Страница 16 из 31
Но беды не случилось, а когда Эдгар очнулся от сладкого сна, Гинтари уже кормила сына, а другой рукой пряла новую рубашку.
Огромное счастье переполняло их до краев.
Он хотел любить жену, даже чаще чем в их медовый месяц.
Гинтари была как родниковая вода, вроде уже утолил жажду, а все равно хочется еще и еще.
Правда Эдгара огорчало, что всегда любовные игры первым затевает он.
Начинает прижиматься к любимой, ласкать потаенные места, покусывать мочку нежного ушка.
А сама Гинтари словно и не хотела его, так как он желал.
Нет, она стала пылкой, и всегда шла навстречу его желаниям ,но только на встречу. Ни разу за все эти годы она не начинала любовных утех сама.
Эдгара это обижало, но говорить об этой обиде он стеснялся.
Олени и косули уходили все дальше от болотной страны и скоро Эдгару ,искавшему их, пришлось встретить человека, который мог прервать его такую удачливую охоту в здешних пущах.
Глава семнадцатая . Несостоявшийся друг
В стародавние времена появился на краю леса близ заброшенного шляха дом. Добротный, не очень большой, да и для кого его большим делать. Жили в нем сам хозяин Грицко Пилипенко, его жена и маленькая дочь.
В Купянах долго об этом говорили: и об арбе, и о женщине, укутанной с ног до головы в темные покрывала, и о грамоте самого князя Радзивила.
По той грамоте, что читали сам кзендз Илия и корчмарь, выходило, что Грицко Пилипенко награждается уделом земли у Оленьей дубравы. И может бить птицу и дичь и ловить рыбу в княжеском лесу. Зато должен лес и озеро охранять, и спуску ворам не давать, казнить или миловать на свое усмотрение.
Долго народ решал, рядил за кружкой хмельного пива, за какие такие заслуги простому парню такая милость.
И все сошлись в одном, видно спас, этот с виду простой мужик, саму княжескую честь и жизнь.
И хоть теперь носил Грицко, как все, волосы, стриженные в круг, но когда в корчме выпивал лишнее, то смотрел на всех так, что взгляда его боялись не только местные крестьяне, но и заезжие лыцари–шляхтичи. И мнились тогда многим в пьяном угаре и сабля острая на боку мужика, и русая чуприна.
С таким вот взглядом и встретился князь Радзивил в позорном своем заточении на туретчине. Освобождал тогда славный казак Грицко Пилипенко простых украинских и русских селян, и в башню заглянул, услышав тонкий, словно детский, плач. Плакала то тринадцатилетняя Гульсун, по договору вельможному пану до прибытия выкупа положены были в числе многих привилегий и молоденькие девственницы.
Так и сложил бы свою напомаженную и надушенную голову князь, да спасло его то, что брезглив он был от природы, и смуглая худышка-девчонка совсем его не прельстила.
С ней, Гульсун, и приехал казак до родного дому. Да тем, что не пошел вопреки воли жены, и не крестил иноземку, вместо славы сникал себе анафему и изгнание.
Про то неведомо было местным крестьянам. Каждый раз они шли в корчму, чтобы испытать страх и ужас.
Спасала всех от казавшейся неминуемой погибели жена бывшего казака, маленькая, юркая, она гладила смуглой рукой голову мужа, брала его за руку, и тот шел за ней, виновато улыбаясь.
Так и шли они до самого дома. Впереди, позвякивая браслетами на ногах, Гюльсун, а за ней огромный и понурый Грицко.
Так и жили бы они, без чужого догляда и мелочной зависти. Но на ту пору случилось прислать князю голштинцев–инженеров. В горах были найдены камни самоцветные и старый шлях ожил.
И корчма опустела. Мало того, что дорога через дубраву к городу оказалась короче, быстрее можно было добраться на ярмарку. Так еще и жена Грицка готовила на костре такие блюда из барашка и птицы, что в корчму стали приходить только пьяницы, да старые друзья ксендз и староста.
