность, она широко распахнула дверь, прислонилась к притолоке.
- Понятно, - сказала она, поправляя распахнувшийся снизу халат, - а вас за какие такие заслуги сюда поселили?
Я покраснел. Во-первых, передо мной стояла презирающая меня женщина, во-вторых, она была почти голая, и, в-третьих, мне было неловко от того, что никаких особых заслуг я за собой не числил.
- Я прострелил насквозь "летающего воробья", - тихо сказал я.
Женщина поинтересовалась:
- Ну и?..
- И... Все...
Женщина вздохнула, оправила халат, запахнула его поплотнее.
- Понятно, - она отошла от порога и затворила за собой дверь.
После такой встречи мне стало не по себе, а тут еще в коридоре раздался дикий истошный вопль, нечленораздельный, изредка прерываемый мужским жалким бормотанием...
- Глашенька, Глашенька... да ты, ты... погоди... успокойся... ну, так бывает, ну, случается...
- Да! - женский вопль стал артикулирвоаться, складываться в более или менее понятные слова, - бывает! Только не с вами, суками, вы все живы-здоровы, невредимы...
- Глашенька, ну что ты говоришь - невредимы, ну, как ты можешь так говорить, - бормотал мужчина.
Я почесал в затылке. Мне пришло в голову высунуться в коридор и поглядеть, что там делается, но я поостерегся, тем паче, что мужское бормотание сменилось мужским же отчаянным, но басовитым криком.
- Паскуда! Но я тоже человек, понимаешь, да? Я - не тварь, не тряпка половая, чтобы об меня ноги вытирать! Хватит! Ты окстись, дорогая, ты вспомни, о ком слезы льешь. Оденься! Я тебе сказал - оденься! Сейчас же, что ты тут устраиваешь, что ты тут...