А сам Грицко был честен и неподкупен для местных браконьеров.
Вот такого человека, встретил Эдгар на очередной охоте.
Грицко вышел из -за старого дуба, и направил на незнакомца пистоль.
При Эдгаре был только лук.Так стояли они и смотрели друг другу в глаза.
Первым усмехнулся Грицко.
- Отпускаю тебя, вижу, что пока удача охотничья не на твоей стороне. Впредь охоться севернее, где земли другого вельможи.
- Спасибо, добрый человек, но там война и разорение ,зверь бежит в ваши мирные чащи.
Грицко сел на поваленный бурей клен и достал трубку. Эдгар опустив лук присел рядом. Курить он не курил, но интересно было поближе познакомиться с лесничим.
-Ты один или с кем промышляешь?
-Я один.
-Язык у тебя чудной ,вроде и по-нашему гутаришь. А слова тянешь, как мед.
-Я с берега моря ,Балтийского.
-Ого! Что так далеко, с законом не дружишь?- спросил ,а сам хитро так посмеивается.
- Я от беззакония бегу. И человеческого, и от божьего.
- Любо. Я сам такой. Патронташ у тебя знатный я такой только у панов видел.
- Хочешь возьми, у меня только лук.
-Ладно, мне раз в три месяца сохатый положен за службу. Дарю! .Подстрелишь, твой.
- За это спасибо.
Так и разошлись они два вольных человека, надеясь на новую встречу и будущую дружбу.
Глава восемнадцатая .Мавка
А в Купянах в корчме, когда все уже были достаточно пьяны и смелы в речах, слово взял ксендз Илия: «Доколе терпеть нашему славному другу пану Лешеку убытки, а нашей матери, истинной церкви - поругание?
И как это мужик может быть выше пана старосты. Он не лыцарь, не католик, чужак. Спалить его и дело с концом.
И это не грех, дети мои. Ибо он некрещеный видно, даже в православный храм в Талицу не ездит, с басурманкой живет и дитя греха растит. И какой же это пример нашим овцам послушным. Этак все веру выбирать начнут и жить где и как им взбредет на ум. Надо ли нам, братие, такое шатание!»
Ночь была темна, кол дубовый, и сухая солома. Не смог казак вовремя проснуться, и задохнулся раньше, чем пламя объяло дом. И только в столбе пламени, когда уже рухнули от жара стены, виден был горящий факел,похожий то ли на женщину,то ли на подроста. Как две руки, взвились во тьме языки пламени,и под ракитовый куст упал сверток.
Лес проснулся ото сна. Запели на разные голоса птицы. Звери, выползая из своих нор, тревожно нюхали воздух, пахнущий гарью. Нет, дым давний, ночной, бояться пожара нечего, и суетливо бежали по своим звериным делам. На поляне домовой Осип помогал надевать льняную рубашонку маленькой девочке. От пережитого страха девочка забыла человеческую речь. Да и человеком она уже не была. Дедушка домовой плача поправил рубашечку на прозрачной спине малышки. Была папина и мамина доню, а стала Мавка.
Дедушка Домовой взял девочку-Мавку за руку и повел к сине –озеру .Всю дорогу он пыхтел и проклинал самого себя ,что именно в эту безлунную ночь бросил дом и провел ночь в селе у домовой кикиморы .Ели блины и в доме поселкового писаря .Баловались тем ,что развешали блины где непопадя ,даже на иконостасе, а когда вернулся увидел только обугленные останки дома. Не сберегла казака даже закопанная голова ягненка и он Домовой ,теперь и без дома ,и без чести. Кто пустит такого ,что дом не уберег .Видно ходить ему теперь без сроку по земле .
Но мавка его причитания слушала не очень внимательно, было жарко ,ноги были сбиты уже в кровь ,а озера все не было. Перекусили на берегу ручья ,блинами кикимориными и пошли дальше.